14:58 Геннадий Марченко. Ревизор 2.0 | |
Геннадий МарченкоРевизор 2.0Думал ли простой петербургский налоговый инспектор, что в результате неудавшегося на него покушения окажется в прошлом? Однако судьба иногда преподносит весьма неожиданные сюрпризы, и вот уже наш герой вынужден как-то устраивать свою жизнь в середине XIX века. И кто знает, удастся ли ему вернуться обратно?от автора Главный герой — обычный налоговый инспектор, попадающий в 1841 год. Лермонтова, понятно, он уже не спасет, самому бы выжить. На первых порах ему это вполне удается, особенно когда «попаданца» принимают за ревизора из столицы М.: Центрполиграф, 2020 г. (февраль) Серия: Наши там. Центрополиграф Тираж: 2000 экз. ISBN: 978-5-227-09047-8 Страниц: 287 Глава 1 В сгущающихся сумерках довольно приятного августовского дня одна тысяча восемьсот сорок первого года по Симбирскому тракту плёлся человек весьма странной наружности. Одет он был в необычный по нынешним временам форменный костюм, помеси серого, голубого и зелёного цветов, относящий его владельца, надо полагать, к какому-то серьёзному ведомству. Пиджак однобортный застёгивался на три форменные пуговицы с двуглавым орлом, воротник окантован сукном темно-вишнёвого цвета, а на концах его - рисунок серебристого шитья. На левом рукаве - нарукавный знак. Плечи путника украшали погоны: на каждом три полоски и эмблема опять же в виде двуглавого орла. Вдоль брюк от пояса к ботинкам спускался алый кант. В целом же костюм выглядел изрядно испачканным и помятым, а сам путешественник несколько растерянным, что, впрочем, после ознакомления с его историей вполне объяснимо. Что ж, давайте и мы познакомимся с этим персонажем поближе. 38-летний житель Санкт-Петербурга Пётр Иванович Копытман был потомственным налоговым инспектором... из XXI века. Да-да, не удивляйтесь, таковы превратности судьбы, о которых мы ещё поведаем ниже. Дед Копытмана служил налоговым инспектором при Сталине, Хрущёве и Брежневе, отец - при Брежневе, Андропове, Черненко, Горбачёве и даже немного при Путине. Трудовая деятельность самого Петра Ивановича началась при том же Путине, причем инспектор отнюдь не был уверен, что, когда он уйдёт на заслуженный отдых, то у руля страны будет стоять кто-то другой. К своим 38 годам Копытман оставался холост, жил с пожилыми отцом и матерью и, несмотря на все их попытки найти сыну пару, обременять себя брачными узами на скорую руку не стремился. В глубине души он мечтал, что судьба пришлёт ему рано или поздно ту, с которой он будет чувствовать себя по-настоящему счастливо. Однако 'рано' уже миновало, а 'поздно' незаметно подкрадывалось, но Копытман по-прежнему оставался недоступен для кандидатур, предлагаемых ему любящими родителями. При этом внешность его трудно было назвать привлекательной: чуть полноват, нос мясист, носил очки с линзами в округлой оправе, имел залысину и слегка оттопыренные уши. Однако нраву был весёлого, пел под гитару романсы, анекдоты рассказывал, поэтому имел в своём коллективе у женщин некоторый успех. Но не настолько серьёзный, чтобы сойти за героя-любовника с претензией на долгие и чувственные отношения. Хобби у Петра Ивановича было два. Во-первых, каждую субботу он проводил в бильярдной у метро Парк Победы. Здесь сложился свой коллектив, и за семь лет Копытман успел стать своим. Откуда такая любовь к этой игре - он и сам затруднялся ответить, так как в роду его никто катанием шаров не увлекался. А вот он однажды попробовал - да и затянуло. Играли промеж себя на небольшие суммы, Пётр Иванович и выигрывал, и проигрывал, в целом, был средней руки игроком. Во-вторых, наш герой любил историю. Но не всякую, хотя немало интересного находил для себя и в дохристианском периоде, и в мрачном средневековье, и в викторианской эпохе. Однако больше его увлекала история государства российского, а особенно первая половина XIX века. Война с Бонапартом, декабристы, дуэлянт Пушкин, изящный стиль письма тех лет - всё это заставляло нашего романтичного героя иногда мечтать, как было бы хорошо, живи он в ту эпоху. Он и представить не мог, до какой степени желания иногда имеют свойство сбываться. Как же угораздило нашего героя очутиться в этом тихом августовском дне 1841 года, да ещё за тридевять земель от родного города? А всё началось с того, что был отправлен он своим руководством в командировку в Выборг. С целью - проверить финансовую отчётность на одном из предприятий, которое уже до этого попадалось на кое-каких нестыковках. Руководил этим