– Валерочка, и вот эту коробку отнеси, пожалуйста, – попросила меня милейшая и тишайшая Анна Петровна. Ее дочь еще лет двадцать назад отбыла с мужем куда-то в сторону Канберры, где проживала по сей день, и в Россию возвращаться не собиралась, о чем с изрядным акцентом сообщала матери в те редкие дни, когда связывалась с ней по телефону. Собственно, как раз наличие акцента шокировало бедную старушку настолько, что она даже захворала, а после приняла как данность то, что одинокая старость – ее судьба. Но не растраченная на внуков доброта никуда не делась, потому некоторая ее часть доставалась мне. – А потом приходи чай пить, у меня ватрушки есть. Вчера испекла.
– Как бы не лопнуть, – пропыхтел я, поднимая очередную коробку с бумагами. – Не меньше чайника в меня нынче влили.
Все так и было. Старушки-сослуживицы, похоже, изрядно соскучились по моему обществу, потому каждая из них сочла своим священным долгом напоить меня сладким до приторности чаем и впихнуть какое-то количество выпечки. Причем отдельно замечу – домашней! То есть ждали, готовились, что приятно и где-то даже трогательно. Но живот-то у меня не резиновый! К тому же они по причине возраста результаты своей кропотливой работы за последнее время в подвал не таскали, а ждали меня, захламив коробками все коридоры. Поверьте, носить на полный желудок по лестницам тяжелые ящики с бумагами – это очень и очень сомнительное удовольствие.
Впрочем, я особо не жаловался, поскольку возвращение к привычному ритму жизни было где-то даже приятным. Приключения с кладами, ведьмами и прочей фольклорной экзотикой – это, бесспорно, прекрасно, но все же хочется иметь под ногами и твердую реалистичную почву. А она – тут, в моем архиве, где все осталось так же, как и всегда. Тихий арбатский дворик, лавочка, кусты, духота в помещениях и мои коллеги-бабульки, у которых темы для разговоров не кончаются никогда.
Опять же – в переноске тяжестей, как ни странно, есть и свои плюсы. Думается в этот момент хорошо. А мне ведь было о чем поразмыслить. Ой было! Слишком уж много всякого разного в субботу вечером произошло. Да и после того – тоже. Не могли такой день и такая ночь без них обойтись.
И началось все с того, что в воскресенье утром мне позвонил господин Шлюндт. Причем как положено по этикету в выходной день – в девять часов ноль одну минуту. Раньше вроде как неудобно, а позже, надо полагать, ему самому не хотелось.
– Доброе утро, Валерий, – голос антиквара был сух, как мартини категории extra dry, тот, который не пить, а грызть надо, отчего мне сразу захотелось ему нахамить. Почему? Потому что я вроде ему не сын, не племянник и вообще не родственник ни разу, так откуда такие интонации взялись? Да, он мне помогает в делах, но не бесплатно же? Но не стал. Все-таки Карл Августович – немолодой человек, а мне с детства хорошие манеры усиленно прививали, в том числе и на предмет того, что возраст надо уважать. – Не разбудил?
– Разбудили, – протяжно зевнув, ответил я, – и зря. Устал я вчера. Тяжелый день выдался.
– И крайне насыщенный, насколько мне известно.
– Было весело, – признал я. – Давненько не жил настолько полной жизнью.
– Наслышан, наслышан, – подтвердил мой утренний собеседник. – Новые впечатления, новые приключения, новые перспективы. Вам можно только позавидовать. Столь яркая жизнь, наполненная самыми необыкновенными событиями не каждому выпадает.
– Вы про Марфу? – напрямую уточнил я, решив не ходить вокруг да около. – Ну да, она старушка непростая, есть такое. Но! Повторю то же самое, что ей говорено: я чту наш договор, потому вопросы расширения списка концессионеров проговаривайте без меня. Пожелаете взять ее в нашу дружную компанию – пожалуйста. Но, разумеется, на тех же условиях, что и для остальных. Захотите дальше сидеть в песочнице узким кругом – пусть будет так. Только меня в данные дрязги не вмешивайте, мне это на фиг не нужно. Я вообще, между прочим, завтра на работу выхожу, потому все ваши тайны бургундского двора мне побоку. И без того времени не было, а теперь его совсем не станет.
