Иван Ланков. Красные камзолы

Я копал могилу. В мерзлой земле, деревянной лопатой. Холодный ветер закручивал вихри мелкого снега вокруг моих ног, а я продолжал копать. Лопату, которой я долбил землю тут называют словом "заступ". Это не мотыга и не кирка, как я думал раньше, когда встречал это слово в школе на уроках русского языка. Это толстое деревянное весло, на котором по краю приделана толстая полоса грубо обработанного железа. Тяжелая штука, несколько килограмм весит. А заступ - потому что есть полочки, на которые можно наступать ногой. Старинный предок нашей садовой штыковой лопаты.

Кстати о русском языке. Тот язык, которому меня учили в школе сильно отличается от того, на каком говорят здесь. Другая дикция, другие слова, другое построение фраз. Например, лейтенанта здесь называют "порутчик". Не поручик, как в кино "Белом солнце пустыни", а именно порутчик. Буква "т" артикулируется особо, как будто разбивает слово пополам и прям требует, чтобы ты вытянулся по стойке "смирно". Или, как тут говорят - "во фрунт".

Сегодня утром умер рекрут. Тот самый, что вчера еле ноги волочил и надсадно кашлял. И вроде немолодой уже был для призывника. На вид так лет за тридцать. Потому, наверное, его староста в солдаты и сдал. Чувствовал, что тот зиму не переживет. Ну он и не пережил.

Странное дело, этот рекрутский набор. Бардак полный, контроля, считай, почти что нет никакого. Какие военкоматы, о чем вы? О военкоматах тут и не слышали никогда. Здесь все проще. Выдали землевладельцам указ, сколько нужно рекрут набрать. Те сбагрили выбор на управляющих, а те - на старост. Старосты же в солдаты сдавали самых негодных - либо бездельников и горьких пьяниц, от которых общине одни неприятности, либо откровенных гопников. Их тут называют словом "забияка". Забияки, ага. Я почему-то думал, что забияка - это нечто вроде клоуна. Оказалось - ничего подобного. Забияка - от слова "бить". Хулиган, задира.

А еще у них тут с рекрутским набором целый специальный бизнес существует. Ловят чужаков и сдают в солдаты. Чтобы, значит, своих не трогали. Целые банды промышляют отловом чужих, а с деревенских потом мзду берут. Откупные за того парня, что в рекруты пошел. Казалось бы, должен быть какой-то учет, списки, печати землевладельца... Говорят, в былые годы оно обычно так и бывало. А в этом году все с бухты-барахты, впопыхах. Пришел высочайший рескрипт - вынь да положь столько-то душ в солдаты. А коли не наберете - недостачу компенсируйте из гарнизонного полка или из прошлогодних рекрут размещенного неподалеку Владимирского полка. Ага, сейчас командир владимирцев, барон фон Альбедиль прям все бросит и станет своих людей отдавать, разбежался. Да и сам набор по новому закону должен проходить раз в пять лет в каждой полосе... Но, разумеется, недавняя реформа буксовала и нуждалась в костылях. Вроде разового срочного донабора и тому подобное. Но эти тонкости я уже узнал потом. После того, как попал под раздачу.

А чего? Я не местный, никого не знаю, никто не знает меня. По внешним параметрам подхожу - рослый, статный... здоровый, опять же. По местным меркам, конечно. Вот и попал. Вообще все как-то сумбурно получилось. Так обрадовался, что встретил людей, когда вышел к деревне. Сразу подошел и начал нести какую-то чушь. С точки зрения местных, конечно. Ну и по моему говору они сразу определили, что я нездешний.

