Александр Абалихин. Бабочки на крутых ступенях. Перекресток 4

Светофор на перекрёстке не работал. Ступивший на пешеходный переход Игорь Савельев только что избежал гибели под колёсами нескольких автомобилей. При этом он подвернул ногу и упал.

Игорь увидел оранжевую кабину несущегося на него грузовика. И вдруг всё застыло. Остановился и грузовик.

Стихли все звуки, а потом померк свет, и всё вокруг погрузилось в темноту…

 

Когда тьма рассеялась, пешеход оказался в ином мире, который был ему так же близок и дорог, как и мир вокруг злополучного перекрёстка. Теперь он находился не на окраине современного большого города, а в незнакомой местности. Странно, но теперь у него было женское имя – Китлалполь.

Кто же он – сорокалетний мужчина, лежащий на пропахшем выхлопными газами горячем асфальте, или молодая женщина, которая стояла на верхней площадке усечённой пирамиды? Всё-таки, именно Китлалполь сейчас созерцала величественные горы и Заоблачный город ацтеков – Миштлиалтепетль, расположенный на горном плато. Это был город, в котором она жила.

Китлалполь окружали смуглые люди – мужчины и женщины, облачённые в яркие одежды. Вместе с ними она стояла на верхней площадке пирамиды Луны между двумя храмами. На ней была уипиль – оранжевая сорочка с вышитыми синими ромбами, и куэйтль – синяя юбка с причудливым орнаментом, напоминающим серые струйки дыма. Спину Китлалполь укрывала наброшенная на плечи кечкемитль – сиреневая пелерина с вышитыми на ней серебристыми рыбами. На ногах у неё были лёгкие сандалии. Рядом с ней стоял молодой статный мужчина в серебристой тунике и в роскошном тилмантли – сиреневом плаще, покрытом золотистыми узорами. Его голову украшал венец с длинными зелёными перьями кетцаля. Это был её муж – Текалотль.

У неё было не только прекрасное имя – Китлалполь, она и сама была красива. Роскошные ниспадающие на плечи чёрные волосы, большие миндалевидные тёмные глаза и изящная фигура сводили с ума многих юношей Миштлиалтепетля. Впрочем, никто из них не пытался ухаживать за ней, боясь навлечь на себя гнев её супруга – молодого ацтека знатного происхождения.

Китлалполь родилась далеко от Миштлиалтепетля – в Тласкале. Её родители тоже были знатными и богатыми, как и её муж. Могла ли Китлалполь в детстве предположить, что будет жить в одном из красивейших городов империи ацтеков? Ведь правители Тласкалы возглавляли союз народов, противостоящих этой империи. Лишь недавно между ацтеками и тласкальтеками установился хрупкий мир.

Во время короткого перемирия между извечными врагами – ацтеками и тласкальтеками, правители воюющих стран решили укрепить мир заключением браков между ацтекскими юношами и девушками из знатных родов Тласкалы. Многие девушки тогда покинули родные дома. Родители Китлалполь опасались отдавать её замуж в страну ацтеков. В памяти жителей Тласкалы ещё были живы воспоминания о жутких историях, когда девушек из знатных родов соседних народов, выданных замуж за ацтеков и оказавшихся в главном городе империи – Теночтитлане, по наущению жрецов приносили в жертву Богам. И всё же Китлалполь вышла замуж за сына сановного ацтека, который приходился дальним родственником правителю ацтеков Мотекусоме.

Китлалполь повезло. Её молодой супруг по имени Текалотль был назначен наместником правителя ацтеков в Миштлиалтепетле.

Текалотль безумно любил свою юную красивую и умную жену. Помимо знатного происхождения Текалотль имел множество других достоинств. Он увлекался поэзией и астрономией. Текалотль мог долгими ясными ночами наблюдать за звёздами на специальной площадке, расположенной между пирамидами Луны и Солнца. Наместник помогал звездочётам Миштлиалтепетля производить расчёты и изготавливать календарь на ближайший год. Китлалполь вспомнила, что недавно видела этот календарь. По краю базальтового диска были высечены две змеи, а в центре располагались знаки, указывавшие на восемнадцать месяцев, в которых было по двадцать дней. Каждый год к календарю добавлялись ещё пять дней поста.