– Я совершенно не понимаю, зачем тебе это нужно. – Шлюндт снова сошел со мной на «ты», что говорило о понижении градуса страстей в разговоре. – Деньги? Вряд ли, как мне думается, ты себя уже неплохо обеспечил. Один твой процент со вчерашнего клада равен годовому бюджету небольшого городка где-нибудь в Поволжье, не так ли?
– Наверное. – Я потянулся. – Не могу об этом судить. И циферок того городка не знаю, и барыши еще не подсчитывал.
– Если желаешь, могу помочь, – предложил Шлюндт. – Ты ведь монетами долю взял, верно? Посмотрю, оценю, может, и покупателя подыщу, если что интересное попадется. Подозреваю, что это, скорее всего, екатерининские пятерки и десятки, но кто знает? Может, и петровские червонцы имеются, а на них всегда желающие найдутся. Не скажу, что это прямо вот раритет, но тем не менее. Недели три назад у меня петровская «большая» десятка 1712 года за два миллиона ушла, причем в довольно скверном сохране.
– «Большая»? – заинтересовался я. – В смысле?
– Речь о размере головы Петра Алексеевича, – хихикнул в трубку старичок. – Встречаются три разновидности червонцев, градируются они по величине головы на реверсе. Большое изображение императора дороже других. Кто его знает, с чего он такую каверзу учудил, очень уж непредсказуемый человек был. Да и вообще он клейма менял чуть ли не каждый год и при этом чеканил неравное количество монет. Например, червонец 1716 года, где он в меховом плаще и с латиницей вместо русских букв, очень большая редкость. Отчеканили золотых монет этим клеймом немного, вот и результат. Я уж молчу про червонец 1729 года с бантом, это… Ладно, не стану тебя утомлять ненужной информацией. Ты подвози ко мне свой улов, поглядим, разберемся. Вот прямо сегодня и привози. Ну, для начала, разумеется, проводи прелестницу Стеллу, как и положено джентльмену, позавтракай, а после я тебя жду.
Ну, выходит, не все вы знаете, Карл Августович, не все. Стеллы-то у меня здесь нет. И не было.
И не факт, что будет, потому что обиделась она на меня в этот раз очень сильно. Не как ведьма или напарница, пусть даже случайная. Как женщина обиделась. А это очень серьезно.
Вчера, когда мы уехали из Останкино, у меня адреналин в крови так и бурлил, требуя выхода. А дальше все просто: дорожное покрытие хорошее, движок отменный, руки легли на руль так, будто и не было нескольких последних лет, в результате я сам не заметил, как разогнался почти до ста пятидесяти километров. Инстинкты на автомате сработали, других обоснований у меня нет. Скорость всегда пьянит, тем более что трасса, на которую, направляясь неведомо куда, я в результате выскочил, в обе стороны практически пустовала, не считая вечных дальнобойщиков. И вот нога все сильнее вдавливает педаль газа в пол, а мое истинное «я», которое столько лет загонялось вглубь души, вдруг получает свободу. Еще бы «Далмора» глотнуть от души – и вот оно, счастье! Да какого черта? Машина, особенно такая, не может ехать медленно. Не должна. Ей нужна скорость, как, впрочем, и мне. Этой ночью я мог умереть, но остался жив и имею право на маленький приз.
Стелла с самого начала сидела молча и только знай зыркала на меня из-под накладных ресниц да посверкивала двумя бриллиантиками, к ним приклеенными. Я вообще никогда ее такой не видел. Впрочем, в тот момент я особо на эту тему не задумывался.
Голос она подала, когда автомобиль разогнался почти до двухсот километров.
– Валера, сбавь, – попросила она, – не гони так!
– Да ладно тебе. – Поморщился я недовольно. – Эта детка куда больше выжмет без проблем.