предприятием остепенившийся бандит из 90-х, ныне к тому же депутат городской Думы. Однако бандитские замашки не оставил и, когда приехавший инспектор слишком глубоко залез в финансовую отчётность предприятия, отправил своих подельников решить вопрос без шума и пыли. По замыслу босса, его бойцы должны были предложить настырному инспектору неплохую взятку, и только после этого в случае несогласия питерского налоговика перейти к угрозам и дальнейшему физическому воздействию. Однако те решили, что три тысячи евро можно разделить на двоих, а инспектора по-тихому порешить. А именно - связать, вывезти в багажнике в лес, там пустить ему пулю в лоб и закопать. Ну а работодателю отчитаться, будто питерский гость деньги взял, после чего исчез в неизвестном направлении. Может быть, Пётр Иванович и принял бы взятку, будучи поставлен перед выбором - жизнь или кошелёк, однако денег ему никто не предлагал, а вместо этого его оглушили, связали и забросили в багажник. Очнулся Копытман от сильной тряски, преизрядно ударившись головой обо что-то твёрдое. После сильного удара, которым его вырубили, в голове ещё кружились хороводы, однако его прозорливому уму хватило нескольких секунд на то, чтобы восстановить в памяти последние события, после чего он понял, что его куда-то везут. И везут, скорее всего, по просёлочной дороге, потому что потряхивало изрядно. Понял он и то, что находится в багажнике, а чуть позже определил, что головой бился о черенок лопаты. Её предназначение он осознал сразу, после чего Петру Ивановичу на несколько секунд стало совсем плохо. Однако наш инспектор вполне резонно рассудил, что пропадать ни за понюшку табаку никакого желания не имеет, а потому предпочёл за лучшее побарахтаться, аки та лягушка в крынке с молоком. Кое-как извернувшись, он сумел перетереть путы об неплохо заточенное лезвие шанцевого инструмента, после чего принялся нашаривать ручку багажника. Копытман где-то вычитал в своё время, что американские машины, выпущенные после 2002 года, обязаны иметь внутри багажника ручку, дабы оказавшийся внутри человек имел возможность выбраться наружу. А он-то помнил, что подручные директора передвигались на джипе 'Чероки' цвета вороного крыла, и смотрелась машина достаточно свежо. Однако ручки так и не нашёл, из чего можно было сделать вывод, что машина была либо собрана не в Штатах, либо предусмотрительные похитители на всякий случай эту самую ручку заранее открутили. Смельчаком Копытман себя никогда не считал, но и к паникёрам не причислял. Вот и в этот раз, вместо того, чтобы биться в истерике, как поступила бы добрая половина из нас, он пошарил вокруг и спустя какое-то время обнаружил монтировку. Спустя минут пять Пётр Иванович умудрился каким-то чудом открыть изнутри крышку багажника. Далее, увидев проносящуюся из-под машины грунтовую дорогу с оседающими где-то позади клубами пыли, он окончательно осознал своё незавидное будущее и, пока бандиты не спохватились, решил, что ещё пара ссадин вдобавок к шишке на голове лучше, нежели вечный покой в лесной глуши. Падение из багажника и впрямь получилось не совсем мягким, но главное, что он был жив, руки-ноги целы, и пусть остался он без фуражки, денег, документов и сотового телефона, но в данный момент это казалось ему сущим пустяком. Радовало, что во внутреннем кармане пиджака уцелели очки, которые каким-то чудом не разбились после падения из багажника, и Пётр Иванович похвалил себя за то, что предусмотрительно туда их положил, когда в его кабинет вошли эти двое, с лицами, явно не облагороженными интеллектом. Без очков он весьма слабо ориентировался в пространстве, с ними же чувствовал себя намного увереннее. Радовало и то, что на запястье по-прежнему бодро тикали часы 'Zenith', механические и с автоподзаводом, которые отморозки, видимо, просто побрезговали с него снять, распознав хоть и дорогую, но китайскую реплику знаменитой швейцарской марки. Избегая возвращаться назад той же дорогой, поскольку бандиты наверняка поедут по ней искать пропавшего инспектора, он углубился в лес. Будучи городским жителем, в таких дебрях Пётр Иванович ориентировался не лучшим образом, и неудивительно, что вскоре заплутал. Очень хотелось есть, но, кроме зарослей малинника, ничего другого пригодного в пищу обнаружить не удалось. Наступил вечер, ночь Копытман провел в каком-то овраге, укрывшись форменным пиджаком, спал плохо, тем более после удара всё ещё побаливала голова. А поутру, проснувшись, обнаружил, что всё вокруг скрыто густым туманом. Таким