Иван Оченков, Антон Перунов. Азовский гамбит

Звонарь Никодим был уже не молод, и забирался на колокольню с трудом. Давно следовало приискать ему замену, да все как-то недосуг было. Да и куда его тогда девать, старого? А тут такое дело, царица Катерина вот-вот должна от бремени разрешиться и как, значит, родит, надо ударить в колокол. И чтобы не позже чем иные и прочие! Первым, конечное дело, зазвонит колокольня Ивана Великого, потому как она ближе всех к Кремлю, а потом к ней присоединятся звонницы всех прочих соборов и церквей златоглавой Москвы.

- И будет благолепно! – наставительно добавил отец Геронтий.

- Все исполню, батюшка, не сомневайтесь, - почтительно поклонился звонарь.

- Смотри мне! – внушительно прогудел священник, после чего добавил со значением, - чтобы ни как в прошлый раз!

Тогда и впрямь вышло неладно, но Никодим ей-ей не виноват! Пришел к нему кум Семен, что б ему ни дна, ни покрышки, окаянному! И ведь всегда этот стрелец таков, где бы ни появился, обязательно народ до греха доведет. Вот и тогда приперся, аспид, с цельной баклагой браги и давай жаловаться, как его по службе обошли и без награды оставили. А ведь он во время бунта самого набольшего вора Телятевского порешил и царский венец в казну вернул! И вот как было хорошего человека в его горе не поддержать?

Хотя, конечно, про то, что его совсем уж обошли, Семен брешет! Сказывают, Иван Федорович тогда с себя кафтан снял и ему на плечи одел, а помимо того и казны отсыпали полной мерой, и иных наград не пожалели, да только Семке впрок ничего не пошло. Лавка сгорела, самого из стремянного полка погнали, а все через его поганый язык! Ну да бог с ним, пустобрехом!

Вот поэтому, он и пыхтел сейчас, забираясь на колокольню. Глядишь, благовест начнется, он уже тут как тут. Так потихоньку карабкаясь с одной ступеньки на другую, старый звонарь добрался до верха своей колоколенки и только собрался передохнуть, как на Иване Великом начался перезвон.

- Слава тебе, Господи, успел! – перекрестился Никодим и схватился за прицепленную к билу веревку.

А над Москвой уже плыл малиновый перезвон. Заслышав его многочисленные прохожие оборачивались к церквям и, сняв шапки, крестились, благодаря господа, за ниспосланную им милость. Все же, как ни крути, а это первый ребенок у государя, рожденный на Руси. Царевич Дмитрий с царевной Евгенией в неметчине на свет божий появились, да крещены были по лютеранскому обряду. Уже здесь святейший патриарх Филарет ввел их в лоно Православной матери церкви, а то ведь стыдно сказать, царевича прежде, прости господи, Карлой звали! [1]

Когда зазвонили колокола, я, как и полагается верному мужу и отцу семейства ждал в своих покоях, чем все кончится. Я – это царь всея Великия Малыя и Белыя Руси Иван Федорович. Или Великий герцог Мекленбурга Иоганн Альбрехт третий этого имени. Тут уж кому как нравится. Ну, а в прошлой, теперь уже такой далекой жизни Иван Никитин, глупо погибший от ножа грабителя, и очнувшийся в теле юного принца.

Сколько приключений, опасностей и боев мне пришлось пройти, чтобы из простого принца, каких в Германии как блох на собаке, стать царем в огромной стране, вы себе и представить не сможете. Да вам и не надо. Главное, что я здесь и сейчас. На дворе глубокая осень 1620 года или как считают у нас первая половина 7129 от сотворения мира.[2]

Смута давно окончилась, причем с совсем иными результатами, нежели в моем прошлом-будущем. Смоленск мы у поляков отобрали. Выход к Балтийскому морю шведам не отдали. Да и вообще, шведский король Густав-Адольф мой лучший друг, не говоря уж о том, что я женат на его сестре. Это она сейчас рожает в покоях построенного мною для нее Теремного дворца. Причем, довольно давно. Подробности мне не сообщают, но не трудно догадаться, что роды выдались трудными. Но, к счастью, все уже закончилось. Вон даже из сеней слышен топот сапог посланника, потом какой-то грохот…

- Надежа-государь! – открыл непутевой головой дверь споткнувшийся о порог торопыга.