Зато теперь я знаю, откуда взялась у наших гопников манера спрашивать кто ты, чьих будешь и кого знаешь. Наверняка от этих самых рекрутских наборов. По крайней мере те, что меня встретили - они именно эти классические вопросы и задавали. Кто, откуда, кого знаю, чьих буду... Я тогда растерялся. Прямо какой-то ступор напал. Стоят трое ребят, и вроде бы меньше меня ростом, да не шибко крепкие, вот только они смотрят как-то исподлобья, и двигаются как-то своеобразно. А мне руки девать некуда вдруг стало. То я их на груди скрестить хотел, то вдруг в карманы сунуть. То вдруг боком встать. А они еще суетятся так, один говорит, а другие в глаза не смотрят... Сильно растерялся, одним словом. Что-то мямлил, потом с какого-то перепугу взялся оправдываться. А как оправдываться начал - так они сразу начали бить. Несильно. Так, слегка, но очень обидно. То в живот несильно ткнут, то в плечо толкнут, то по ноге стукнут. Да еще вопросы начали задавать, из которых выходило, что я еще им должен остался за какое-то оскорбление, какое я им умышленно нанес. Почему не дал отпор? Вроде же из кино знаю, что в таких случаях бить надо. А я как... Боялся, наверное. Чего боялся? А того, что потом будет. Если какую-то границу перейти - то потом же точно драка начнется и уже никак по-хорошему не закончить. Тем более в школе так учили - драться, мол, нехорошо. Последнее дело. Вдруг кто заявление напишет, или еще чего. Куча глупых мыслей и самооправданий в голове. Таких, знаете - "да я бы если бы с ними драться начал - я бы их покалечил, эх какой я". Вот только все это молча, про себя, а не вслух.

Загнали они меня в сарай какой-то, где сено хранится. Пригрозили что если попробую сбежать - прибьют. А уже через час вывели, посадили на сани с еще несколькими людьми и повезли в город.

Помню, в детстве недоумевал, как десяток конвоиров может сопровождать колонну в тысячу пленных. В кино как-то это странно выглядело. Мне с дивана тогда казалось, что можно же кинуться на конвой, накостылять им... Потом я понял как это делается. На своей шкуре. И даже научился сам такому мастерству контроля толпы. Но это было потом. А тогда я просто сидел на санях и думал - может, все обойдется. Или это не я думал, или это бормотал кто-то из тех, с кем вместе меня везли? Я, кстати, так и не узнал их имен.

Одежда странная на них была. Собственно, тогда я и начал подозревать, что все это всерьез. Например, пальто, в которые были одеты мужики оказались без пуговиц. Это называлось словом 'армяк'. Такое пальто запахивалось на манер халата и завязывалось поясом. Длинным, вроде того, какой на кимоно в каратэ повязывают, в два оборота. Странно, я почему-то думал, что армяк - это шапка такая. Впрочем, мое представление об истории наш препод охарактеризовал очень емко и едко, по-молодежному: "дно".

Следующие сутки помню как в тумане, эпизодами.

Нас привезли в город Кексгольм, как его называли местные. Говорят, там еще крепость была, только я ее почему-то не заметил в тот раз. Вроде домики как домики, ничего особенного. И маленькие избушки, и несколько больших коттеджей с мансардой. А где там крепость - непонятно.

Высадили с саней и передали человеку, которого представили как старшего команды рекрутов. Высокий, с меня ростом мужчина. Собственно, его и звали "порутчик". Господин порутчик. Имя он назвал вскользь и скороговоркой, поэтому я его не запомнил. Обратил лишь внимание на то, что он был одет в белый мундир. Белые штаны, белая куртка, на голове шапка вязаная, поверх нее - треуголка. Только воротник и отвороты рукавов красные. Он построил нас по линии и с сильным нерусским акцентом объявил, что мы теперь рекруты Ее Величества матушки-императрицы и душами принадлежим ей, как и всякие государевы люди. Потому за побег - лютая казнь. Ну и все такое прочее. Стращал по всякому, значит. Парни в строю еще шептались - куда бежать, зимой-то? Зимой ведь по домам сидят, все же как на ладони видны.

На ночлег нас определили в большой серый ангар, который господин порутчик по какому-то недоразумению назвал казармой. Хотя мужики эту казарму именовали словом "овин". Тоже непонятное слово. Пустое длинное одноэтажное здание, без окон и отопления, с неровными кучками соломы на земляном полу. В ту ночь я мысленно благодарил мать, которая заставила перед выходом надеть термобелье. Без него, думаю, я бы околел.

В тот вечер нас не кормили. Позже я узнал, что собранные с окрестных деревень рекруты делились на две части. Кто-то оставался в местной ландмилиции, а остальных отправляли в полк. Ландмилиция финансировалась из местного бюджета, полк - из государственного. Потому пока было неясно, кто из нас куда распределен - ни те, ни другие не собирались тратить деньги на нашу кормежку. А, может быть, выделенную на нас еду постовые сперли или кто-то из их начальников. Такое тут, говорят, сплошь и рядом. Опять же, ночью выяснилось, что попадание в ландмилицию - платное. По крайней мере некоторые из рекрут где-то ближе к полуночи о чем-то шушукались с часовым в белом мундире, что охранял выход. Звенели монетами. Солдатчина в ландмилиции не строгая, далеко не угонят. А вот те, кого в полк определят - они, считай, своего дома больше не увидят никогда.