плотным, что, казалось, его можно было брать в руки, как вату. Не иначе с Выборгского залива принесло. Даже в очках инспектор не видел дальше вытянутой руки, но всё же, выждав какое-то время, голодный и продрогший, решил идти через лес наощупь. К его удивлению, минут десять спустя, как он продолжил путь, туман чуть ли не мгновенно рассеялся. Пётр Иванович это явление списал на причуды местного климата. Целый день он продирался сквозь густые дебри, а когда совершенно отчаялся покинуть злополучный лес, вышел... на Симбирский тракт. Мало того, что каким-то чудом оказался бог знает где, так ещё провалился в прошлое чуть ли не на двести лет. Впрочем, об этом Пётр Иванович узнал чуть позднее, когда ему встретилась гружёная скошенной травой крестьянская подвода. Сидевший на облучке старик, одетый, невзирая на тёплую погоду, в перепоясанный потёртым кушаком тулупчик, стащил с головы грешневик и поклонился, видимо, подозревая в этом человеке птицу высокого полёта, по иронии судьбы угодившего в какую-то передрягу. - Товарищ, не подскажете, как мне пройти к Выборгу? - поинтересовался Копытман. - Или хотя бы, где ближайшее отделение полиции? - Нешто, барин, какой тута Выборг? Энто Симбирский тракт, до Симбирска ишшо полторы сотни вёрст. - До Симбирска? До Ульяновска, вы хотели сказать? - слабым голосом произнёс Петр Иванович, уверовав, что в бессознательном состоянии находился несколько дней, за которые душегубы успели его отвезти чёрт те куда. - Не, барин, Симбирск, не знаю никакова Улиановска, - настаивал на своем пейзанин, окорачивая хлыстом лошадку, норовящую утянуть подводу вперёд, по знакомому до стёртых подков маршруту. - Хорошо, пусть Симбирск, - сдался Копытман. - Но ближе есть какой-нибудь город? - А как же, есть, N-ск! - в беззубой улыбке раззявил рот старик. - Семь вёрст отсель прям по тракту. На душевнобольного водитель кобылы в общем-то не походил, хотя кто их, психов, знает, думал Копытман, разглядывая собеседника. Мучимый неясными подозрениями, инспектор потрогал шишку на голове, ослабил узел галстука и не без внутреннего трепета поинтересовался: - Скажите, уважаемый, а... А какой сейчас год? - Нешто головой ударились, барин, памяти лишились? - мелко перекрестился крестьянин, и Копытман отметил под ногтями собеседника траурную каёмку. - Дык я скажу, меня не убудет. Нонче у нас одна тыща осемьсот сорок первый, однако, от Рождества Христова. А ежели от сотворения мира брать, то..., - здесь он беззвучно зашлёпал губами и наконец изрёк, - то семь тыщ триста сорок девятый. 'Что за шутки, - подумал инспектор, - что за нелепый розыгрыш? Кто-то узнал о моём пристрастии к этому периоду истории и решил меня разыграть? Однако какой всё-таки реалистичный мужик, не скажешь, что актёр'. - Ну, бывайте, барин, ехать надо, - вздохнул крестьянин, снова к чему-то перекрестившись. - Вам-то, видать, в другую сторону, а то подвёз бы. Н-но, пошла, родимая! Глядя вслед удалявшейся телеге, Пётр Иванович пребывал в явной растерянности. А ну как и впрямь в какой-то момент блужданий по лесу закинуло его в прошлое? С другой стороны, думал Копытман, если это не розыгрыш, то ещё хорошо, что он попал именно в эту эпоху, так как изучил её более-менее скрупулёзно. И ежели по какому-то фантастическому стечению обстоятельств так и случилось, Пётр Иванович надеялся, что с божьей помощью не пропадёт. Он решил испросить следующего встречного, и тут, словно по заказу, из-за поворота дороги появился крытый экипаж, ведомый парой гнедых. Ландо - вспомнил название транспортного средства Копытман. Ландо с поднятым верхом. Покачивающийся на рессорах экипаж несся с большой скоростью, порядка 30 вёрст в час, на козлах сидел коренастый дядька с развевавшимися на ветру усами, и вид как лошадей, так и кучера был столь грозен, что Копытман тут же поспешил отпрыгнуть в сторону, высоко, будто кузнечик, задрав коленки. В промелькнувшем мимо ландо он успел разглядеть только женское лицо, показавшееся ему довольно милым. Экипаж пролетел по инерции метров пятьдесят, после чего кучер резко натянул поводья и повернул лошадей в сторону одинокого путника. Экипаж вновь поравнялся с Копытманом, и сначала Петра Ивановича едва не сшиб с ног аромат лаванды, а затем он узрел перед собой ту самую симпатичную особу на вид лет двадцати с небольшим. Хотя, возможно, истинный возраст прелестницы скрывало обилие пудры на её лице, из-под которого всё же пробивался здоровый румянец. Придававшая шарму родинка на щёчке, кажется, от