Алексей Живой. Коловрат. Судьба

С утра подморозило. Осторожно ступая по неглубокому снегу, ломкая корочка которого предательски похрустывала под ногами, Евпатий с Ратишей медленно пробирались между стволами вековых сосен, озираясь от каждого шороха. Позади них также тихо кралась дюжина ратников с арбалетами в руках. Больше людей для этой вылазки в окрестности Пронска воевода решил не брать.

– Коней оставим здесь, на опушке, – приказал Евпатий Ратише, спрыгивая на снег, когда они приблизились к Пронску на расстояние нескольких верст, – дальше нельзя, услышать могут. Пусть двое приглядят за ними. Быстро сходим, поглядим, что к чему, и назад. А то Ингварь и так занервничал.

Понятливый Ратиша молча кивнул. И вскоре отряд разведчиков во главе с рязанским воеводой направился в сторону близкого уже города.

Князь Ингварь, возглавлявший посольство в Чернигов, остался далеко в тылу. В лагере, что раскинулся в чаще зимнего леса, под охраной полутора тысяч всадников. Ходили слухи, что татары уже обложили Пронск со всех сторон и вот-вот пойдут на приступ. От воеводы Ореха давно не было вестей, а Ингварь хотел знать, что происходит в городе, – ведь Пронск был его вотчиной. Поначалу князь сам вознамерился ехать к Пронску. И рязанскому воеводе стоило больших трудов уговорить Ингваря схорониться пока с отрядом в лесу.

– Твоя жизнь, княже, вдвое ценнее сейчас, – увещевал Коловрат Ингваря, выдыхая морозный воздух в бороду. – Незачем тебе рисковать. Рязань помощи скорой ждет. Если мы с посольством быстро обернемся, да еще с подмогой придем, то и Пронск, глядишь, устоит. А что вокруг него деется, я сам скоро разузнаю. Возьму дюжину бойцов и быстро, без шума, схожу туда-обратно. Да тебе потом все подробно обскажу.

Коловрат помедлил, поймав настороженный взгляд стоявшего чуть поодаль Тишило, – тысяцкого и правой руки Ингваря, которого недавно обошел в борьбе за место воеводы Рязани. Недобро смотрел на него тысяцкий. Исподлобья. Пряжка с золотым петухом тускло поблескивала на багровом плаще Тишило, вызывая у Евпатия неприятные воспоминания о странной смерти Евпраксии с младенцем. Слишком уж много загадок в ней было.

– Ну, а если что со мной самим приключится… – закончил воевода, обменявшись взглядами с Тишило, – то это ведь беда меньшая будет. Ты, княже, дорогу до Чернигова и без меня найдешь. А Тишило мое место займет. Он у тебя воин отменный.

– Ладно, – нехотя согласился Ингварь, запахиваясь в плащ, – будь по-твоему. Иди один, только возвращайся быстрее. Нам сейчас каждый день дорог.

– Я мигом, княже, – кивнул Коловрат.

Князь с Тишило отошли к шатрам, расставленным для ночевки в самой чаще леса, а Евпатий подозвал Ратишу, велев тому быстро отобрать дюжину верных людей.

Когда все было готово, а облаченный в доспех воевода запрыгнул на коня, рядом показался Лютобор. Это был отменный воин, тысяцкий, верой и правдой давно служивший не только рязанскому князю, но и самому боярину.

– Остаешься за старшего в лагере, охрана князя на тебе, покуда я не вернусь, – приказал Коловрат. А чуть свесившись с седла, шепнул: – И присмотри за Тишило. Ежели задумает весточку кому послать – перехвати. Только тихо.

– Будет исполнено в лучшем виде, – кивнул Лютобор, – не беспокойся, Евпатий Львович, я свое дело знаю.

Распрямившись в седле, Коловрат наподдал коню по округлым бокам и пустился во главе отряда вскачь по неглубокому снегу.

Вскоре разведчики без приключений приблизились к самому краю густого леса, плотной стеной окружавшего Пронск, и затаились, слившись со стволами деревьев. На каждом поверх доспехов была накинута серо-черная дерюга из мешковины, делавшая это воинство менее заметным. На дворе хоть и стояла зима, только ранняя, да и выдалась она теплее обычного в этом году. Морозы перемежались оттепелями. То скует, то разведет. Оттого снегу в лесу было немного и деревья черными истуканами стояли сплошной стеной. А кое-где даже виднелась земля, разрытая оголодавшими кабанами.

Дальше начиналось чистое поле, выходить в которое боярин не намеревался. Пока что никаких татарских разъездов им не попадалось, хотя следы от копыт наметанный глаз Коловрата отметил уже не раз. Значит, шныряли они по округе, только вот где лагерем встали – было неизвестно. В любом случае нужно было держать ухо востро.