– Она выжмет, – подтвердила ведьма, – но не надо этого делать. Пожалуйста. Я прошу тебя! Ночь, незнакомая дорога. Это добром не кончится.
– Да ты трусиха! – рассмеялся я. – Кому-то следует проверить нервы. И потом, если уж ты села со мной в машину, то…
Фразу я не закончил, потому что понял, что нынешняя ситуация абсолютно зеркальна той, которая случилась… Которая случилась. И наш разговор повторяет тот, давнишний, почти дословно. А следом пришло понимание факта, что следом за разговором прошлое снова может стать днем сегодняшним.
Короче, сбросил скорость, после прижался к обочине, вышел из машины и закурил. Кураж ушел, словно его и не было.
– Зря я все это затеяла, – пробормотала Воронецкая, выбираясь из салона. – Не надо было тебя к матери тащить. Не надо. Ты прежний мне нравился больше, чем теперешний. Нет, бесил жутко, но я того Валеру хоть не боялась. Точно тебе говорю – лучше бы мы в ресторан какой пошли гадов морских кушать и шампусик пить. Мама твоя прелесть, но тем не менее.
– Не люблю экзотические морепродукты, – ответил я, глубоко затягиваясь сигаретой. – Как-то раз траванулся ими сильно, меня чуть наизнанку не вывернуло, даже скорую ребята вызывали. С тех пор всех этих морских ежей и трепангов видеть не могу. Треску жареную или селедочку с удовольствием наверну, а всех этих обитателей южных морей ешьте без меня.
– Поедем домой, – попросила ведьма тихо, прижавшись щекой к моей спине. – Эта ночь кончится, и все вернется на свои места. Интриги, поиски предметов, я, ты… Наверное.
– Наверное, – повторил я, выбрасывая сверкнувший ярким росчерком окурок в сторону. – Наверное. Садись за руль.
– Что? – удивилась девушка. – Ты вроде уже успокоился. Или нет?
Я показал ей свою руку, которая немного подрагивала. Да, внутри меня еще немного бушевал тот старый Валера Швецов, но полыхавшее в душе пламя потухло, и адреналиновые угли снова подернулись привычным пеплом. Все потихоньку начинало вставать на свои места.
– Н-да. – Стелла, похоже, тоже возвращалась к своему привычному образу, в ее голосе появились знакомые нотки. – Прямо отходняк какой-то.
– Он и есть. – Я сел на пассажирское сидение и захлопнул за собой дверь.
– К тебе, ко мне? – деловито уточнила Стелла, пристраиваясь за руль и натягивая на руки черные перчатки с обрезанными пальцами. – Давай лучше ко мне. В холодильнике две бутылки хорошего шампанского стоят, и клубники полно.
– Ты к себе, я к себе, – холодно ответил я. – Ничего не изменилось, ведьма. Мы с тобой не друзья, мы партнеры, причем поневоле, а не половые. А еще раньше или позже мы с тобой непременно на узенькой дорожке столкнемся, ты же понимаешь, что это неизбежно. Давай не будем усложнять друг другу выбор, который придется делать.
– Сволочь ты, Валера Швецов из Москвы! – неожиданно тонким голосом сообщила мне Воронецкая, и машина рванула с места в карьер со скоростью, не сильно отличавшейся от той, которую держал я, когда был за рулем.
И уже очень скоро она тормознула у моего подъезда, с неженской силой метнула узелок с золотом, чуть не попав им мне в голову, и столь же стремительно укатила в ночь.
– Вот и вся любовь, – сообщил я невесть кому. – И так бывает.
– Сам, небось, накосячил, – отозвался откуда-то со второго этажа девичий голос, а после там же мелькнул огонек сигареты. – Знаю я вас таких! Козлы! Лишь бы нервы нам поднять.
– Не без того, – согласился я с невидимой собеседницей. – Но, может, оно и к лучшему, что вот так. Всем спокойнее жить будет.
Ничего мне не сказала на это суровая соседка, только чинарик непотушенный чуть за шиворот не свалился.