Китлалполь немало удивилась, когда узнала, как была развита наука в стране ацтеков. Среди ацтеков было много математиков и звездочётов. Ацтеки возводили изумительные по красоте роскошные дворцы для знати, величественные пирамиды и храмы, расписанными яркими разноцветными узорами. Сооружения проектировали талантливые зодчие, достигшие совершенства в своём творчестве.

Столица страны ацтеков Теночтитлан славилась не только своими дворцами, пирамидами и храмами, но и удобными каналами, прямыми улицами, просторными площадями, богатыми рынками и чудесными садами. Остальные города ацтеков также были красивыми и удобными для проживания. В них были проложены водопровод и канализация.

Однако при всей своей красоте и величественности, ацтекские города помимо восхищения, вызывали у инородцев невероятный страх. Многочисленные человеческие жертвоприношения Богам ужасали чужестранцев. Поскольку редко кто из них оказывался в стране ацтеков по своей воле, а чаще всего – в качестве пленников, то их ожидала жуткая смерть на жертвенных камнях.

Китлалполь уже целый год спокойно жила в Заоблачном городе, зная, что её муж всегда заступится за неё. Текалотль был таким же влиятельным человеком, как и Чимолли – старший жрец Заоблачного города, которому были подчинены жрецы всех городских храмов.

Китлалполь полюбила Заоблачный город. Миштлиалтепетль, раскинувшийся на горном плато, был прекрасен. Все великолепные культовые сооружения этого города повторяли форму храмов и пирамид главного города страны ацтеков – великолепного Теночтитлана. Два храма были расположены на пирамиде Луны: храм Бога Тецкатлипоки – повелителя ветра, звёзд и холода, творца и разрушителя всего сущего, и храм бога Кетцалькоатля, Пернатого Змея – покровителя земледелия, наук, игр и искусства. У входа в каждый храм лежали большие жертвенные камни.

Храм, посвящённый Богу Тецкатлипоки, был сложен из серого камня, в который были вкраплены сверкавшие на солнце обсидиановые пластины. В лунные ночи эти пластины таинственно поблёскивали, отражая тусклый свет. Внутри храма располагалось огромное, в два человеческих роста, базальтовое изваяние Тецкатлипоки с поясом из обсидиановых зеркал, инкрустированных по краям драгоценными камнями.

Стены небольшого храма Пернатого Змея были выкрашены в яркие цвета – жёлтые, синие, зелёные и красные, как перья священной птицы кетцаль. Свод храма украшали изображения разноцветных бабочек и различных птиц – кетцалей с ярким роскошным оперением, цапель и маленьких нежных колибри. Изваяния двух огромных чёрных крылатых змей, на месте глаз у которых располагались огненные опалы, встречали горожан у входа в храм. Внутри храма стояла золотая статуя Кетцалькоатля, напоминающая одновременно дракона, человека и птицу. Головной убор Пернатого Змея был украшен рубинами, изумрудами и бирюзой, между которыми были вкраплены крупные отшлифованные чёрные и белые жемчужины в форме чешуек змеиной кожи. В центре храма находился жертвенный алтарь с огромными жертвенными чашами, в которых сжигались колибри и бабочки.

Ещё два храма, посвящённые грозному Богу войны Уицилопочтли и Богу дождя громовержцу Тлалоку стояли на вершине усечённой пирамиды Солнца, которая была намного выше пирамиды Луны. Эти храмы не отличались друг от друга ни размерами, ни формой, дабы не выделять никого из могущественных Богов и не обидеть их. Лишь раскрашены храмы были по-разному. Красные стены храма Бога войны были разрисованы белыми черепами. На покатой красной крыше этого храма были изображены золотистые бабочки.

Храм Бога дождя был разукрашен синими и белыми волнистыми полосами. Его синюю крышу украшали изображения белых раковин. Внутри храмов находились большие изваяния этих Богов, высеченные из базальта. Позолоченная статуя грозного Бога войны Уицилопочтли, который держал в одной руке лук, а в другой – пучок стрел, была украшена цепью из золотых сердец и серебряных черепов, а статуя Тлалока – цепью из золотых сердец и серебряных морских раковин.