Затаив дыхание, воевода прижался к широченному стволу сосны и чуть пригнул заиндевелую ветку, оглядывая раскинувшееся перед ним поле. На дальнем конце белой равнины в морозном утреннем тумане виднелись зыбкие силуэты башен Пронска. Опустив взгляд пониже, боярин вздрогнул. От неожиданности ветка вырвалась из рук. Воевода совладал с собой и снова отогнул ветку вниз.

Буквально в сотне шагов, спиной к лесу, выстроился отряд конницы. Наметанный глаз воеводы насчитал примерно три сотни человек. На каждом был длинный пластинчатый доспех, укрывавший даже ноги до колен подобием бронеюбки. Развернувшись к строю лицом, сидел на коне и что-то горланил низкорослый военачальник. Лошади осторожно переступали с ноги на ногу, пофыркивали, размахивая хвостами. В утренней тишине не только резкий голос командира, но даже эти, едва различимые звуки, достигли ушей рязанского воеводы.

– Татаре… – пробормотал Коловрат, вглядываясь пристальнее. – Вот и свиделись.

Чуть поодаль за полем наблюдал Ратиша, также отогнув ветку сосны.

– Смотри, Евпатий Львович, – проговорил он вполголоса, – вон там, левее, у дальней кромки леса.

Коловрат перевел взгляд в указанном направлении и заметил гонца, скакавшего по дороге, что стелилась едва заметно посередь поля. Приглядевшись, боярин обнаружил вдали островерхие маковки походных шатров, усеявших всю оконечность равнины. В лучах медленно восходящего солнца туман над лагерем почти рассеялся, и теперь Евпатий мог видеть многочисленные дымы от костров, на которых готовилась пища.

– Ну вот, – пробормотал довольный увиденным воевода, повернувшись к Ратише. – Значит, приступа еще не было. Пронск не взят. И даже где лагерь татарский стоит, теперь знаем.

Воевода умолк на мгновение, словно решая что-то для себя. Даже чуть сдвинул в задумчивости на затылок островерхий шлем с кованым золоченым наносником и зрением, что закрывало сразу глаза и нос. Шею Евпатия прикрывала кольчуга-бармица, сплетенная из мелких колец и прочно прикрепленная к основанию шлема.

Некоторое время Коловрат мысленно спорил сам с собой, но потом махнул рукой и с сомнением произнес:

– Увидели довольно. Можно и назад к Ингварю возвращаться. Только вот надо бы…

– Ты о чем толкуешь, Евпатий Львович? – недопонял Ратиша, стряхнув сосульки с бороды, намерзшие от дыхания.

– Дорога эта, что в лагерь ведет, больно мне знакомая. Ежели по ней в лесок углубиться, то аккурат будет другой лагерь. Захара, моего приказчика, – развивал мысль воевода, привалившись спиной к сосне и вернув шлем обратно на лоб, – он там ополчение мужицкое собирать должен был вместе с сотниками Еремеем да Белояром. Только вестей от Захара нет с самого татарского нападения. Проверить бы, живы ли они вообще. Отсель рукой подать.

– Это верно, Евпатий Львович, недалече отсель и проверить бы надобно, – подтвердил Ратиша, бросив взгляд на поле, по которому сновали гонцы. – Только разумею я, что татары всю округу прошерстили давно. Если и жив твой Захар, то ушел со своим крестьянским войском в глубину леса и там схоронился. А ежели не успел… и бой принял, то уж кости их давно в сырой земле лежат, занесенные снегом.

– Типун тебе на язык, – отмахнулся воевода, затем обернулся, отогнул ветку и снова посмотрел на татарское войско. – Захар, конечно, не военачальник, но и не дурак. Помнишь, как хитро все дело с лагерем организовал? Не подкопаешься. А Еремей с Белояром, что при нем, сотники не из последних. Чую, живы они. Но проверять сейчас не резон, тут ты прав. Искать начнем – на татар точно нарвемся. На обратном пути разве что.

Воевода еще некоторое время молча наблюдал за полем. В этот момент до него долетела резкая команда. Татарский военачальник махнул плеткой. Конница, долгое время стоявшая недвижимо, вдруг сорвалась со своего места и направилась в сторону лагеря. Только стук копыт по замерзшей земле донесся до слуха разведчиков.

– Уходят, – произнес Коловрат и, посмотрев на Ратишу сквозь прорези своего шлема, добавил: – И мы пойдем, пожалуй. Все, что надо, видели.