Утром нас, голодных и замерзших, вывели из ангара на построение. Проснулись не все. Двое так и остались лежать на соломе. Может, крепко спали, а может, замерзли насмерть. Обычное дело, как я узнал потом. В тот момент же я ничего не чувствовал кроме озноба и какого-то странного отупления.

Рекрутов собралось около сотни. Выстроились кое-как более-менее ровной толпой на площадке перед ангаром. Напротив нас стояло десять мужиков в белых мундирах и светло-серых кожаных плащах поверх. С ружьями, за спиной - ранцы, через грудь перекинута перевязь со шпагой. На поясе сзади видна какая-то квадратная кожаная сумка типа барсетки.

- Кто это? - спросил я вслух.

- Ну ты темнота! - Ответил какой-то бородатый мужичонка, стоявший рядом - Это из ландмилиции, вроде сопровождения, получается. Те, кому повезло. А вон та группа рядом с ними, как оборванцы одетые - это тоже из ландмилиции, но которых с нами в полк отправят. Будут нашими дядьками на первое время. Не откупились, получается. Или забияки какие, что их в полк ссылают. Оно кто ж по доброй воле из ландмилиции в армию-то пойдет?

- А ты-то откуда это знаешь?

- Пф! Скажешь тоже! - мужичонка аж обиделся - Я ж городской! Не первый раз уже рекрутские наборы вижу. Я тута кожевенником работал, батя у меня кожевенную мастерскую держит. И в полку тоже по коже работать буду. По конской сбруе али сапожником. Я все могу!

- А разве городских призывают? - это спросил парень слева от мужичка, щуплый да нескладный.

- В рекрутский набор всех призывают, кто к какому-то делу не приписан. Я вот приписан был, да в семье нужда большая. Братьев и сестер много. А за рекрута, коли вместо кого служить пойдешь - можно и сто рублев получить. Они, чай, в семье не лишние будут. А там я все одно к делу прибьюсь. Не вечно же у бати в подмастерьях ходить, он-то у меня еще крепкий!

Понял я из его объяснений немного, но уточнять не стал. Зуб на зуб не попадал после ночевки в ангаре и живот сводило от голода. Считай, сутки не ел к тому моменту. Любопытства не было как факт.

Вскоре подошел господин порутчик и еще какой-то военный, одетый совсем иначе. На голове треуголка, как и у всех здешних военных, но плащ темно-серый, мундир из-под него виднеется зеленый, а штаны - красные. Они о чем-то переговорили с господином порутчиком, после чего зеленый произнес речь:

- Здравствуйте, будущие государевы люди. Вы зачислены, значитца, рекрутами в наш достославный Кексгольмский пехотный полк. С чем вас и поздравляю, получается. - интересно так у него это прозвучало. Он это произносил с каким-то внутренним наслаждением, как бы смакуя: 'Кексольмский пехотный полк'.

Зеленый провел перчаткой по своим черным с сединой усам, кхекнул, после чего продолжил:

- Будете служить у нас, значит, бравыми мушкетерами. Так как вышел приказ нашей матушки, императрицы и самодержецы Всероссийской, о подготовке к войне скорой, то обучаться ремеслу воинскому вы будете не в ландмилиции али гарнизоне, как ранее заведено было, а сразу у нас в полку. Командир наш для учебы выделил третий баталион полка, в расположение которого мы с вами и направимся. Там обучитесь ратному делу, там и к присяге под полковое знамя вас приведем. Именовать меня вам следует господин начальник партии Фомин. Как присягу примете - сможете по званию обращаться, значит. Видите вот этот галун червленый на обшлаге? Это значит что я ундер-офицер. Тех, у кого галуны - слушаться, как отца родного. За непослушание али побег кто удумает... ну да вы люди взрослые, сами все понимаете. Времени зазря тянуть не будем, сегодня и отправимся.