К этим четырём главным храмам, а также к остальным городским храмам, стоявшим на верхних площадках меньших пирамид, вели крутые ступени, поднимаясь по которым, уставали даже молодые люди.

Китлалполь с замиранием сердца смотрела на Заоблачный город, на его пирамиды, храмы и белые дома с плоскими серыми крышами. Один из больших и богатых домов принадлежал её мужу. Он располагался неподалёку от шумного рынка, крытого тростником.

Из-за облаков выглянуло яркое солнце. Китлалполь зажмурилась и перевела взгляд вниз, на белёсый туман, который наползал на жилые дома, расположенные на окраине Миштлиалтепетля.

В подступавшем к городу густом лесу скрывались сильные ягуары и летали красивые священные птицы кетцаль. Осенью ветви деревьев облепляли прилетевшие с севера красивые золотисто-оранжевые бабочки, которые складывали крылышки и замирали, оставаясь на ветвях до весны. Их было так много, что ветви, порой, не только сгибались под тяжестью тысяч нежных хрупких созданий, но и ломались.

Китлалполь с нетерпением ожидала возвращения оранжевых бабочек. Бабочки скоро должны были прилететь.

 

Спускаясь по крутым ступеням пирамиды, Китлалполь порадовалась, что очередной день прошёл без человеческих жертвоприношений. Она никак не могла привыкнуть к жестоким религиозным обрядам ацтеков. Восемнадцать дней в году ацтеки с размахом отмечали свои религиозные праздники. В Теночтитлане во время праздников с жертвенных камней храмов, посвящённых разным Богам, текли ручьи крови. Жрецы вырывали из груди жертвы трепещущее горячее сердце и бросали его в огонь, а обезглавленные тела сбрасывали с пирамид и те, скатывались вниз под восторженные крики толпы, обильно орошая кровью крутые каменные ступени. Китлалполь с содроганием смотрела на жестокие убийства и поэтому по праздникам не любила бывать в главном городе империи ацтеков. А ведь их с мужем часто приглашал на праздники сам правитель ацтеков Мотекусома, и отказываться было нельзя.

Китлалполь не могла понять, зачем нужно было убивать столько людей? Неужели, только для того, чтобы умилостивить бесчисленными жертвами свирепых Богов ацтеков? Она с ужасом вспоминала, как однажды в Теночтитлане присутствовала при жертвоприношении нескольких тысяч пленников. Правда, это были не её соплеменники, а чужеземцы, проживавшие у западных рубежей империи ацтеков.

Всякий раз после возвращения из Теночтитлана, Китлалполь начинала упрашивать мужа прекратить жертвоприношения людей в Заоблачном городе.

В последнее время жрецы во всей империи ацтеков стали перегибать палку, и в целях устрашения подданных и укрепления собственной власти, практиковали жестокие массовые ритуальные убийства. Под их обсидиановые ножи попадали не только захваченные в плен воины, но и рабы, в том числе ацтеки. Среди жертв были и дети нищих родителей, и юные девственницы, которых приносили в жертву, чтобы спасти урожай во время засухи, и лучшие игроки команд-победительниц, вырвавших победу в игре, которая называлась тлачтли.

Текалотлю недавно удалось уговорить жрецов Миштлиалтепетля ограничить жертвоприношения, объясняя это тем, что доставлять в отдалённый Заоблачный город пленников довольно затруднительно.

– Как было бы хорошо, если хотя бы в нашем городе совсем перестали приносить в жертву людей, – сказала мужу Китлалполь.

– Ты же знаешь, что это невозможно. Уже сейчас жрецы оказывают мне любезность, идя на уступки и ограничивая человеческие жертвоприношения. И так старший жрец нашего города Чимолли часто искоса посматривает на меня, – объяснил Текалотль. – Жрецы не любят, когда вмешиваются в их дела. Не удивлюсь, если узнаю, что старший жрец Миштлиалтепетля уже пожаловался на меня Мотекусоме.

– Почему Боги ацтеков столь жестоки? Зачем им требуется столько смертей? – спросила Китлалполь.