Но, едва успел Евпатий развернуться и сделать шаг в сторону чащи леса, как раздался свист, и тотчас в сосну, в двух вершках от его головы, с чавканьем вонзилась стрела. Коловрат бросился вниз. Упал в ложбинку меж деревьев, сдернул с плеча арбалет. В то же мгновение новая стрела вонзилась в сосну, туда, где еще пару вздохов назад была его грудь.

Стряхнув снег с лица и осторожно приподняв голову, воевода пригляделся. Ратиша и остальные попрятались за деревья. Первым под обстрел нападавших попал сам Коловрат, но, к счастью, воевода рязанский пока был цел и невредим. Вокруг тоже никто не стонал, хотя теперь стрелы свистели повсюду.

«Нарвались все-таки на татар. – пронеслось в голове у Евпатия. – И куда только дозорные смотрели? Ладно, потом дознаюсь и казню, если будет кого. А сейчас надо выбираться».

– Все живы? – крикнул Коловрат, снова чуть приподнимая голову.

– Вроде все, Евпатий Львович, – ответил ему Ратиша, приникший со снаряженным самострелом к большой сосне в пяти шагах, – никто не жаловался покудова.

– Ну, тогда в атаку, соколы, – зычно крикнул Коловрат, приподымаясь с арбалетом наперевес. – И чтоб ни один живым не ушел. Вперед, за мной!

Воевода первым побежал в лес, ловко перескакивая через небольшие сугробы между соснами и елками. Следом за ним, словно лешие из-под земли, повылазили бойцы в «маскхалатах» из мешковины и бросились в атаку за воеводой.

Коловрат успел пробежать десять шагов и резко пригнуться, заметив едва уловимое движение между елками, когда новая стрела со звоном отскочила от его шлема. Евпатию опять повезло. Но на этот раз Коловрат хорошо разглядел стрелявшего и место его схрона. Воевода резко присел на колено, спустив курок. Арбалетный болт[2] пролетел положенное расстояние, шагах в двадцати, и пробил коричневый кожаный панцирь, надетый на низкорослого татарина в меховой шапке. Татарин вдохнул короткую стрелу всей грудью, харкнул кровью и больше не выдохнул. Его жизнь на этом закончилась. А мертвое тело, выронив изогнутый лук, повалилось в сугроб.

Перезарядить арбалет Евпатий не успел. Но второго татарина, который неожиданно вырос перед ним и замахнулся саблей для смертельного удара, сразил Ратиша, бежавший следом. Болт пробил татарскому воину шею. Тот рухнул лицом в снег прямо под ноги Коловрату, все еще крепко сжимая саблю.

Тотчас в стороне воевода услышал еще два сдавленных крика, слившихся воедино. Там почти одновременно отдали богу души два человека, но кто из них русский, а кто татарин, пока было не разобрать.

Выхватив меч, Ратиша осторожно направился в обход большой заснеженной елки, позади которой воевода заметил движение. Отбросив арбалет, Евпатий тоже вынул свой клинок и двинулся вперед. Сделав несколько шагов, он неожиданно оказался лицом к лицу со здоровенным татарином, яростно вращавшим саблей. В другой руке тот держал круглый щит. Воин был одного с ним роста, но зато вдвое шире в плечах.

Коловрат успел рассмотреть позади него небольшую поляну, на которой стояли оседланные кони, и еще одного татарина, державшего их под уздцы. Был ли там еще кто-нибудь, Евпатий так и не узнал. В следующее мгновение на голову ему обрушился сильнейший удар сабли. Отразив его, Коловрат поневоле сделал шаг вправо, потом назад и перешел к обороне. Татарин в кожаном доспехе, усиленном на груди и плечах пластинами, так мощно напирал, что воевода был вынужден долго кружить возле него, уклоняясь от ударов, а затем вообще отступить с поляны в глубину леса.

– А ты неплохо саблей машешь, – похвалил его Евпатий, отбивая очередной удар, срубивший по дороге несколько веток и едва не лишивший его головы, – просто багатур. Где так научился? Я думал, вы только из луков стрелять мастера.

Татарин что-то яростно прорычал в ответ и удвоил силу натиска. Он был на удивление так хорош, что Евпатий только выжидал и присматривался, не понимая пока, как его взять. Отбиваясь, Коловрат отступал по ложбине между двух елей в чащу леса, где снег был глубже, и крутил головой по сторонам, чтобы не пропустить нападения сбоку или с тыла. Куда делся Ратиша и остальные, он не видел, лишь слышал звон клинков, раздававшийся то тут, то там за деревьями. На первый взгляд татар здесь было не много. Но в любой момент к ним могла прибыть помощь из лагеря. И тогда – верный конец.