- Ну?!

- Не вели казнить!

- Не буду.

- Вели слово молвить!

- Да говори уже!

- Пресветлая государыня-царица Катерина Михайловна, милостью божьей от бремени благополучно разрешилась!

- Слава тебе Господи! – истово крещусь я, после чего снова смотрю на посланца.

Тот уже успел приподняться и не лежит, протирая брюхом дорогой паркет, а стоит на коленях, улыбаясь во весь рот. Оно и понятно, принесшему радостную весть полагается награда, а уж за такое…

- Кто родился? – вопросительно посмотрел я на него.

- Э… - растерялся слуга.

Этого ему, судя по всему, не сказали, а сам поинтересоваться он не сообразил, и теперь улыбку на его курносом румяном лице медленно сменила растерянная гримаса.

- Так кто, мальчик или девочка?

- Не вели казнить!

- Снова здорово, – махнул я рукой и потянулся к поясу.

Там у меня богато украшенная золотым шитьем калита – поясной кошель, в свое время давший прозвище первому великому князю Московскому. Вещь, на самом деле, довольно удобная и в некоторых случаях незаменимая. Как вот теперь.

- Держи, торопливый ты мой, - с усмешкой протянул принесшему благую весть юному придворному серебряную монету.

- Благодарствую, царь-батюшка! – облегченно вздохнул тот и попытался поцеловать руку.

Честно говоря, ужасно не люблю этого, как впрочем, и земных поклонов, старинных, пошедших еще от Византии обычаев и этикета и прочих радостей монаршей жизни. Но положение обязывает и приходится терпеть.

- Добрый ты, государь, - неодобрительно проворчал ближний боярин Иван Никитич Романов, составлявший мне компанию. – За что эдакого недотепу к руке допускать? Вот пару плетей за нерадивую службу в самый раз!

- Ладно тебе, - отмахнулся я, после чего снова обернулся к посланцу, - что-то я тебя, брат, не припомню, ты чьих будешь?

- Из Горчаковых я! – с готовностью ответил тот, преданно поедая меня глазами. – Василием крестили.

- Так вот за кого патриарх просил…

- Готов служить тебе верой и правдой! – немного патетически воскликнул юноша, которого так и хочется назвать падаваном.

В принципе, расклад понятен. Иван Никитич со своим родным братом Филаретом, мягко говоря, не ладит, а Горчаковы как раз активные сторонники патриарха. И глава Земского приказа, в отличие от меня многогрешного, чужака сразу почуял и теперь спуску не даст. Оно и хорошо, пусть между собой собачатся, меньше времени будет против меня злоумышлять!

Перед покоями царицы небольшое столпотворение. Входить внутрь персонам мужеского пола за исключением особ духовного звания и докторов не положено. Впрочем, сейчас и схимникам нельзя. Вон толпятся в углу с постным видом и по сторонам зыркают. Не иначе патриарха ждут.

Прочие придворные чины, спальники, стольники, напротив, лыбятся как пришибленные. Потому как любое событие в царской семье, не говоря уж о рождении ребенка вне зависимости от пола, все одно повод для наград всем тем, кто вообще никаким боком не причастен. Стоят и перебирают, что им от щедрот государевых перепадет? Кому кубок серебряный, кому чару золотую, кому шубу соболью… На войну дармоедов отправить, что ли? Пусть послужат родине, сукины дети!

Хотя, слава тебе господи, никакой войны пока что нет. С поляками «Вечный мир», да им сейчас и не до нас. С турками ратятся из-за Молдавского княжества. Те в свою очередь с ними по той же самой причине. И даже крымские татары после того как казаки не без моей помощи захватили Азов попритихли и старательно делают вид, что никакого дела до моих владений им нет и даже дороги туда не знают.