– Почему ты спрашиваясь об этом меня? Лучше спроси у Чимолли. Впрочем, не надо… Не спрашивай его ни о чём. И прошу тебя, не говори так громко. Не хватало, чтобы тебя кто-нибудь услышал! – недовольно произнёс Текалотль, оглядываясь по сторонам.

– Но ведь раньше не требовалось такого количества человеческих жертв, – уже тихо сказала Китлалполь.

– Откуда ты знаешь, что было раньше? – судя по интонации, Текалотль начинал сердиться на жену.

– В детстве, когда я жила в Тласкале, я слышала от стариков, что в прежние времена народ майя, населявший эти земли не приносил столько жертв. Лишь в редких случаях, во времена великой засухи или смертельных эпидемий, майя устраивали обряд с принесением человека в жертву. Пришедшие на эти земли тольтеки стали чаще приносить в жертву людей. Переселившиеся с севера и основавшие Теночтитлан ацтеки сначала также редко приносили человеческие жертвы, но потом жертвоприношения стали столь частыми, что жертвенные камни в храмах и ступени пирамид перестали просыхать от человеческой крови. Даже светлому и мудрому Богу Кетцалькоатлю в последние годы жрецы стали приносить в жертву не бабочек и колибри, а людей! – с возмущением говорила Китлалполь.

– Спасибо за урок истории, но лучше тебе не задумываться над этими вопросами, – посоветовал Текалотль. – Между тем, ацтеки не считают человеческие жертвоприношения чем-то ужасным. Ведь те, у кого вырывают сердце на жертвенных камнях, отправляются в чертоги к Великим Богам и просят их помочь остающимся на земле ацтекам.

– Но ведь пленники и дети не хотят умирать в муках. Пленники вряд ли радуются, когда с них живьём сдирают кожу, чтобы потом в ней несколько ней ходили жрецы. Дети не хотят, чтобы у них вырывали из груди бьющиеся сердца или медленно выпускали всю кровь. А разве не в муках умирают люди, которых бросают в жертвенный костёр, посвящая жертву богу огня и вулканов Шиутекутли?

– Зато это нужно Богам. Им требуется мощная энергия, которая исходит от жертвы в момент смерти. А души людей, умерших на жертвенных камнях, сразу отправляются на небо и живут среди Богов, – возразил Текалотль. – Боги должны питаться человеческой кровью, чтобы не погасло Солнце, и не прекратил существование наш мир. Уицилопочтли сражается каждый день с тьмой и требует постоянного пополнения сил. Ведь только благодаря человеческой жертвенной крови солнце не гаснет.

– Ты рассуждаешь так же, как жрецы. Однако старики мне рассказывали, что Кетцалькоатль говорил совершенно противоположное.

– И где же твой Кетцалькоатль? – с усмешкой спросил Текалотль. – Он давно покинул землю.

– Он обещал вернуться. Пернатый Змей возвратится и наведёт порядок. И тогда жестокие жрецы ответят за свои деяния. Я не верю, что Боги-творцы обязали их приносить человеческие жертвы. Жрецы ацтеков поклоняются мраку, а не свету, – уверенно произнесла Китлалполь.

– Я не слишком сведущ в вопросах веры, чтобы обсуждать их с тобой. Однако, признаюсь, что мне, как и тебе, претят частые человеческие жертвоприношения, и я тоже склонен верить Пернатому Змею и ожидать его возвращения, но пока он не вернулся, следует принимать жизнь и обычаи ацтеков такими, какие они есть. Поверь, если бы я не любил тебя, милая моя Китлалполь, то ни за что не решился рисковать жизнью ради сомнительной идеи ограничить человеческие жертвоприношения.

– Так ты это делаешь ради меня? – ласково взглянула на мужа Китлалполь.

Текалотль кивнул ей. Китлалполь прижалась к его плечу и произнесла:

– Ты знаешь, как мне хочется, чтобы как можно скорее вернулся Кетцалькоатль!

– Пернатый Змей обязательно вернётся, если ты его так ждёшь, – улыбнувшись, сказал Текалотль.