И мы отправились. Двое саней с провиантом и около сотни мужиков. Пешком. Зимой. По снегу. В город Луга. Который находился, как выяснилось, в трехстах верст от Кексгольма.

Каких-либо списков рекрут не составлялось. Писарь, что крутился около господина порутчика, бегло пересчитал нас по головам, чирканул что-то на листке, закрепленном на деревянной планшетке - и все на том. Никакого медосмотра или еще чего подобного. Даже зубы не смотрели. Уверен, что писарь при подсчете наверняка ошибся, потому как топились мы густо, а усердствовать ему было откровенно лень.

Так началась моя служба. В мое время считалось, что служба начинается после принятия присяги, но здесь, кажется, такими условностями не заморачивались. Все, после того как в партию попал - ты уже не крестьянского сословия. Для деревенской общины ты отныне отрезанный ломоть.

Я тогда еще не осознавал, что это и правда на всю жизнь. Впрочем, как я уже говорил - для меня первые дни были как в тумане. Может быть, от голода, а, может быть, это и был тот самый футур-шок, о котором так много писали в книжках про попаданцев.

Вел себя как робот. Сказали идти - шел. Сказали собирать валежник - собирал. Сказали есть - ел. Посуда здесь, кстати, вся была деревянная. Деревянные миски, деревянные ложки. На весь отряд - десять комплектов. Казенные. Потому как рекруты с собой из дома не брали ничего. Обреченный на солдатчину навсегда покидал родную деревню, у него теперь все государево будет, потому все более-менее ценное оставалось дома, общине. Теплая одежда у деревенских тоже в цене. Кто ж ценную одежку отдаст тому, кто в солдаты уходит? Это ж считай, что выкинуть! Вот и замерзали рекруты на ночевках. Бывало, что и насмерть. А из тех, кто живой - уже на третий день пути половина кашляет. И это, кажется, никого не волновало. Ни начальника отряда, ни собратьев по несчастью. Умер - и умер, пусть его. Копай могилу, потом пойдем.

Вот я и копал могилу. В мерзлой земле, деревянной лопатой. И это только начало пути. Долгого пути рекрутов из Кексгольма в Лугу. Огромная дорога, которую мы будем идти неделю, если не больше. Хотя местные говорят, что неделя пути - это немного. Ну, по их меркам. Скорости другие, расстояния тоже.

Подошел мужик из второй артели. Один из тех ландмилиционеров, что отправились в полк вместе с нами.

- Сменись, братец. Иди в дом, там ваша очередь трапезничать подходит.

Оставляю заступ в яме, выбираюсь, уступая место другому рекруту.

 

* * *

 

Дом, где остановилась наша партия, местные называли станцией. Иногда - просто станом. Трехэтажное деревянное строение, с комнатами для постояльцев, кухней, столовой на первом этаже и обширными конюшнями. Все достаточно хорошо отапливалось, к нашей радости. В комнаты нас, конечно же, не пустили, ночевали мы в конюшне. Зато ужинали и вот теперь завтракали в столовой. Партию офицер в зеленом разделил на артели по десять человек, за старших артелей поставил ландмилиционеров, что шли с нами из Кексгольма.

В столовой было тепло. Я быстро расстегнул свою куртку и быстро прошел к длинному столу, за которым расселась моя артель. Старший, Ефим, из общего котла набухал миску горячей, парящей пшенной каши на шкварках и пододвинул ко мне вместе краюхой еще теплого ржаного хлеба.

Как мало нужно человеку для счастья! Теплое помещение и теплая еда! Впервые за несколько дней я почувствовал себя человеком. Странно, да? Вроде только что копал могилу для умершего попутчика, можно ж было хоть для приличия не жмуриться от удовольствия за столом. Что-то в этом было такое неправильное. Но еда была и правда вкусная. И она вот она, на столе, горячая, с одуряющим запахом. А могила - там, на улице, за дверью. Считай, что вообще в другой вселенной.

- Ешьте, братцы, ешьте. Ближайшие к столице станции - они все такие. Уютные да сытные. Как дальше отойдем - опять будет такая же голытьба, как третьего дня. Там уже так из отдельных мисок покушать не получится. Будем по-походному, из одного котла хлебать.