А вот антиквар, похоже, не знал, что Воронецкая у меня не ночевала. Что уехали мы из Останкино вместе, был в курсе, а про остальное – нет. Кстати, интересно, у кого сквозит – у Ростогцева или у Марфы? Или у обоих по слухачу от Шлюндта в свите имеется? Карл Августович может, он такой.
– Сегодня не поеду, – заявил я антиквару, решив не углубляться в тему моих отношений со Стеллой, – устал как собака. Ну и, повторюсь, мне же завтра к девяти на службу. Надо морально подготовиться.
– Хорошо, – неожиданно покладисто согласился тот. – В конце концов, монеты никуда не убегут. Старое золото – оно как хороший коньяк, с годами только крепнет. В смысле в цене.
– Это да. – Я встал с кровати, подошел к столу, прижал телефон к плечу щекой и развязал косынку. – Это верно.
А прилично я вчера нагреб золотишка. В темноте и на нервах как-то внимание на этом не фокусировалось, не до того было, а сейчас, при свете дня и на столе, кучка монет смотрится вполне внушительно.
Я разворошил ее и цапнул первую попавшуюся денежку.
– А эпоху вы угадали, Карл Августович, при Петре Алексеевиче монету чеканили, – сообщил я в трубку. – Правда, червонец это или нет, непонятно. С одной стороны тут он сам изображен, с другой – орел двуглавый.
– Слева от короны дата должна быть, – проворковал в трубку антиквар, – год чеканки.
– Семьсот четырнадцатый, – отозвался я.
– Не самый редкий, – моментально среагировал Шлюндт, – но если сохранность хорошая, то миллион ты за эту монету получишь. Это с учетом моих комиссионных, разумеется. Кстати, обрати внимание, Петр там пока в царской ипостаси проходит.
– Ага, точно, «цар» написано, – подтвердил я и взял другую денежку. – А вот тут он уже император всероссийский, веселый, молодой и усатый. С другой стороны дядька какой-то выбит.
– Дядька! – возмущенно произнес антиквар. – Святой апостол Андрей Первозванный, несущий крест по земле грешной, отображенной в виде полоски. Глянь-ка левее от вышеназванной, какой год указан? Там циферки по двум сторонам разнесены – две слева от полоски, две справа. Нам надо слева.
– Двадцать второй. – Вгляделся я в текстовую вязь, идущую по монете кругом. – Слушайте, а ведь это не червонец. Это… Э-э-э-э… Монета нова, цена два рубли. Что, и такие чеканили?
– Два рубля двадцать второго года, – задумчиво произнес антиквар, – хорошей сохранности. Ты стал богаче еще тысяч на семьсот или около того. Если быстро и наличными – хоть сегодня, есть у меня на нее покупатель в Москве. Если больше, то через аукцион. Год не самый редкий. Вот был бы двадцать третий, с античными доспехами – тогда да. Там совсем другой порядок цифр.
– Ну, удача переменчива. Да тут вообще неликвид встречается. – Выцепил я из кучки какую-то монету, глядя на которую, можно было подумать, что ее погрызли мыши с титановыми зубами. – А, нет, все нормально, это не денежка. Это, похоже, памятный знак. Тут так и написано: «на память». И еще… Не очень разборчиво просто. «Общая радость», что ли?
– Валера, а теперь прочти мне то, что написано на аверсе, – попросил антиквар. – Пожалуйста.
– Екатерина императрица коронована в Москве 1724 год, – выполнил я его просьбу. – Ясно, коронационный жетон, я про такие читал. Их в народные массы кидали после завершения мероприятия. Правда, вроде речь о серебре шла.