– Это так нелегко – ждать, – проговорила Китлалполь. – Ведь даже оранжевые бабочки, и те долго не возвращаются, что уж тогда говорить о Пернатом Змее? – грустно проговорила Китлалполь. – Мне кажется, что жертвы напрасно переносят страшные муки. Ведь для детей и пленников, не понимающих смысла страшного ритуала жертвоприношения, по сути, это не жертвоприношение, а жуткая казнь и мучительная смерть. Есть города, и не только в моей родной Тласкале, где Богам не приносятся человеческие жертвы. Даже во входящем в Тройственный союз ацтеков городе Тескоко запрещены человеческие жертвоприношения.

– Давай отложим этот разговор до дома, – предложил Текалотль, заметивший стоявших у подножия пирамиды жрецов Богов Уицилопочтли и Тлалока – Азтлана и Коуолли.

– Почему ты боишься жрецов? Разве ты не наместник и не родственник Мотекусомы? – удивилась Китлалполь.

– Ты же знаешь, что жрецов опасается даже сам правитель ацтеков. Ты словно не чувствуешь опасности и снова так громко говоришь, что привлекаешь к нам ненужное внимание. А ведь я уже обещал тебе, что постараюсь убедить Чимолли ещё больше ограничить человеческие жертвоприношения в Заоблачном городе. По крайней мере, я собираюсь убедить не только Чимолли, но и попросить самого Мотекусому, чтобы он отдал приказание жрецам во всех городах ацтеков приносить в жертву только пленников. Хотя, по правде говоря, сделать это будет непросто. Попробуй сказать капитану команды, что его команда зря побеждала соперника в игре в тлачтли. Никто не может лишить ацтека его мечты умереть под обсидиановыми ножами жрецов во имя одного из Богов.

Текалотль не успел договорить. Ощутив на плече тяжёлую руку, он оглянулся и увидел Кипактли – жреца храма Тецкатлипоки. На рослом широкоплечем жреце был чёрный плащ с изображёнными на нём белыми черепами. Голову жреца украшал венец с множеством белых и чёрных перьев. На груди у Кипактли висел сиреневый круг из плотной ткани с вкраплёнными в неё чёрными камнями. Лицо его было покрыто чередующимися белыми и чёрными полосами. Жрец Бога Тецкатлипоки выглядел мрачно. Однако синие его глаза смотрели живо и внимательно. Такие ясные синие глаза редко встречались среди ацтеков.

– Кипактли! – недовольно воскликнул Текалотль. – Ты так неожиданно подошёл, что напугал меня.

– Знал бы ты, как меня настораживают мысли твоей супруги, которые она не стесняется произносить довольно громко, – тихо проговорил Кипактли. – Посмотри, как на вас смотрят Азтлан и Коуолли! Ты прав, когда велишь своей говорливой супруге замолчать.

Кипактли вместе с Текалотлем и Китлалполь спустились с пирамиды, и подошли к жрецам суровых Богов.

– Что привело вас с пирамиды Солнца к подножию пирамиды Луны? – спросил Кипактли у Азтлана и Коуолли.

Жрец храма Уицилопочтли – долговязый худой Азтлан был облачён в красный плащ, украшенный такими же белыми черепами, как и плащ Кипактли. Его голова была выбрита над ушами, а на темени волосы были замотаны в пучок. На его лбу красовался венец с алыми перьями, которые колыхал слабый ветерок. Расшитый золотым орнаментом красный круг на его груди был запачкан засохшей коричневой кровью.

Рядом с Азтланом стоял жрец храма Тлалока – низкорослый Коуолли с круглым животом, за который его порой называли беременным жрецом. Синий плащ Коуолли был разрисован белыми раковинами, а на его голове возвышался венец с синими и зелёными перьями священной птицы кетцаль.

– Мы прогуливались по городу и решили переговорить с Текалотлем о важных делах в доме Чимолли или в одном из храмов на пирамиде Солнца, – сказал Коуолли и пристально посмотрел на Китлалполь.

Ей стало не по себе от его взгляда. Она давно заметила, что у Коуолли порой был ненавидящий, а иногда – сластолюбивый взгляд.

– Отчего же нам не поговорить здесь и сейчас? – спросил Текалотль.