природы. Одета модница была в батистовое платье ярких разводов со множеством оборок, облегающим лифом и перетянутой тонкой талией, широкой юбкой 'колокольчиком'. Высокую и замысловатую причёску укрывал капор с такими же кружевными по краю оборками. Позади девицы Пётр Иванович имел честь лицезреть даму постарше, ряженую чуть скромнее. Обе, в свою очередь, с нескрываемым любопытством взирали на странника. - Здравствуйте, - учтиво поздоровался инспектор, сделав движение рукой к голове, словно собираясь стащить с неё несуществующий цилиндр. - Здравствуйте, сударь, - ответствовала особа, не сводя слегка удивлённого взгляда с мужчины. - Простите, мы с вами незнакомы... - Копыт... Копытин Пётр Иванович, налоговый инспектор из Санкт-Петербурга, - непроизвольно вытянулся в струнку путник, одёргивая порядком изжёванный костюм. Решение назваться созвучной, но все же другой фамилией он принял в последнюю секунду, подумав, что ещё неизвестно, как тут относятся к представителям иудейской веры. Хотя к этой самой вере он имел самое опосредованное отношение, отметившись ещё восьми дней от роду обрезанной крайней плотью, тогда же случилось его первое и последнее появление в синагоге. В целом же Пётр Иванович был русским настолько, что ещё среди русских поискать. Даже внешность его больше напоминала физиономию какого-нибудь рязанского помещика... Впрочем, наружность Копытмана мы уже описывали выше, так что нет нужды лишний раз возвращаться к его облику. - Тётушка, из самой столицы! - всплеснула руками молодая женщина, переглянувшись с попутчицей. - А к нам по какой надобности, сударь, если не секрет? - Да-а.., - развёл руками Копытман, не зная, с чего начать. - Ах, не говорите, дайте догадаюсь сама! Вы к нам в N-ск по служебной надобности, на вас напали разбойники, кучера убили, лошадей увели, а вас ограбили, отняли деньги и документы, и теперь вы вынуждены добираться до N-ска пешком. Скажите, я права? - Ну-у, в целом... - Видите, Настасья Фёдоровна, я оказалась права, - снова повернулась она к спутнице. - У нас тут уже несколько месяцев безобразничают на тракте разбойники, всё не могут их изловить... Ах, простите, забыла представиться... Елизавета Кузьминична Мухина, дочь N-ского уездного судьи. Елизавета Кузьминична протянула ручку, к которой Петр Иванович соизволил припасть после некоторого замешательства. - А это моя тётушка, Настасья Фёдоровна, - представила попутчицу девица. - Кстати, налоговый инспектор, но в каком вы чине? Платье на вас весьма необычного покроя, верно, пошито с заграничных образцов? Такие сейчас моды по вашей службе в столице? Вы наверняка коллежский асессор! Копытман вновь развел руками. При всей своей любви к истории он всё же не имел понятия, как идентифицировать свою должность по отношению к принятой ныне табели о рангах. В том, что он чудесным образом угодил в прошлое, Пётр Иванович уже практически не сомневался. - Настасья Фёдоровна, я снова угадала! - обрадовалась Елизавета Кузьминична. - Значит, к вам должно обращаться Ваше высокоблагородие. - Хм... Ну... Должно быть, - обречённо пожал плечами Копытман. - Ах, что же это я! - всплеснула руками девица. - Видно, что человек не в себе, а я его разговорами последних сил лишаю. Садитесь, Ваше высокоблагородие, сей же час доставим вас на постоялый двор, я распоряжусь, чтобы вам выделили приличный нумер и накормили. Уже вечереет, и вы, конечно же, проголодались. - Да уж, шесть вечера доходит, - пробормотал Пётр Иванович, непроизвольно бросив взгляд на циферблат своего хронометра. - Какой оригинальный брегет! - воскликнула девица. - Верно, в Европах многие такие уже носят, да и в столице, вероятно, тоже. А у нас, в провинциях, знаете ли, прогрэсс (она выделила в слове букву 'э') совсем не ощущается... Да что ж вы стоите, сударь, садитесь к нам. Осип, немедленно гони к постоялому двору! Поездка до постоялого двора, находящегося на окраине уездного города N-ск, заняла около получаса. За это время ни на мгновение не закрывавшая рот Лизонька, как к ней как-то обратилась молчаливая тетушка, уже порядком осточертела Петру Ивановичу, на все её вопросы до поры до времени он предпочитал кивать или мычать нечто неразборчивое, пожимая плечами. 