Кстати, о делах на Дунае. Никакой Румынии пока что нет, и не предвидится, а на месте ее два вассальных от Блистательной Порты княжества. Валашское и Молдавское. Есть еще Трансильвания, тоже зависимая от турок, но большинство ее жителей даже не подозревают, что их потомки станут румынами, а искренне считают себя венграми.

Правят в этих княжествах те, кого назначат из Стамбула. Обычно это греки-фанариоты, заплатившие в казну султана приличествующую случаю сумму, но бывают и выходцы из местных боярских родов, как например княживший не так давно Стефан Томша. Я о нем, кстати, еще в прошлой жизни читал. Книжка, кажется, называлась «Племя Шоймару» [3] или как-то так. Но не суть.

Этого самого Томшу с престола в Яссах[4] согнал польский магнат Потоцкий, усадив на него своего ставленника Александра Мовиле, или как его называют у нас Могилу. В Стамбуле подобную креативность, разумеется, не оценили и восстановили статус-кво. Правда, ненадолго, потому что Потоцкие тоже не успокоились, пока не втравили Речь Посполитую в нафиг никому ненужную войну. И, как мне кажется, скоро кое-кто огребет. В моей истории, если я ничего не путаю, война продолжалась с переменным успехом и закончилась технической ничьей, но как будет здесь, даже не представляю. Ибо кое-кто успел растоптать всех бабочек на лугу…

Увидев меня, все присутствующие дружно бухнулись на колени, но я, не задерживаясь, прошел в покои Катарины. Та лежала бледная на большой кровати под балдахином. Рядом с мрачным видом суетился придворный лекарь О´Конор, а чуть поодаль няньки возились с ребенком. Моим ребенком.

- Как ты, Като? – тихо спросил я.

- Она вас не слышит, ваше величество, - поспешил пояснить врач.

- Спит?

- Скорее в забытье.

- Это плохо?

- Все в руках божьих, - дипломатично отозвался тот.

По происхождению мой лейб-медик наполовину ирландец, наполовину француз и являет собой редкостное сочетание достоинств и недостатков обоих народов. Но мне он абсолютно предан, а так же достаточно образован, да к тому же еще не глуп. Во-всяком случае, когда я объяснял ему необходимость гигиены и антисептиков не спорил, а четко выполнял все что от него требуется. Обычно нынешние врачи в таких случаях встают в позу и начинают цитировать древних целителей на латыни, которые де ничего подобного не завещали…

- Пьер, я хочу, чтобы ты сделал все возможное!

- Вы могли бы и не говорить этого, государь. Но я не всесилен.

- А ребенок здоров?

- О, ваше величество, с вашей дочерью все в порядке. Клянусь святым Патриком, мне не приходилось видеть прежде такого прелестного младенца.

- Так это дочь?

- Как, разве вам не сказали?

- Ну не то чтобы совсем не сказали, - усмехнулся я, осторожно принимая на руки теплый сверток. – Просто от радости, этот момент забыли уточнить…

В этот момент дочь открыла глазки и удивленно уставилась на меня, как будто хотела спросить, а ты вообще кто? В сочетании со сморщенным красным личиком это выглядело очень забавно и я не смог удержаться от улыбки.

- Красавицей будет, - убежденно сказала нянька певучим голосом.

- Дай-то бог, - недоверчиво отозвался я, после чего вернул младенца ей и размашисто осенил обоих крестным знамением.

- Кажется, государыня пришла в себя, - прошептал мне на ухо О´Конор.

- Като, милая, как ты? – прошептал я, подходя к жене.

Сразу видно, что роды дались ей тяжело. Бледный покрытый испариной лоб, посеревшие губы и тяжелый взгляд. «Поставить бы ей капельницу с чем-нибудь укрепляющим», - мелькает в моей «премудрой» голове мысль.