– Для коронации Екатерины князь Александр Данилович отчеканил, помимо серебряных, еще полсотни золотых жетонов, специально траченных с четырех сторон, чтобы их пройдошливый люд московский за деньгу выдавать не вздумал, – проурчал в трубку антиквар, как огромный сытый кот. – Для него новая императрица была дополнительным рычагом влияния на Петра, потому радовался он вполне искренне. Когда закончилась коронация, светлейший вышел в народ в компании с статс-комиссарами Принценштиерной и Плещеевым, да. Те таскали два красных бархатных мешка с вышитыми на них императорскими орлами, в коих лежало множество серебряных жетонов, а среди них полсотни названных золотых, и все они достались людям. Александр Данилович радоваться изволили, потому ни единого жетона себе не оставил, за что и был бит нещадно в тот же вечер императором, кой изрядно осерчал, и за мотовство, и за то, что для гиштории хоть один экспонатус сбережен не был.
– Даже не слышал о таком, – признался я, – хоть вроде по должности и положено.
– Подобные нюансы интересны только специалистам, – приободрил меня Шлюндт. – Так вот, серебряных жетонов уцелело не так и мало, относительно, разумеется. А золотых – нет. Время к подобным предметам безжалостно. Я держал их в руках, не стану скрывать, но ни один к ним так и не прилип, не сложилось. Впрочем, любой коллекционер знает, что поиски той или иной реликвии всегда увенчаются успехом, если тебе она по-настоящему нужна. Вот и здесь так случилось. Валерий, надеюсь, ты не откажешь мне в небольшой просьбе и продашь эту вещичку? Или же я могу тебе ее на что-то сменять.
– Полагаю, мы договоримся. – Я подбросил тяжеленький жетон на ладони. – Как должно двум друзьям. А теперь, если вы не против, я пойду. Время завтрака.
Надо будет в сети цены на это дело посмотреть. Шлюндт вряд ли станет меня надувать по-крупному, но все же стоит подготовиться.
Собственно, на это и ушел остаток воскресенья. Попутно я выяснил, что в куче добытого мной золота встречаются не только петровские монеты. И Екатерина Первая тут присутствовала, причем тоже в двухрублевом номинале, и Анна Иоанновна, та, правда, в виде десятирублевика. Причем последней очень не повезло, не любили, как видно, ее монетных дел мастера. Просто ну очень некрасивой ее изобразили. Невероятно. Я бы на месте матушки-императрицы их всех за эдакое творчество на плаху послал, честное слово. Впрочем, кто ее знает, может, она именно так и поступила, неспроста ведь ее Кровавой кликали?
А вот более поздних императоров и императриц мне не встретилось. Ни Екатерины Второй, ни Павла Петровича. Впрочем, и ладно. Все равно барыш куда как хорош оказался. И, что важно, совершенно безопасным в плане разных трах-тибидохов. Просто случись по-другому, то рядом со столом уже бы отирался и печально сопел Анисий Фомич. А то и самого Филата Евстигнеевича бы принесло, этот старый хрыч не станет миндальничать, на то он и старший по нашему дому. Всем подъездным он начальник и… и кому-нибудь еще наверняка командир. Трубам там или мышам.
Да и вообще последний отпускной день, прямо скажем, задался. Я никуда не бежал, ни с кем не дрался, не пытался добыть то, что мне, признаться, вовсе не нужно. Нет, я просто наслаждался небольшой передышкой в тишине и покое. Собственно, я даже телефон отключил.
А еще я отлично выспался, поскольку видения меня не тревожили совершенно. Впрочем, тут даже не знаешь, к добру это или нет. С одной стороны, спокойно спать – это прекрасно. С другой – лето перевалило на вторую половину, скоро в утреннем воздухе станет чувствоваться прохлада и предосенняя терпкость, дни станут короче, а листва начнет потихоньку желтеть. А я, между прочим, меньше половины положенных предметов нашел. Эдаким макаром я не то что до останнего дня не успею, но и до Нового года не управлюсь. И вряд ли меня Великий Полоз за такую нерасторопность по голове погладит.
Но это все было вчера, а сегодня я таскаю коробки, чихаю от пыли и искренне сожалею о том, что за каким-то лешим не майку с джинсами на себя натянул, а рубашку и костюмные брюки. И жарко, и угваздал я их по полной.