– Пора заканчивать, – сплюнул под ноги багатуру Коловрат, – тороплюсь я.

Но, высмотрев наконец слабые места в обороне противника и вознамерившись поразить его одним точным ударом, рязанский воевода вдруг оступился. Зацепившись за корягу, лежавшую под снегом, Евпатий рухнул навзничь в сугроб возле поломанной ветром сосны. К счастью, меч в руке он держал крепко.

Широкое лицо татарина осветилось звериной радостью. Багатур уже вознес саблю к морозному небу, едва видневшемуся между кронами черных деревьев, и собирался обрушить всю свою мощь на распластавшегося перед ним русича. Но тот вдруг быстро перекатился вбок. Оказавшись на коленях, Евпатий молниеносно выкинул руку с клинком и угодил острием по ноге татарина, рассекая связки и сухожилия. Кровь брызнула на снег. Багатур взвыл, припав на левое колено. Его удар прошел мимо. А воевода в приступе ярости всадил свой клинок татарину прямо в бок, с треском распоров кожаный доспех.

На мгновение оба застыли, сидя на коленях друг против друга.

– Ты сильный боец, – заявил на прощанье воевода, встретившись со взглядом умиравшего багатура, – чуть жизни меня не лишил. Но я…

В этот момент татарин, казалось, испускавший последний вздох, вдруг вскинул окровавленные руки, из последних сил вцепившись рязанскому воеводе в горло. У Евпатия потемнело в глазах. Задыхаясь, он резко выдернул меч из раны и еще раз вонзил клинок багатуру в живот, провернув. Железная хватка на шее ослабла, татарин опустил руки в снег. А Коловрат все сидел на коленях и, тяжело дыша, продолжал смотреть в глаза своему поединщику. До тех пор, пока взгляд татарина не остекленел.

– …я вас в гости не звал, – закончил воевода, отталкивая от себя мертвеца и вставая во весь рост.

– Берегись, Евпатий Льво… – тотчас услышал Коловрат окрик кого-то из своих ратников одновременно со свистом летящего топора и едва успел нырнуть в снег у поломанной сосны.

Топор со звоном воткнулся в мерзлый ствол всего в нескольких вершках от его головы.

«И доспех бы не спас», – подумал Евпатий, уже несколько раз за сегодняшнее утро попрощавшийся с жизнью. Коловрат чуть повернул шею, чтобы узнать, кого ему теперь благодарить за спасение. В это мгновение он услышал отдаленный щелчок, а затем приглушенный стон татарина, словившего стрелу в спину. Харкнув кровью, метатель топора упал лицом в снег и затих.

– Живой, Евпатий Львович? – осведомился с другого конца заснеженной ложбины ратник как ни в чем не бывало.

– Есть маленько, – произнес Коловрат, вставая и настороженно осматриваясь по сторонам. – Ты, Михайло?

– Я, – отзывался словоохотливый ратник, снова заряжая самострел.

– Благодарствую, – ответил воевода, подбирая меч и выдирая ноги из глубокого снега.

– Сочтемся, – подмигнул воеводе Михайло.

К тому моменту, когда Коловрат оказался на поляне, где татары держали своих коней, бой уже закончился. Приблизившись, воевода заметил, как Ратиша выдернул кинжал из спины мертвого татарина на дальнем краю поляны. Аккуратно вытерев лезвие о снег, он засунул его за голенище высокого сапога.

– Всех закончили? – осведомился воевода.

– Всех, – кивнул Ратиша, – было их тут аккурат два десятка. Хорошо, что мы самострелы прихватили, а то больно шустрые татаре оказались на саблях драться. Могли бы не совладать.

– Это верно, шустрые, – не стал спорить воевода, вспомнив своего поединщика. – Хорошо, что только на разъезд нарвались. Не видал, гонца послать не успели?

– Этот вот, что лошадей стерег, – рассказал Ратиша, указав на мертвеца под ногами, – когда понял, что дело плохо, сам вскочил на коня и утечь пытался. Да я его отговорил. А был ли кто раньше, не ведаю.

– Ясно, – кивнул воевода, осмотрев поляну и взглядом пересчитывая собравшихся ратников, – значит, надо уходить отсюда подобру-поздорову, пока подмога из лагеря к ним не подоспела. Из наших погиб кто?

– Митяй и Неулыба нынче в покойниках, – нахмурился Ратиша, – увезем с собой и похороним по-божески в лесу. Еще трое по мелочи, кто подрезан, кто стрелой оцарапан – жить будут. Ты-то как, Евпатий Львович? Видал, мощный татарин на тебя попер. Он до этого Митяя и приговорил.