Умяв половину миски, я немножечко замедлил темп и начал смаковать каждую ложку. Мы с ребятами уже усвоили простую местную хитрость: пока едим, мы как бы чем-то заняты и ничем другим нас не загрузят. Кто доел - тут же будет озадачен какой-нибудь работой. Скорее всего - на улице, на холоде. Потому большая часть порции съедается быстро, а последние ложки растягиваются до бесконечности, пока не погонят из-за стола.

Я наконец-то собрался с мыслями и первый раз за все это время попробовал обдумать все произошедшее.

Итак. Где же я? Вероятнее всего - на почтовой станции, как сказал бы Капитан Очевидность. Так написано у входа в комплекс зданий, в котором мы остановились на постой. Кириллицей, на русском языке, но старорежимно, с ятями, твердыми знаками и прочими дореволюционными буквами. Там же, у входа, изображен герб - черный двуглавый орел на желтом фоне. Только крылышки не как у герба России из моего времени - распахнутые во весь рост, а махонькие, в половину корпуса. Рядом - еще какой-то непонятный герб. На красном поле две руки в латных рукавицах с мечами, над ними - царская корона. О чем это мне говорит? Ни о чем, вообще-то. В истории я совсем слаб. Одно понятно - я сейчас где-то в Российской Империи. Иду от некоего населенного пункта Кексгольм. Название какое-то нерусское. Впрочем, если Империя - так мода на нерусское уже вовсю идет. Например, Санкт-Петербург - тоже название не совсем в русской традиции. Попал я в рекруты Кексгольмского пехотного полка, а служить там буду - внезапно - мушкетером. Хм... Мушкетеры - это же вроде бы Д'Артаньян, шпаги, белые кресты на синих накидках... И вроде бы все дворяне. Однако мы с остальными рекрутами на дворян никак не похожи. Хотя у солдат ландмилиции шпаги есть. И у офицера есть. Кстати, и у офицера, и у ландмилиционеров под куртками - их тут называют словом "кафтан" - оказались красные мундиры. Красные - это что, от англичан, что ли? Непонятно. Ладно, потом все расскажут.

Правит сейчас Ее Величество императрица и самодержица. Это кто? Помню, в России была императрица Екатерина Вторая. Она еще Медного Всадника поставила в Питере. Хм, раз она вторая - значит, была и первая? А, может, еще какие? Интересно, а сколько вообще в России было императриц? Минимум две, это точно.

Размышляем дальше. Как я здесь оказался? С этим вообще ничего не понятно. Вроде ехал на электричке в Приозерск, отмечать Новый Год. Встретил там знакомых. Дорога дальняя - два часа с лишним. Потому распивать начали по-быдляцки, прямо в поезде. Спорили о чем-то... Знакомый как раз читал "Розу Мира" Даниила Андреева и взахлеб о ней рассказывал. Про каких-то духов, про коллективное бессознательное... Потом знакомые вышли в Петяярви, а я продолжил беседу с толстым мужиком в зрелом возрасте, который подсел в Сосново поучаствовать в беседе. Андреева он очень уважал. Мол, хорошо пишет.

- Жрун! Называй меня так! - и почему-то засмеялся.

Он был и правда толстый - килограмм так сто двадцать, если не больше.

Я эту их книгу не читал, потому шутки фанатов эзотерики были мне непонятны. Все эти андреевцы, ошевцы и прочие сектанты - какой-то совсем наркоманский вывих мозга. Однако коньяк уже дал о себе знать, и я зачем-то взялся этому Жруну рассказывать о своих детских мечтах. Ну а чего б не поведать сокровенное хорошему человеку? Собутыльник - он ведь плохим быть не может, верно? Ну уж к середине второй бутылки точно. А он мне в ответ рассказывал что-то нравоучительное. Про то, как важно вовремя помочь ребенку, защитить от дурного влияния и конкурентов, и тогда он вырастет... а дальше опять какая-то эзотерическая дичь.

К концу бутылки дедок взял меня за руку и сказал:

- Поможешь мне? Очень надо.

О чем вопрос? Конечно же помогу! Кто же по-пьяни откажется помогать такому замечательному человеку, как нынешний собутыльник!

- Тут один знакомый - Бартрад - решил мне немножечко детство испохабить. Ты уж будь любезен, объясни ему, что он это все зря затеял. Лады?

- Лады! Обязательно объясню. Только кто это?

Мужик некрасиво засмеялся, обнажив желтые кривые зубы.