Все когда-нибудь кончается, и ближе к вечеру я, опухший от выпитого чая, страдающий изжогой от количества съеденной сдобы всех видов, грязный и пропотевший до ужаса, смог плюхнуться в свое кресло, вытянуть ноги и закрыть глаза. Кроме меня, в полуподвальной комнатке никого не было, ушли две моих соседки по помещению наверх лясы точить, благо наша начальница Розалия Наумовна к высокому руководству отбыла, то ли с отчетами, то ли на поклон, с целью выбить хоть какие-то фонды. Ну а мне только того и надо было, ибо здорово я устал. Настолько, что почти сразу задремал.
Одно плохо – отдохнуть особо не получилось. Только я немного опечалился на тему того, что видений нет, и кто-то сверху меня услышал. Услышал и отсыпал очередную порцию туманных загадок. В обе руки отсыпал.
И первое, что я увидел, – мужской перекошенный в крике рот и выпученные глаза. Ну, оно неудивительно, когда тебя душат, то и не такую рожу скорчишь. Двое крепких парней деловито убивали третьего на широченной кровати, а стоящая рядом с ними невысокая миловидная женщина радостно хохотала, глядя на это все. Причем по одеждам убийц сразу становилось ясно, что это злодеяние случилось не вчера и не позавчера. Век четырнадцатый-пятнадцатый, кабы не раньше.
Дальше – больше. Перед моим взглядом маршировали армии, чадили жуткого вида костры, наводящие непонятную тоску, и два всадника в сопровождении свиты спешно удалялись по еле различимой дороге, скрываясь за полупрозрачной пеленой.
Видения сменяли одно другое, и вот передо мной средневековый бал во всей его пышности. Яркие наряды, маски, веселье на улицах города, в котором, как мне показалось, я узнал Неаполь, где пару раз бывал в юности, один раз с мамой, другой с Юлькой. Ну да, Неаполь в Средние века и сейчас – это два разных города, но церковь Сан-Доменико-Маджоре и особенно кафедральный собор трудно спутать с другими строениями. Мы столько времени там с мамой провели, что я их хорошо запомнил. Как сейчас в ушах прозвучало: «Валера, пойми, ты видишь одно из величайших творений в мире. Фрески Джованни Ланфранко – это шедевр, не имеющий аналогов». А потом выяснялось, что не один Джованни Ланфранко творил эдакие шедевры, поскольку на творческой неапольской ниве потрудились и Пьетро Каваллини, и Франческо Солимена, и невесть кто еще.
Но в результате мама оказалась права, пригодилась мне ее наука. Если все так, если это Неаполь, то дело, считай, в шляпе. Больно здоровая была та кровать, на которой задушили бедолагу, вряд ли она стояла в лачуге никому не известного бедняка. А значит, это убийство оставило след как в истории, так и в Википедии. Нет, душили тогда многих, европейское Средневековье отметилось в мировой истории редкостной бессердечностью, но все равно список будет не безразмерный.
Как будто издеваясь надо мной, видения закончились тем же, чем начались, – удушением. На этот раз, правда, прикончили не мужчину, а женщину, ту самую, которая чуть раньше так заливисто смеялась, глядя на чужую смерть. Правда, сейчас она была уже не так молода и красива, но тем не менее я ее узнал. Да и убийцы мало походили на дворян, скорее они смахивали на солдат или стражников.
Зато теперь стало предельно ясно, что дама сия и есть та, кто владел неким предметом, мне жизненно необходимым. И я вроде даже понял, о чем именно идет речь. Скорее всего, это был кулон, который убийца сорвал с шеи только что задушенной им женщины, а после засунул в напоясный кошель. Довольно большой, круглый, судя по цвету, золотой, с крупным рубином в центре.
Ох, что-то мне подсказывает, след в истории человечества этот кулон оставил не самый лучший, учитывая то, какими шалостями занималась его первая хозяйка, и то, как она закончила свою жизнь. Таким вещам и правда лучше лежать в земле, это я теперь наверняка знаю.
И неизвестно еще, насколько легко его будет сначала найти, а потом угомонить. Колечко безумного бизнесмена – и то с таким трудом мне в руки далось, я до сих пор вспоминаю.