– Справился, – ответил Коловрат, убирая меч в ножны, и посмотрел на своего спасителя, стоявшего чуть поодаль со снаряженным самострелом, – а со вторым вот Михайло подмогнул.

Забрав арбалеты и положив убитых на носилки, наспех сделанные из веток, ратники двинулись в чащу леса. На обратном пути отряд рязанского воеводы больше никого не встретил. Благополучно добравшись до своей стоянки с лошадьми, воины вскочили на коней и спустя короткое время были уже в лагере Ингваря.

– Молодец, Евпатий, – едко заметил Тишило, сидевший в шатре во время рассказа рядом с князем, – сходил на разведку без шума. Теперь татары точно знают, что мы здесь.

Коловрат пропустил мимо ушей замечания тысяцкого. Он уже выслушал доклад Лютобора и знал, что никаких гонцов тот не посылал, а потому не стал портить и так натянутые отношения. Даже изобразил напускное смирение.

– Выступаем немедля, – приказал Ингварь, едва дослушав рассказ воеводы, – покуда вослед не послали погоню. Недосуг нам сегодня воевать, в Чернигов поспешать надо.

 

Отведя взгляд от златоглавого Борисоглебского собора, купола которого подернулись морозной дымкой, Евпатий поневоле ощутил холодок. Вздрогнув, воевода отвернулся от затянутого слюдой окна в княжеских палатах и вновь с удовольствием посмотрел на длинный стол, уставленный яствами. Закопченный осетр плыл по бесконечному блюду, словно стремился к далекому морю. Гусь в яблоках, только из печи, дымился, источая божественные ароматы. Несколько дутых золоченых кувшинов, наполненные византийским вином, призывно сверкали боками.

Рука сама собой потянулась в сторону кубка с красным вином. Воевода взял кубок, крякнул и хлебнул от души. Терпкая влага растеклась по гортани, расслабляя изможденное тело. Устал воевода с дороги, много дней скакал без роздыха вместе с дружиной.

Напротив сидел князь Ингварь, по лицу которого бродили тени. Словно не ждал он ничего хорошего от этой встречи, хоть и приехал просить о помощи давнего друга Рязани. Суровым казалось сейчас его лицо, недовольным. О причинах этого недовольства Евпатий мог только догадываться, вспоминая происходившее в дороге. Во многом это были лишь подозрения, по сути беспричинные, но отчего-то вызывавшие у воеводы настоящее беспокойство.

Видно, и его лицо показалось Михаилу Черниговскому, что прогуливался в задумчивости вдоль стола, настолько хмурым, что князь не выдержал и приказал:

– Выпейте сначала вина да поешьте вдоволь, гости дорогие. А то – отдохните с дороги и проспитесь, прежде чем о деле говорить, – заявил он, списав все на усталость прибывших из Рязани послов, – шутка ли, несколько дней скакать по морозу.

– Благодарствую. Но некогда нам, княже, отдыхать сейчас. Каждое мгновение дорого, – ответил Ингварь, подавшись вперед так быстро, что едва не лег грудью на стол, отчего зазвенели золоченые кубки. – Ты ведь знаешь уже, зачем мы прибыли по велению брата моего из самой Рязани.

Услышав сие, Михаил Всеволодович Черниговский остановился, обернувшись. Это был широкоплечий мужчина с чуть вытянутым лицом, умным и цепким взглядом, окладистой бородой. На вид лет сорока пяти. Как и подобало князю могущественного и богатого государства, Михаил был сейчас в дорогих одеждах багряного цвета, расшитых по всей ширине тонкой золотой нитью.

– Знаю, – промолвил он, – земля слухом полнится.

Кроме князя Черниговского и послов из Рязани в зале никого не было. Ни дочерей князя – Марии и Евфросиньи. Ни жены его, княгини Алены, которой в их первую встречу Коловрат привез немало узорочья[3] в подарок, ожерелье да колты[4] с сиринами[5] – изделия его собственных золотых дел мастеров. Ни даже сына Ростислава, что уже давно принимал участие в военных походах, и, по слухам, сейчас готовился к одному из них. По всему выходило, что Михаил никого не хотел посвящать в детали своих переговоров с рязанцами. Дело было тайное. И новое для Руси. Никогда ранее татары здесь не появлялись. Если, конечно, не вспоминать о делах давно минувших дней.

– Пока мы тут отдыхать да вина заморские распивать будем, татары уже на приступ пойдут, – яростно закончил Ингварь. – А долго наш город без подмоги не простоит.

Выговорившись, Ингварь все же отпил вина по примеру Коловрата, стукнул кубком по столу и откинулся назад на резном кресле, натужно скрипнувшем под ним.