- Кто родился, принц или принцесса? – нетвердым голосом спросила царица по-немецки.

- У нас с тобой, родилась прекрасная дочь, - поспешил успокоить ее я.

- Жаль, - после недолгого молчания выдавила из себя она, - я надеялась подарить нашему дому еще одного наследника.

В этом вся Катарина. Ей плохо, она чуть не отдала богу душу во время родов, но все помыслы суровой шведской принцессы только о долге перед мужем и страной. В какой-то мере, она, конечно, права. У нас с ней только один сын и если с ним что-нибудь случится, наследовать престол будет некому. Причем не только в Москве, но и в Мекленбурге. Но, боже мой, неужели сейчас время?

- Иоганн, я хотела бы попросить вас…

- Все что угодно!

- Обещайте мне, что наши дочери не станут монахинями, - еле шепчет она.

- Не беспокойся об этом. Придет время, и мы вместе выберем нашим девочкам достойных женихов.

- И еще, - продолжила она, не обращая внимания на мои слова. – Когда меня не станет, вы должны будете жениться вновь. Обещайте, что ваша избранница не будет принадлежать к королевскому роду.

- Кать, что ты несешь? - изумился я ходу ее мыслей.

- Можете даже жениться на вашей Алене, если она так уж мила вашему сердцу. Единственно о чем я прошу, чтобы никто не мог равняться по происхождению с нашим сыном Карлом Густавом. У него не должно быть соперников…

- Святые угодники! Боюсь даже подумать, откуда у тебя могли взяться такие идеи… Катя? Эй, док, кажется, она опять впала в забытье!

Услышав меня, доктор снова кинулся к своей пациентке и постарался ее растормошить, затем дал понюхать какой-то противной соли из склянки, после чего, наконец, схватил руку в тщетной надежде нащупать пульс. Не преуспев и в этом, Пьер поднес к ее губам маленькое зеркальце.

- Ну что там? – нетерпеливо спросил я.

- Простите, ваше величество, - скорбно отозвался врач, - но государыня покинула нас.

- Что?!

Что было дальше я помню не слишком хорошо. Передо мной проносилась какие-то смутные образы, а я сидел на скамье и думал, за что мне это все? К несчастью, это далеко не первая потеря для меня. Если собрать всех близких мне друзей и соратников, которых я успел схоронить за эти несколько лет, вышел бы немалый погост…

- Выйди, государь, - попросила какая-то боярыня. – Надо матушку Катерину обмыть и одеть прилично. Не годится, чтобы ты на это смотрел.

Снаружи внезапно оказалось почти пусто. Бояре и придворные рассосались по закутам, чтобы не попасть под горячую руку и только монахи в углу молились о душе скончавшейся царицы.

Нельзя сказать, чтобы Катарина была слишком уж популярна в народе. Напротив, многие в ней видели, прежде всего, чужеземку и иноверку, с большим трудом согласившуюся принять православие, а также одевавшуюся в непривычные для русских людей наряды. Пока она была жива, на нее смотрели неодобрительно, иной раз из толпы доносились нелестные выкрики, но шведская принцесса умела держать себя с таким достоинством, что все видевшие ее невольно проникались почтением.

- Сочувствую твоему горю, государь, - прогудел басом входящий Филарет.

- Благодарю, Владыко, - отозвался я, обводя глазами многочисленную свиту русского патриарха.

Помимо священников и монахов у главы русской церкви есть приказ, ведающий всеми хозяйственными делами, свои дьяки, стольники и даже стрелецкий полк. Одеты в черные кафтаны и скуфьи вместо шапок, но видно, что миряне. Эдакие «гвардейцы кардинала» на среднерусской возвышенности! Правда, ссор у них с моими «мушкетерами» не случается, во всяком случае, пока.

- Вижу смутно у тебя на душе, сын мой.

- Я справлюсь.

- С божьей помощью, постом и молитвой от чего же не справиться, - кивнул Филарет.

- Я к детям пойду. А ты уж проследи, чтобы все как надо сделали…

- Как пожелаешь, государь. Только вот…

- Что?