А еще интересно вот что: насколько же запутаны пути истории и людей. Каким образом кулон из Италии занесло в Россию? Ну, ладно, если сейчас – аукционы вроде Сотби, «черные дилеры», то, се… А раньше? Как приданое? Или какие-то лихие казаки добирались не только до северных морей, но и до теплых стран с апельсинами и оливками? Или, может, некий безвестный разудалый подполковник-гусар раздел за ломберным столиком неудачливого итальянца, в предках которого ходил тот самый хмурый господин, что не побрезговал с еще теплой женской шеи сдернуть цепочку с украшением?
Жаль, что я никогда не узнаю, как оно было на самом деле. А хотелось бы.
Вспышка, я снова вижу страдание в глазах умирающей от удушья бедняжки и просыпаюсь в холодном поту.
– Уф-ф, – пробормотал я, вытирая ладонью лицо. – Что же мне вечно ужасы демонстрируют? Хоть бы раз для приличия женщину голую показали, желательно красивую и молодую.
Шутки шутками, а первым делом я зарисовал все, что запомнил. Просто, помимо кулона, я у погибшей на руке еще перстенек интересный приметил, с черной жемчужиной там, где обычно располагается камень. Любопытная вещь, и по тем временам очень дорогая. В Средние века крупный жемчуг куда серьезнее иных самоцветов ценился, а особенно черный, ему приписывали массу магических свойств, в том числе и то, что он защищает владелицу от любых ядов. Вопросы отравления и сейчас праздными не являются, а уж тогда яд пускали в ход чуть ли не чаще, чем кинжал, особенно с учетом того, что речь, скорее всего, идет об Италии. Так что данный предмет тоже запросто мог оказаться тем самым, что мне нужен. И даже на самом деле мог защищать от ядов, я уже ничему не удивлюсь. К слову, может, потому эту гражданку и удавили? Просто травануть не смогли?
Кто же ты есть-то такая, средневековая красотка? Когда жила, кем была? Может, ты королевская любовница? Почему нет, весьма стройная версия получается. Сначала его подручные прикончили мужа-бедолагу, чтобы тот под дверью не топтался и не мешал своим сопением монарху время приятно проводить, а после смерти покровителя и фаворитку на тот свет спровадили. На всякий случай, чтобы лишнего не болтала и не пыталась своих детей на трон подсадить. Если вспомнить ее поведение при первом убийстве, то сразу становится ясно, что эту милашку ничто и никто не остановит при движении вверх.
Или она сама королевских кровей? Может, сестра или даже жена венценосной особы?
Ладно, узнаю со временем. Не от Шлюндта, так из продолжения видений. Они теперь меня постоянно станут одолевать, пока я цели не достигну.
Я закончил рисунок, взял телефон, чтобы получившийся результат сфотографировать, и выяснил, почему тот столько времени молчит. Он разрядился, а я этого даже не заметил. Вот ведь! Надо менять аппарат, батарея совсем не держит. И ведь вчера почти весь день выключенный пролежал.
– Валера! – В кабинет заглянула Анна Петровна, причем было заметно, что она, мягко говоря, смущена. Или удивлена? – Тут к тебе девочка пришла.
– Кто? – Выражение моего лица стало, скорее всего, не менее изумленным, чем у нее.
– Девушка, – поправилась старушка. – Говорит, что ты ей нужен. Аглая Ивановна пыталась объяснить, что здесь не открытый архив и не присутственное помещение, но она очень боевитой оказалась.
– Когда это Аглаю Ивановну смущало? – проворчал я, догадываясь, кого нелегкая принесла. Как видно, не дозвонилась до меня Стелла, решила лично приехать, чтобы, как в том фильме, сказать, насколько я ей безразличен.
– Никогда, – покладисто отозвалась Анна Петровна. – Но тогда эта девушка объяснила, зачем пришла, и повод оказался очень весомый. Валерочка, поздравляю тебя, ты скоро станешь папой!