В воздухе сгустилось напряжение, словно вот-вот должна была сверкнуть молния. Михаил Всеволодович не любил, когда его торопили с ответом. И Коловрат не стал этого делать. Он считал, что Ингварь и так слишком давит на своего могущественного соседа. Рязанский воевода молча перевел взгляд с одного князя на другого.

Ингварь был резок, по мнению воеводы, но его можно было понять. Сейчас и в самом деле могла идти настоящая драка под стенами Рязани, а промедление было смерти подобно. Но и у Михаила Всеволодовича, постоянно воевавшего почти со всеми соседями огромного княжества, наверняка были свои резоны. Очень осторожно следовало подбирать слова послам. Княжество Михаила было сильнее Рязанского и могло спасти его в трудный час татарского нападения. А могло и не спасти. И сейчас от того, что ответит князь Черниговский, напрямую зависела судьба Рязани.

Михаил Всеволодович все молчал, в задумчивости глядя на своих гостей. Ингварь, насупившись, тоже. Молчание затянулось. И пока князь Черниговский принимал судьбоносное решение, уставший Евпатий – едва оказавшись в городе, они сразу напросились на встречу к Михаилу – отпил еще вина и снова окунулся в свои подозрения, окрепшие во время долгой дороги в Чернигов.

 

Разведав все, что было возможно, и благополучно покинув окрестности Пронска, отряд Ингваря и Коловрата скакал весь день, до тех пор, пока не стемнело. Погони не было. То ли не хватились еще пропавшего разъезда татары, то ли нашли их лесную стоянку, но не стали преследовать, верно оценив возможные потери от столкновения со многочисленными русичами. В любом случае татарам было ясно: на Пронск этот отряд не пошел, покинув переделы Рязанского княжества, а значит, и не мешал им начинать осаду.

Судя по всему, татары проникли на Русь не дальше центральных земель Рязанского княжества, где уже полыхали сражения. А если и заехал в пределы черниговские какой-нибудь отряд разведчиков, то большой помехи войску Коловрата из полутора тысяч ратников он сейчас не представлял и остановить его не мог. Все силы Батыя пока были сосредоточены вокруг самой Рязани и более мелких городов, давая остальным княжествам Руси короткую передышку. Время подготовиться к нашествию, в которое, надо сказать, даже сейчас многие еще не верили, пока беда не коснулась их самих.

К ночи рязанцы уже были глубоко в землях княжества Черниговского, миновав Дедославль, и заночевали на берегу Оки, став лагерем не доходя Домагоща. Отсюда и до Козельска, где у Лады жили родственники, было уже рукой подать. Чтобы не пугать местных жителей, озабоченных внезапным появлением большого отряда неизвестных воинов, послали в Домагощ гонцов: назваться и предупредить о своих добрых намерениях, а заодно пополнить запасы провизии.

Лагерь был обустроен, шатры расставлены, дозоры на месте. «Можно и отдохнуть маленько перед марш-броском», – подумал Евпатий, с каким-то тайным удовольствием смакуя это давно забытое слово из прошлой жизни, в которой он успел побывать старшим лейтенантом советского спецназа в жарком Афганистане. И звали его тогда Кондрат Зарубин. Но здесь и сейчас была зима. А впереди еще несколько дней бешеной скачки, днем и ночью, по заметенным снегом полям и дорогам, а кое-где и по замерзшей грязи. Ибо, чем ближе к Чернигову, тем зима становилась мягче. Терять время было нельзя. В этом они с Ингварем сошлись, решив дать отдых людям и коням сегодня, а потом уже скакать до изнеможения.

Тем же вечером к костру, за которым грелся воевода в ожидании закопченного зайца, подсел Ратиша. Сняв вертел с огня и разорвав надвое упитанную тушку, воевода протянул кусок мяса своему верному помощнику.

– Угощайся, чем бог послал. Жирный косой попался.

– Благодарствую, – ответил ратник, усаживаясь рядом на бревно и озираясь по сторонам, чем уверил воеводу в том, что разговор будет не для посторонних ушей.

– Ну, сказывай, зачем пришел? – подтолкнул Коловат в бок верного Ратишу, – ведь не просто со мной перекусить. Разумею я – дело есть?

– Прав ты, Евпатий Львович, – кивнул Ратиша, – есть дело.

– Не томи, – надавил Коловрат, – устал я маленько, спать хочу. Только сегодня и сможем отдохнуть по-божески, а завтра и послезавтра нам скакать без роздыха. В седле спать придется.

– В общем, – осторожно подбирая слова, начал Ратиша, – хочешь верь, хочешь не верь, но думаю я, что в войске нашем смута затевается.

– Это ты о чем? – уточнил Коловрат.