- Потолковать бы надо. Новости есть из Туретчины.

- Срочные?

- Неотложные.

- Хорошо, - кивнул я, сделав патриарху знак идти за мной.

Тот, не чинясь, последовал за мной, оставив свиту перед покоями царицы.

- Говори! – велел я, как только мы остались одни.

- Султан Осман II c большим войском занял Дунайские княжества. Не сегодня так завтра они сразятся с ляхами.

- Это не новость.

- А ведомо ли тебе, государь, что будут делать, когда побьют Гонсевского?

- Ну, если верх будет за Османом, то он, скорее всего, ударит по Польше. Места там богатые, добычи много.

- У турок войск втрое больше, так что побьют, а вот на Речь Посполитую турки не пойдут.

- И куда же они, по-твоему, направятся?

- На Азов.

- Это еще почему?

- Да потому, что нельзя султану казачью дерзость спускать. Константин Потоцкий всего лишь хотел своего князька на престол в Яссах подсадить. Но он глава богатого и знатного рода. Ему не впервые в большую политику рыло совать и то, турки взбеленились. А тут казаки, тати, шишы придорожные целый город у султана отняли. На своих стругах уже весь Крым и всю Туретчину обшарпали [5].

- Вести верные?

- Скоро доподлинно узнаем, государь.

- Н-да, изменил историю, нечего сказать!

- Что?

- Не обращай внимания, Владыко. Это я о своем…

Не прошло и недели, как сведенья принесенные Филаретом полностью подтвердились. Примчавшийся в Москву гонец, привез грамоту. В сражении под Цецорой войска Речи Посполитой были полностью разгромлены. Большая часть воинов во главе с гетманом Жолкевским погибли, другие попали в плен, и лишь немногим удалось спастись.

Казалось бы, перед османской армией открылась дорога в богатые земли Подолии и Малой Польши. Защищающие их крепости и замки вряд ли смогут устоять перед натиском отборных янычар и могущественной турецкой артиллерии, а татарские орды вот-вот хлынут мутным потоком на многострадальную землю, но султан Осман приказал с поляками замириться, а своему победоносному воинству готовиться к походу на Азов. И теперь нам всем что-то нужно с этим делать.

- Ничто, даст бог, отобьются казачки, - беспечно отмахнулся стольник Анисим Пушкарев. – А коли и не сдюжат, так урон не велик!

- Не скажи, - покачал головой Иван Никитич Романов. – Если турки обратно Азов возьмут, мы тоже не возрадуемся. Опять татары начнут на наши рубежи набегами ходить. Все как есть разорят нехристи!

Совещание проходит, что называется, в тесном кругу. Присутствуют только мои ближники, словом и делом доказавшие свою преданность и полезность Мекленбургскому дому. Романов, как я говорил, старший судья в Земском приказе. Можно сказать, министр внутренних дел. Выслужившийся из простых стрельцов Пушкарев – командир Стремянного полка. Барон Кароль фон Гершов начальствует над всеми немецкими наемниками. Клим Рюмин – дьяк Посольского приказа [6]. И, последний по списку, но не по значению, мой бессменный телохранитель Корнилий Михальский.

- А что, султан Осман сам войско поведет или пошлет какого-нибудь пашу? – как бы невзначай поинтересовался бывший лисовчик.

- Да кто его знает, басурманина, - пожал плечами Рюмин. – С одной стороны, невместно ему против такого врага как казаки рать вести, а с другой…

- Ну-ну? – заинтересовался я.

- Некрепко он на престоле сидит, чтобы армию без пригляда оставлять.

- И значит?

- И значит, он либо сам пойдет с войском, либо встанет где-то неподалеку, скажем, в самом Крыму.

- И что нам это даст? – повернулся я к Корнилию.

- Ну мало ли, - скромно усмехнулся Михальский, помимо всего прочего, заслуженно слывущий специалистом по тайным операциям. – Все под богом ходим!