'Однако, какая всё-таки дура, даром что симпатичная, - думал Копытман, глядя на выдающиеся прелести щебетавшего напротив него создания. - Впрочем, за последующие два столетия женщины не сильно изменились, стоит ли обвинять эту представительницу прекрасной половины человечества в словоблудии, коль она видит в этом смысл своего существования?' Пётр Иванович в глубине души был немного философом, поэтому смотрел на окружавшие его вещи с точки зрения мыслителей прошлого, среди коих особенно почитал Шопенгауэра, сумевшего соединить рациональное с иррациональным. Копытман нередко козырял фразой философа XIX века 'Воля - вещь в себе'. Но его заумные выражения не встречали у современников в веке XXI понимания, поэтому инспектор рискнул апробировать сию сентенцию в общении с попутчицей, благо что момент для этого настал очень скоро. - Ах, Пётр Иванович, вы даже себе не представляете, как иногда хочется вырваться из нашего болота в цивилизацию! - вздыхала Лизонька. - Балы, наряды по парижской моде... Вы ведь наверняка лицезрели самого государя-императора? - Ну-у, было как-то. Тут Пётр Иванович если и покривил душой, то не очень сильно, потому что пусть не государя-императора, но Президента он всё же видел, хотя и издали. И тут же поспешил сменить тему, пока дело не дошло до более подробных вопросов. - Знаете, Елизавета Кузьминична, как сказал немецкий философ Артур Шопенгауэр, воля - вещь в себе, - с самым серьезным видом заявил Копытман. - Ведь именно она и определяет сущее, влияя на него. К чему вам эти балы и парижские моды, когда необходимо сосредоточиться на основных способах достойной жизни - искусстве, моральном аскетизме и философии. Шопенгауэр считает, что именно искусство способно освободить душу от жизненных страданий. К другим же надо относиться, как к самому себе. - Настасья Фёдоровна, mon cher, вы слышали?! Их благородие знакомы с философскими трудами европейских мыслителей! - Да, причём он это сказал мне лично, - олицетворяя собой саму скромность, объявил Копытман. Почему он произнёс эти слова, Пётр Иванович и сам не понял, видно, чёрт дернул за язык. Но судейская дочь просто-таки взалкала продолжения. - Не может быть! Расскажите, умоляю, Ваше высокоблагородие, при каких обстоятельствах это случилось! - На водах в Баден-Бадене, где я отдыхал этой весною. 'Боже, что я несу, какой Баден-Баден, я там никогда и не был?!' - с ужасом подумал инспектор, но праздновать труса было уже поздно. - В Баден-Бадене?! О, как бы я хотела там побывать... Расскажите же, милейший Пётр Иванович, что это за место?! Я слышала, что оно пользуется несомненной популярностью у русских дворян, военных и интеллигенции. - Да, соглашусь с вами, сударыня, наших соотечественников я там встретил немало, - важно кивнул Копытман. При этом он подумал, не применить ли ему словоерс для краткости, но пока всё же решил обходиться более почтительным полным произношением. В этот момент они проезжали какую-то небольшую деревушку, приткнувшуюся у дороги, словно бородавка на носу старого помещика. Деревушка была так себе, достаточно сказать, что покосившуюся стену ближайшей к ним хаты подпирала толстенная жердь. Не будь этой жерди, стена, точно, рухнула бы, оголив всякому проезжавшему неприглядные внутренности хаты и столь же неприглядно выглядящих её обитателей. В пыли под стеной сидел младенец в большой, не по размеру домотканой рубахе, и сосредоточенно грыз молочными зубами щепку, уже всю покрытую слюною. Заметив интерес приезжего к населённому пункту, Елизавета Кузьминична пояснила, что деревенька принадлежит помещику Старопопову, во владении которого находятся ещё три деревни, с населением общим числом около двухсот пятидесяти душ. И что Старопопов по молодости воевал с Наполеоном, а за заслуги на войне была ему пожалована медаль 'В память отечественной войны 1812 года'. Наконец, показались границы уездного города N-ск, отмеченные будкой в толстую полоску ёлочкой и прислонившимся к её стенке урядником. Низший чин лениво ковырял веточкой в ухе, время от времени поглядывая на содержимое своего слухового прохода и вытирая его об штанину. Увидев приближающийся экипаж, он на мгновение прекратил интимное занятие, затем, разглядев, что едут птицы невеликого пошиба, отрешённо продолжил процесс извлечения из уха серы кончиком прутика. Уже отсюда, ото въезда, виднелся золочёный шпиль колокольни главного городского собора. Никаких 'хрущёвок' и тем более высоток, взору инспектора предстали сплошь старинные дома эпохи девятнадцатого столетия, которые сейчас отнюдь не выглядели такими уж старинными. 