– Ты, Евпатий Львович, сам велел примечать все странное по дороге, да за людьми княжескими приглядывать. – продолжил Ратиша, обсасывая косточки. – Так вот. Покуда возле Пронска снег топтали, никаких гонцов ни Ингварь, ни Тишило никуда не посылали. Но как только отъехали подальше, у развилки на Козельск тысяцкий с тремя ратниками в сторону отъехал, будто посмотреть что-то, а вернулся только с двумя.

– С двумя, говоришь? – нахмурился воевода. – Думаешь, гонца тайного отправил?

– Думаю, – кивнул Ратиша, – и ускакал он так быстро, что перехватить я его не успел. Послал человека вдогон, да где там – ищи ветра в поле.

– А куда тот гонец поскакал? – еще больше посмурнел воевода, даже перестав жевать.

– Точно не ведаю. От Козельска дорога разветвляется сразу на несколько путей. Но хорошие, проезжие, только на север и юг ведут. В Смоленск али в тот же Чернигов. Назад к Пронску можно возвернуться только по той дороге, где мы ехали. Чтобы по лесам не плутать.

– Не Пронск ему, похоже, нужен, – решил воевода, поразмыслив. – Но тогда что? Эх, жаль, поймать не удалось гонца. Поговорили бы тогда по душам. Мутит что-то Ингварь, это к бабке не ходи. Только как бы узнать наперед, что задумал князь.

Вздохнув, Коловрат обернулся к Ратише, тоже на всякий случай осмотревшись по сторонам. Но, к счастью, сидели они далеко от ближайших костров. Никто их разговор услышать не мог.

– А что ты там про смуту начал говорить?

– Дружина у нас надежная, ты ее лично в бою проверял. Но сам знаешь, что почти пять сотен ратников в ней – люди Ингваря. Их Тишило с собой привел, когда приказ идти в Чернигов появился, чтобы охрану князя усилить.

– Знаю, – кивнул воевода. – И что, ропщут? Остальных задирают?

– Открыто наших не задирают пока, хотя… пару раз было дело. Чуть не подрались на прошлой стоянке из-за места под шатер. Слово за слово. Еле разнял.

– Ну бывает, повздорили мужики, – усмехнулся Евпатий, – война началась. Скачут долго, мороз, устали немного. А смута в чем?

– Пока не могу ничего толком предъявить, кроме того, что на приказы Лютобора и мои огрызаются. Словно показать хотят, что мы им не указ. Мол, у них свой князь есть. Да еще пару раз видал, как Тишило ратников своих собирал по несколько человек и что-то им говорил вполголоса. А как кто из наших приближался – умолкают и расходятся. Словно тайные дела обсуждали, какие никому слышать не надобно. Да брошка та, с золотым петухом, что Тишило носит на плаще, все из головы нейдет. В общем, неспокойно у меня на душе, Евпатий Львович.

– Ну, ежели кто еще огрызаться будет, можешь утихомирить, – приказал Евпатий, – жестко и быстро. Даже пусть Ингварем в ответ стращать начнет. Время военное, базар разводить не потребно.

Затем воевода нагнулся почти к самому уху Ратиши и перешел почти на зловещий шепот:

– А насчет самого Ингваря у меня приказ имеется от князя нашего – случись что, и его судьбу решить смогу. Так что следи дальше и, если что, докладывай. Нужно любую смуту упредить.

– Понял тебя, Евпатий Львович, – кивнул Ратиша, – только уж ты обдумай наперед, как быть. Все ж таки пятьсот воинов у Ингваря. Ежели какой раскол – сеча выйдет кровавая. Главное, чтобы в спину нам не ударили.

– У нас по-любому ратников больше, – успокоил его Коловрат, – авось, не рискнет Ингварь супротив меня пойти. Это же значит – супротив брата своего, князя рязанского выступить. Смутно все как-то, конечно. Может, мы с тобой и ошиблись все ж таки.

– А гонец? – напомнил Ратиша.

– Время покажет, – закончил разговор воевода, – иди спать покудова. Чует мое сердце, недолго развязки ждать.

На том и порешили.

 

И вот теперь, сидя за раззолоченной скатертью княжеского стола, Коловрат исподволь разглядывал лицо Ингваря, не понимая до конца, чего ждать. Князь явно что-то замышлял, но до прибытия в Чернигов ничего примечательного более не случилось. Скакали несколько дней без роздыха и явились пред светлы очи князя Михаила, падая от усталости, даже одежды не переменив. Больно уж время поджимало.