- А хорошо ли Азов укреплен? – подал голос боярин Романов.

- Достаточно хорошо, - немного гортанно из-за акцента ответил ему фон Гершов. – Стены замка отремонтированы и укреплены, а вокруг них возведены земляные бастионы с пушками. С наскока такую крепость не взять!

- И много ли пушек?

- Только крупных привезено из Москвы больше восьмидесяти, да еще около двухсот своих было.

- И откуда только у казаков такие богатства? – с простодушным видом покачал головой Пушкарев. – Чай, немалых денег стоит.

- Известно, откуда, - скромно усмехнулся я. – Бог послал!

На лицах присутствующих появились понимающие усмешки. Разумеется, весь этот банкет был за счет русской казны. Сами донцы после своих набегов на Крым и Туретчину, в лучшем случае, пожертвовали малую толику в монастыри, да и то, лишь то, что не успели прогулять. На остальное у них просто не осталось. Так что пушки, порох и прочую амуницию им прислали из Москвы.

Зачем же этот аттракцион невиданной щедрости, спросите вы? Особенно с учетом того, что назвать казаков надежными союзниками у меня язык не повернется. И когда у атаманов-молодцев появляется возможность пограбить земли моего царства, они предаются этому благородному занятию с ничуть не меньшим азартом, чем любые другие.

Враг моего врага – мой друг, отвечу я вам. Донцы для крымчаков и османов лютые враги и никакого примирения между ними быть не может! И пока по Дону и его притокам стоят казачьи городки мягкое подбрюшье Руси под защитой. Не очень надежной, но уж какая есть.

- Так что решим? – вопросительно посмотрел я на ближников.

- Не след теперь с турком воевать, - не отводя в сторону взгляда, твердо ответил Рюмин. – Если мы ратиться начнем, это на руку только ляхам да цесарцам будет!

- Верно дьяк говорит! – поддержал Клима Иван Никитич. – Не в том состоянии царство наше, чтобы османам вызов бросать. Нет у нас ни народишка, ни денег лишних. Помогли казакам, чем смогли, и станет с них!

- Понятно, - кивнул я. – Еще какие мнения есть?

- Да какие у нас мнения, - со смешком отвечал Анисим, - как ты, великий государь, повелишь, так и будет. Только…

- Что только?

- Да как тебе сказать, надежа. Помимо нас – верных твоих слуг, есть еще много на Руси иных и прочих. Гультяев, бобылей, просто праздношатающихся. Некоторых их них еще можно к делу приставить, а другие ничем не лучше татей придорожных. Мыслю я, что не худо бы их в Азов отправить, к казачкам на подмогу. И тем, какой никакой сикурс [7], - блеснул стольник иноземным словцом, - и нам тут спокойнее!

- Чтобы отправить их вооружить, да снарядить надо, - возразил Романов, - а это такая сарынь… как бы они с этой сброей на нас не повернулись!

- Если ваше величество пообещает прощение всем разбойникам, кто отправится защищать христианскую веру, - задумчиво заметил Михальский, - желающие найдутся.

- А ежели нет?

- А вот для таких непонятливых, - усмехнулся я, - есть Земской приказ!

- Как прикажешь, государь, - не стал спорить глава этого самого приказа.

- Ну, а ты что скажешь, господин барон? – обернулся я фон Гершову.

- Если вашему величеству будет угодно узнать мое мнение, - витиевато начал генерал, - то я, со своей стороны полагаю, что будет недостаточно послать к казакам пушки и порох, а так же рядовых волонтеров. Нужен надежный человек, хорошо знающий военное дело и при этом достаточно авторитетный. Тогда оборона может иметь успех. Кроме того, нужно иметь наготове войско, чтобы отразить возможное нападение подданных султана.

- Где же такого воеводу взять? – развел руками Иван Никитич. – Для донцов наши бояре не указ!

- Это верно.

- А может Федьку Панина? – как бы невзначай заметил Анисим. – В Азове он бывал, с атаманами дружен…

- Это хороший офицер! – кивнул фон Гершов.