'Значит, всё это правда, - обречённо заключил про себя Пётр Иванович. - Сбылась мечта идиота'. До этого он ещё тешил свой разум слабой надеждой, что стал героем какой-то невообразимой мистификации, но выстроить такие декорации... Да на такие траты ни один самый богатый шутник не пойдет! Постоялый двор оказался двухэтажным строением с трактиром на первом этаже, окружённым двором со стойлом для лошадей и крытым навесом для экипажей. Заливавшаяся лаем безродная шавка гоняла вдоль забора стаю отчаянно кудахтавших кур, а впереди куриной своры гордо мчался порядком общипанный петух. Ворота, предварявшие постоялый двор, представляли собой два столба на удалении друг от друга примерно пяти аршин, с верхней перекладиной в виде длинной и узкой покатой крыши. Перед ними из ворот как раз выезжала бричка, запряжённая одной кобылой. Сидевший на месте пассажира молодой человек лет тридцати с закрученными вверх чёрными, как смоль, усиками, приветствуя встречный экипаж, чуть поклонился и прикоснулся указательным и средним пальцами к полям цилиндра. - Это господин Недопейвода, хроникер 'N-ских ведомостей', - представила усатенького Елизавета Кузьминична, провожая экипаж взглядом. - Пронырливый малый, - высказалась наконец всё это время молчавшая Настасья Фёдоровна. При этом в её голосе просквозило лёгкое пренебрежение, видимо, по какой-то причине этот самый Недопейвода, несмотря на свой франтоватый вид, а возможно, и в чём-то благодаря ему, не снискал у тётушки особой симпатии. В то же время (раскроем небольшой секрет) хроникёр вот уже второй год добивался руки и сердца судейской дочери. Елизавете Кузьминичне это льстило, а вот её папеньке такая партия казалась невыгодной. - За душой у этого прохвоста ни гроша, - говорил дочери Кузьма Аникеевич. - А ты девица видная, к тому же с недурным приданым, вот он и увивается возле тебя. Да только такой зятёк мне ни к чему, пусть ищет невесту себе в своём круге. Встречать судейский экипаж вышел сам хозяин заведения Фёдор Тимофеевич Гусак, как его ещё загодя представила Мухина. Это был тот самый случай, когда фамилия полностью оправдывала внешность её обладателя. Гусак был по-бабьи полноват в бёдрах, узок в плечах, а голова восседала на худой, длинной шее. Дополняя карикатурное сходство, лоб его с редкими зализанными волосами был скошен назад, а нижняя часть лица, напротив, выдавалась вперёд, видясь ещё длиннее за счёт редкой козлиной бородки. Всё лицо его, как и волосы, будто было смазано маслом. От пуговичной петли его жилета серебряная цепочка тянулась к боковому кармашку, где, верно, был спрятан 'брегет' . - Елизавета Кузьминична, Настасья Фёдоровна! Гусак поцеловал ручки гостий, причём ладошку девицы задержал в своей руке чуть долее, нежели дозволено по этикету, а Петру Ивановичу учтиво поклонился. На Копытмана хозяин постоялого двора произвел не самое приятное впечатление, однако своё мнение он пока решил оставить при себе. - Не имею-с чести быть знаком... - Пётр Иванович Копытин, - не менее учтиво кивнул инспектор. - Чиновник из Санкт-Петербурга. - Коллежский асессор, - добавила Мухина. - Пётр Иванович к нам прибыл с особым поручением, но по пути стал жертвой разбойников, остался без вещей, денег и документов. Ему нужно привести себя в порядок, поесть и отдохнуть, поэтому, Фёдор Тимофеевич, к кому ещё я могла его определить, как не к вам... - Заступница, видит бог, - неожиданно для самого себя с ноткой чувственности в голосе выдал Копытман. - Ах, бросьте, - отмахнулась судейская дочь, но видно было, что она польщена. - Это святая обязанность каждого христианина - помочь попавшему в беду ближнему. Я уверена, что вы, Фёдор Тимофеевич, также не останетесь в стороне, поможете нашему гостю обустроиться на первых порах. За оплату не беспокойтесь, я компенсирую все расходы. - Да ни боже упаси! - воскликнул Гусак, молитвенно сложив ладони, также напоминающие гусиные крылья. Причем было решительно непонятно, что он хотел этим сказать. То ли что и не принял бы денег от гостьи, то ли, напротив, что не сомневался в её платёжеспособности. - Что ж, сударь, оставляю вас на попечение хозяина этого заведения. Вам придётся написать записку на имя нашего капитан-исправника Прохора Пантелеймоновича Неплюева о приключившемся с вами несчастье. Как писать, вы, верно, знаете, если же будете испытывать затруднения - Фёдор Тимофеевич вам поможет. Нелишним, вероятно, будет отправить депешу в Петербург о вашем незавидном положении. Нынче же вечером её тоже отпишите, Ваше высокоблагородие, а утром заедет Осип, заберёт у вас оба письма. Одно он отвезёт Неплюеву, а второе - почтмейстеру Касторскому. Отдав таким образом распоряжения, Елизавета Кузьминична и ее тётушка покинули