- Узнаешь. Очень хорошо, кстати, что ты в школе французский учил. С английским там далеко не уедешь. Ну а я буду письма твоим родным слать, чтобы они за тебя не переживали! Договорились?

Затем толстый дядька позвал меня курить в тамбур, потом что-то произошло и ... я оказался на перроне без рюкзака, без документов, смотреть в хвост уходящей последней электричке. Помню, в тот момент мне это показалось очень смешным.

- А вот возьму и потеряюсь! И ищите меня потом! - хихикая от такой оригинальной мысли я пошел прочь от станции Синево. В ночь, в метель.

Ну а протрезвел я уже в том сарае, куда меня загнали трое деревенских. Момент перехода не запомнил или не заметил. Понятно, что ничего не понятно.

- Все, закончили трапезу! Встаем, православные! Айда строиться!

Постояли всей толпой у могилы, священник со станции прочитал короткую молитву, и наша партия пошла дальше. Прочь от безымянной почтовой станции, вперед, в неизвестность.

 

Интересное дело - местные дороги. Телеграфных столбов еще нет, железной дороги - тоже. Асфальта и подавно. Как здесь люди узнают зимой, куда идти чтобы не заблудиться? Все натоптанные-накатанные колеи заносит снегом, все приметные места одинаково белые. Тем более рельеф местности такой, что потеряться-то проще простого. Кругом леса, озера, дорога петляет как в песне из фильма про гардемаринов - "Бездорожье одолеть не штука, а вот как дорогу одолеть?" И правда, тут семь загибов на версту будет.

Так вот местные нашли выход: вешки! После каждого снегопада старосты деревень и постоялых дворов говорят домочадцам - "Надо вешить!". После чего народ берет вешки - это такие прутья или тонкие шесты в метр-полтора длинной - и идут втыкать их вдоль дороги в сугроб.

Вот наша колонна и идет по чьим-то заботливо расставленным вешкам. От деревни к деревне, по почтовому тракту. Топаем помаленьку и под скрип снега под ногами между рекрутами идут неспешные беседы обо всем подряд. Эти походные байки для меня - бесценный источник информации о нынешнем времени.

Вот, например. Почтовый тракт - это такое направление, вдоль которого расставлены почтовые станции. Направление, потому как дорогой это назвать язык не поворачивается. Почтовая станция - это здание, где курьер может покормить или поменять лошадей. Они бывают разные. Где-то просто конюшня да изба, где-то целый трактир, а то и целый постоялый двор вроде того, в котором мы ночевали недавно. Но крыша над головой на ночевках есть, и то дело. С отоплением тут у них, конечно, трудности. Батареей отопления является задняя стенка печки. И все, в общем-то. Не говоря уж о том, что никаких стеклопакетов не предусмотрено и с щелей нещадно сквозит. Потому окна в домах делают как можно меньше. Больше окно - больше потеря тепла. А освещение через окна... В помещениях тут всегда полумрак. Местные привыкли, а я только-только начал осознавать, какую много значили в нашей жизни уличные фонари. Да и вообще электричество.

А еще тут очень много разнообразной живности. На подворье почтовой станции - куры, гуси, утки, коровы, лошади. Быки. Здоровые такие, мохнатые. Они тут выполняют роль трактора "Беларусь". И выглядят в чем-то похоже. Если коровы лоснящиеся, ухоженные, гуляют недалеко от яслей с сеном или поилки и смотрят на всех свысока, по-королевски, то быки - это такие суровые монструозные звери с грязной свалявшейся шерстью. Прогуливаются неподалеку от распряженных серых деревянных телег и всяких сельскохозяйственных приспособ, да смотрят на всех исподлобья. Я, признаться, как первый раз такого быка увидел - не удивился бы, если бы у него изо рта торчала папироса "Беломор", а на рога была бы надета ушанка. Уж очень характерное выражение морды у зверюги было, хоть сейчас на карикатуру или в комикс про Бэтмена.

Ушанки здесь есть, только их называют словом 'треух' и в основном носят с развязанными ушами. Шапка и шапка, ничего особенного. Версий и модификаций - множество, но самая популярная больше напоминает бурятский малахай, чем привычные мне ушанки. Видно, что каждый автор творит шапку по не по какому-то единому стандарту, а по настроению. Ну или в зависимости от материала, который на эту самую шапку шел.