Беспокоил, конечно, Евпатия пропавший гонец. Куда тот направился? Но если Ингварь не учудит ничего прямо сейчас и вернется в Рязань с ответом Михаила Черниговского, то и ладно. «С гонцом этим чуть позже разберемся, когда время позволит, – решил Коловрат, – главное, войско Михаила получить в подмогу и от Рязани удар отвести. А татар отобьем, там и с заговорщиками поквитаемся».

– Вот что, други мои, я вам скажу, – нарушил гнетущую тишину Михаил Черниговский, молча стоявший все это время у слюдяного окна, словно совещался с небесами, – завтра я ухожу в новый поход на Волынь. Против врага моего Даниила Галицкого, что осмелел в последнее время. Опосля того, как поприжал я Даниила в прошлой сшибке, друзья его верные – поляки во главе с Конрадом Мазовецким и немецкие крестоносцы – принялись Волынь грабить. Тогда осознал он, наконец, что друзей на западе искать не стоит, и заручился поддержкой великого князя Владимирского против меня. Слыхали небось, что Ярослав Всеволодович, брат его, в прошлом годе привел сюда рати владимирские и крови пустил много моим подданным. Пожег земли и города разграбил. До сих пор не оправился Чернигов от того кровопускания. Вот за то и должен я отмстить Даниилу. Ярослав же с тех пор в соседнем Киеве сидит князем. Но и до него с братом черед дойдет. Дайте срок.

Не услышав пока ни слова про Рязань, Евпатий даже затаил дыхание, когда Михаил Всеволодович умолк.

– Сие означает, что войска мне сейчас нужны самому. Все войска, – с силой выдохнул из груди слова князь Черниговский, развернувшись к послам. – Окромя того, добавлю, что пятнадцать годов назад, когда я с Мстиславом Удалым и другими князьями на Калку ходил, да с татарами вашими схлестнулся, рязанцев там не было. Не пошли они на Калку тогда, Русь защищать.

Евпатий поймал напряженный взгляд Ингваря, но оба не произнесли ни слова. Чуяли, что еще не все сказал владетель Черниговский, лицо которого стало вдруг непроницаемым, хоть и вымолвил уже главное.

– А потому не взыщите, други мои. Просьбу князя вашего Юрия, коего люблю как брата, уважить не смогу. Передайте Юрию, как дела свои кончу, отмщу Даниилу, так и к вам подойду на подмогу. А сейчас пейте, ешьте да отдыхайте с дороги. Разговор наш окончен.

– Благодарствуем, княже, за прием и стол отменный, – ответил Ингварь, в глазах которого блеснул холодный огонек злобы, не укрывшийся от наблюдательного Евпатия, – ответ твой ясен. Думали мы, поможешь войсками Рязани, но у тебя, я вижу, своих забот полон рот. Так и передам Юрию. Пойдем, Евпатий. Нечего более здесь рассиживаться. Отдохнем ночь и с рассветом обратно поскачем.

Он поднялся, всем видом показывая, что более не намерен задерживаться за княжеским столом, и направился к выходу. Это было неуважением к хозяину, но Михаил стерпел. Или показал, что стерпел. Ссориться еще и с рязанцами ему было сейчас не с руки. Да и не хотел он ссориться, как показалось Евпатию. Но и жертвовать своим войском накануне похода тоже не стал. «Своя рубашка ближе к телу, – подумал Коловрат, тяжело подымаясь вслед за Ингварем. – Только что теперь с Рязанью будет?»

Но вслух только поблагодарил князя за угощения.

– Прощай, Евпатий, – кивнул ему в ответ Михаил Всеволодович и, вдруг наклонившись почти на ухо, шепнул еле слышно: – Береги князя своего.

Удивленный воевода даже отпрянул от неожиданности. Но встретившись взглядом с Михаилом, оглянулся на Ингваря – и вдруг понял, про какого князя тот говорил. Словно знал нечто, Евпатию пока неведомое.

– Прощайте, гости дорогие, – нарочито громко произнес Михаил Всеволодович, словно извинялся, – не поминайте лихом. Даст бог, свидимся еще.

Услышав эти слова, Ингварь вдруг остановился у раскрытой двери и сказал с какой-то едва уловимой ухмылкой, обернувшись:

– Обязательно свидимся, княже. Не сомневайся.

И вышел, не дожидаясь ответа Михаила. На мгновение Евпатий остался один в зале с князем Черниговским. Коловрат обернулся, чтобы вновь встретиться с ним взглядом и, может, понять что-то еще, ускользавшее от него в этих придворных интригах. Но Михаил Всеволодович уже стоял у окна, в задумчивости глядя на сгущавшиеся сумерки, и, казалось, позабыл про своих гостей.

«Вот и закончилась мое посольство», – вздохнул Евпатий, покидая княжеские палаты вслед за Ингварем.