- Справится! – подтвердил Михальский, у которого Федор в свое время начинал службу.

- Главное чтобы никоторую черкесскую девку опять домой не приволок, - продолжил Пушкарев невинным тоном. – А то ему жена точно чего-нибудь отрежет!

После этих слов от смешка не смог удержаться даже обычно невозмутимый Михальский. Год назад Панин вместе с небольшим отрядом был послан на помощь к осаждавшим Азов казакам. Именно им удалось подорвать ворота вражеской цитадели, после чего донцы ворвались внутрь и устроили резню. Добычей казаков тогда стало все имущество местных жителей включая гарем местного паши. Все это, как водится, раздуванили [8] между участниками штурма, причем одна из наложниц стала добычей Федора, а тот, в свою очередь, не придумал ничего лучшего, как привести юную черкешенку в Москву. Скандал был дикий…

- На том и порешим, - кивнул я, скрывая улыбку. – Воевать не станем, но армию будем держать в готовности, чтобы у крымцев дурных мыслей не возникало. Ты прикинь, Иван Никитич, как об этом завтра в Думе говорить станешь.

- Хорошо бы еще к ляхам верного человечка послать.

- Это зачем же?

- Может получится возмутить тамошних магнатов против султана? Глядишь нам полегче будет!

- Это вряд ли, - покачал я головой. – Дураков с гонором там хватает, однако же не все таковы. Полагаю, король Сигизмунд рад без меры, что воевать с турками не придется. Опять же, ему на руку что султан на нас пошел…

- Не на нас, а на казаков, - с хитрой улыбкой заметил боярин. – Тех самых, что сначала самозванцу служили, а потом Владиславу.

- Ну не знаю. Попробовать, конечно, стоит, но вряд ли что выгорит. Хотя, может запорожцев удастся на крымцев натравить? Подумайте, кого можно с поминками к старшине подослать?

- Как прикажешь, государь.

- Ну, тогда не задерживаю. Хотя… Корнилий, останься, есть небольшое дельце.

Все присутствующие тут же встали и, чинно поклонившись, отправились на выход, оставив меня с телохранителем наедине. И только Романов, зачем-то замешкался.

- Что-то еще? – вопросительно посмотрел я на боярина, ничего не делавшего просто так.

- Да, государь, - утвердительно кивнул тот.

- Тогда говори, у меня от Михальского секретов нет.

- Как прикажешь, тем более что это касается и его.

- Вот как?

- Прости, Иван Федорович, но утаить от тебя сие не могу. Сам ведаешь, черный люд наш темен и к суевериям склонен, а потому любую дурость повторять готов.

- Что-то ты, Иван Никитич, издалека начал. Говори как есть!

- Толкуют в народе, - собравшись с духом, продолжил Романов, - что матушка Катерина не просто так померла.

- В смысле, – озадачился я. – Бояре, что ли отравили?

- Кабы б, - скорбно вздохнул глава Земского приказа. – Сказывают, что Господь тебя наказал, за то, что ты, сказавшись, что едешь на богомолье, сам в Неметчину отправился на княжеский съезд.

- Что за на хрен!

- Ходят такие слухи, - мрачно подтвердил Михальский.

- И ты молчал?!

- Не успел…

- Всегда вы так.

- Не кори своих верных слуг, государь, - заступился боярин. - Не все до наших ушей доходит сразу.

- Ладно, на каждый роток не накинешь платок. Однако самым крикливым языки все же укоротить! И хорошо бы найти тех, кто эти сплетни распространяет…

- А то ты не знаешь кто? – криво усмехнулся Романов.

- Ты на что это намекаешь?

- Иван Никитич прав, - буркнул Корнилий. – В окружении патриарха немало злонамеренных людей.

- Ладно, разберемся, - скрипнул я зубами.

- И вот еще что, - помялся боярин. – Не посылай покуда за Вельяминовым. Пусть хоть год пройдет с кончины государыни.