Копытмана, который остался наедине с Гусаком. Тот тут же расплылся в угодливой улыбке: - Вы-с, я так полагаю, без слуги-с? - Правильно полагаете, господин Гусак, - улыбнулся в ответ Копытман, но уже с наигранной грустинкой. - Слуга был моим кучером, он же пал жертвой дорожной засады. - Нет управы на этих нехристей, - казалось, притворно вздохнул хозяин постоялого двора. - Что ж, милости прошу, сударь, следовать за мной. Нумер оказался даже лучше, чем Пётр Иванович мог ожидать. Во всяком случае, здесь имелись кровать с матрацем, чистой простыней и чуть менее чистой наволочкой на набитой перьями подушке, укрывало ложе сотканное из разноцветных лоскутов тёплое одеяло. Имелись тут ещё стол с подсвечником из латуни, в котором торчали два огарка в палец длиною, и стул, а также что-то вроде комода в углу комнаты. Над комодом располагалось зеркало с побитой по краям амальгамой. В окно сквозь мутное стекло виднелся задний двор, где, прислонившись спиной к большой поленнице и натянув на нос картуз, почему-то в обнимку с самоваром дрых бородатый мужик в рубахе в горошек и серых, заправленных в сапоги штанах. - Тараканов нет-с, не извольте беспокоиться, - заверил Гусак и следом выдал очевидное. - Поклажи при вас, как я понимаю, не имеется. Нынче же Селифан принесет таз с водою и полотенцем, а затем пожалуйте ужинать вниз. Ежели изволите письменные принадлежности, то сей же час организую-с. - Благодарю, милейший, письменные принадлежности мне и в самом деле понадобятся, но за перо я сяду после ужина. И кстати, нет ли возможности привести мою одежду в порядок? - Как же нет-с, Селифану отдадите ваше-с платье перед сном, до утра и почистят и отгладят, будет как новое. Спустя десять минут появился тот самый Селифан - малый лет восемнадцати с прыщавым лицом, пробивающимся на подбородке пушком и прилизанным пробором. Он принёс небольшую лохань с тёплой водой, на плечо его было наброшено полотенце, а из кармана синей с искрою жилетки торчал кусок тёмного, вонючего мыла. Умылся Копытман с наслаждением, отмыв не только лицо, но и шею. Мыло даром что было дегтярное, дорожную пыль смывало прекрасно, и вскоре посвежевший инспектор спустился на первый этаж, где в этот час уже было прилично народу. Внешний вид постояльца многих заставил удивленно поднять брови, начались перешёптывания, и Пётр Иванович постарался забиться за свободный угловой столик, дабы привлекать к своей персоне как можно меньше внимания. Довольно просторное и при этом относительно чистое помещение было пропитано сонмом самых разных ароматов, но над всеми ними преобладал запах кислых щей. Многие как раз хлебали это варево, причём с аппетитом, не обращая никакого внимания на круживших тучами мух, и Копытман понял, что и сам бы не оказался присоединиться к едокам - настолько он проголодался за сутки с лишним скитаний между мирами. Вскоре появился половой, видимо, уже проинструктированный хозяином. Он без всяких прелюдий принялся выставлять на стол горшочек ухи с угрём, опять же весьма аппетитный дух издавал барашек с гречневой кашей, кстати пришлись грибы в сметане, лежавшие горкой на одной тарелке солёные огурцы и квашеная капуста с красными морковными прожилками. Пахнувшая квасом краюха хлеба была порезана аккуратными ломтями. Венчал эту гастрономическую идиллию графинчик местной водки, которую половой обозначил как 'Божья роса'. Рюмочку Копытман опрокинул в качестве аперитива, после чего с резвостью приступил к уничтожению съестного изобилия. 'Все же неплохо я устроился стараниями судейской дочки, - думал Пётр Иванович, от полноты чувств едва не рыгнув. - Всё могло бы быть намного хуже. Пока придётся по примеру гоголевского героя выдавать себя за чиновника из Петербурга, ничего не поделаешь. Неизвестно, сколько продлится обман, но рано или поздно правда вскроется, и тогда последствия могут быть самыми неприятными. Однако пока легенда работает, и будем её придерживаться, а насчёт будущего озаботимся завтра'. От куска рыбника размером с лапоть 45 размера Копытман тоже не отказался. Отужинав, велел передать Фёдору Тимофеевичу свое нижайшее почтение, после чего попросил принести в нумер принадлежности для письма и ещё пару свечей, потому как не был уверен, что имеющихся огарков ему хватит для составления сразу двух писем. Попросил так же, ежели Гусак не откажет в такой услуге, подняться и его самого, чтобы помочь составить записку на имя капитан-исправника. - Видите ли, в каждом городе свои обычаи составления подобного рода протоколов, - с умным видом пудрил мозги хозяину постоялого двора Копытман, при этом обмакивая кончик пера в чернильницу. - Не хочется лишний раз попусту переводить чернила и бумагу. К тому же от того, как скоро начнутся розыски, может зависеть, насколько быстро удастся обнаружить душегубов. - А что душегубы, много ли их было? - поинтересовался как бы между делом Гусак. - Несколько человек, в суматохе толком не разглядеть было, не до того, - отбоярился Копытман. Писать пришлось на специальной аспидной доске, принесённой уже лично Гусаком. Бумага была не самого лучшего качества, но выводить на ней буквы под диктовку Фёдора Тимофеевича инспектор наловчился довольно быстро. Чудесным образом написание всякого родя 'ятей' Копытману давалось столь легко, будто рукою его водил некто посторонний, как бы не сам нечистый. Впрочем, наш герой уповал, что ему всё же благоволят светлые силы. При этом, как инспектор сам про себя отметил, думать и говорить он так же начал в соответствии с веяниями эпохи, и это тоже далось ему крайне легко. Мистика, одним словом! Когда же, наконец, письмо было составлено и увенчано неразборчивой подписью, Петр Иванович, догадавшись о предназначении коробочки с мелкими дырочками, посыпал лист мелким песком, который затем сдунул на пол. 'Не хватает шариковой ручки, - думал он, глядя, как Гусак оборачивает плотный конверт бечёвкой и запечатывает его сургучом. - И вообще можно подкинуть местным кулибиным идею пера с металлическим наконечником и прорезью посередине. Всяко удобнее, чем гусиным выводить. А заодно и конверт модернизировать, только вот знать бы, из чего делается этот клейстер'. Попрощавшись с хозяином, Копытман теперь уже сел писать письмо якобы своему начальству в Петербург. Можно было бы, конечно, вложить в конверт чистый лист бумаги, но он решил играть свою роль до конца. И даже позволил себе немного похулиганить. 'Его сиятельству графу Ал. X. Бенкендорфу от 7-го августа 1841 года, - писал инспектор с уже въевшимися в его сознание 'ятями'. - Милостивый государь, граф Александр Христофорович! Согласно вашему поручению прибыл в уездный город N-ск. Однако в пути со мной приключилась неприятность, как-то - мой экипаж попал в засаду, устроенную местными разбойниками. Исполнявший роль кучера слуга оказался убит, я же, не имея при себе оружия, вынужден был отступить, бросив саквояж со всеми деньгами и документами, которые, верно, стали легкой добычей грабителей. Далее по Симбирскому тракту пришлось путешествовать пешком. К счастью, судьба мне благоволила встречей с дочерью N-ского судьи, которая оказала вашему покорному слуге первейшее содействие, пристроила на постоялый двор и обещала всячески меня опекать первое время. Донос на имя местного исправника я уже написал, отправлю утром с нарочным, как и это письмо почтмейстеру. Надеюсь, оно дойдёт до Вашего сиятельства в ближайшее время. Что же касается нашего задания, то, невзирая на случившееся со мной несчастье, я по-прежнему полон решимости довести до конца порученное мне дело и вывести всех мошенников на чистую воду. Уверен, мздоимцев, равно как и казнокрадов, в N-ске с избытком. Впрочем, как и в любом российском поселении, как бы ни печально это звучало. Жду от Вашего Сиятельства как можно скорее ответной депеши. Преданный Вам коллежский асессор, чиновник VIII класса Копытин П. И'. Снова неразборчивая подпись, после чего письмо было упаковано в конверт. Напрягши память, Петр Иванович начертал сверху: 'Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Лично в руки Его сиятельству графу Ал. Х. Бенкендорфу'. Именно там, по мнению увлекавшегося историей Копытмана, должна была находиться штаб-квартира Бенкендорфа. В этот момент раздался осторожный стук в дверь. - Войдите, - крикнул Пётр Иванович, перевязывая конверт бечёвкой. Пришел Селифан за одеждой, которую Копытман не без удовольствия ему вручил. Узрев столичного чиновника в непривычных своему глазу семейных трусах и майке-алкоголичке, Селифан округлил глаза, что-то промычал, но, так ничего и не сказавши, пятясь задом, покинул комнату. Проводив слугу, налоговый инспектор сладко потянулся. Покосившись в тёмное окно, задёрнул шторку, затушил свечи и улёгся в постель. После почти двух дней приключений он сразу же провалился в глубокий сон, в котором ему не приснилось никакой чертовщины. Как, впрочем, и ничего приятного.
Рейтинг: 5/6
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ rel="nofollow" Регистрация | Вход ]
[ rel="nofollow" Регистрация | Вход ]