– Разговор этот государственной важности и не предназначен для посторонних ушей, – сказал Азтлан.

– Не думаю, что сегодня, в праздничный день, посвящённый Пернатому Змею, стоит заниматься государственными делами, – заметил Текалотль.

– Как можно называть праздничным день, если не было принесено ни одной человеческой жертвы? – нахмурившись, спросил Азтлан.

– Да. Нам с Азтланом известно, что сегодня в храме Кетцалькоатля снова не была принесена человеческая жертва, – добавил Коуолли.

Китлалполь поняла, что Азтлан и Коуолли уже успели переговорить с людьми, которые раньше, чем они с мужем, спустились с пирамиды Луны.

– В последнее время жрец Кетцалькоатля Олонтетль даже колибри и бабочек стал редко приносить в жертву, – недовольно произнёс Азтлан.

– Но ведь оранжевые бабочки ещё не прилетели, а несколько колибри Олонтетль сегодня, всё-таки, сжёг, – сказала Китлалполь.

– Твоя жена стала слишком много говорить, – сдвинув брови, сквозь зубы процедил Азтлан.

– Моя супруга имеет право говорить, как и все остальные свободные граждане страны ацтеков! – заявил Текалотль.

– Несомненно, она имеет на это право, – сказал Коуолли. – Вот только хотелось бы услышать, о чём она только что говорила, а то слабый ветер доносил до нас с Азтланом только обрывки её слов, когда вы спускались с пирамиды.

– Вы подслушиваете наши разговоры? – недовольно сказал Текалотль.

– Мы не подслушиваем, а всего лишь прислушиваемся, – признался Коуолли.

– Мы вынуждены это делать, поскольку речь идёт о государственной безопасности. Мы не можем допустить, чтобы чужеземка подрывали устои империи ацтеков, – сказал Азтлан.

– Не забывайся, Азтлан! Ты сейчас назвал чужеземкой мою жену! – повысил голос Текалотль.

– Но ведь так оно и есть, – произнёс Азтлан, искоса взглянув на Китлалполь.

– Китлалполь уже давно живёт в Миштлиалтепетле и душой она теперь вместе с ацтеками, – сказал Текалотль.

– Я бы не стал так уверенно говорить о пристрастиях души твоей супруги, – усмехнулся Азтлан. – Я уверен, она до сих пор тоскует о своей родне. А ведь народ Тласкалы постоянно воевал с ацтеками. Как я слышал, твоя жена помнит историю своего народа, поэтому не мне тебе напоминать об извечном противостоянии ацтеков и тласкальтеков.

– Тласкальтеки теперь нам не враги, – возразил Текалотль.

Азтлан и Коуолли при этих словах переглянулись и едва заметно усмехнулись. Текалотль заметил их ухмылки и встревожено спросил:

– Что-то произошло за то время, пока мы находились в храме Кетцалькоатля?

– Пока ничего не произошло, – сказал Азтлан.

– Но ведь ты знаешь, Текалотль, что во время войны к инородцам, проживающим на земле ацтеков, доверять нельзя, – сказал Коуолли.

– О чём вы говорите? Уж не началась ли война с Тласкалой? – настороженно спросил Текалотль.

– Война пока не началась. Однако если она начнётся, то это будет настоящая, а не Цветочная война. А война грядёт. Решение уже принято, – глухо произнёс Азтлан.

Услышав эти слова, Китлалполь вздрогнула. Она прекрасно осознавала, что означала война её народа с ацтеками. Война Тласкалы с империей ацтеков была ужасной не только для неё, но и для всех её родных, оставшихся в Тласкале. Китлалполь прекрасно понимала, что Тласкала, окружённая со всех сторон империей ацтеков, долго не выстоит в кровопролитной схватке с жестокими врагами. Единственная надежда была лишь на то, что в случае очередной войны ацтеки не уничтожат Тласкалу полностью. И то, это случится только по простой причине, которую недавно озвучил сам нынешний правитель ацтеков Мотекусома на одном из пиров в Теночтитлане. Тогда Китлалполь услышала его слова и пришла от них в смятение. Мотекусома тогда сказал:

– Тласкальтеки нужны нам, чтобы поставлять жертвы Богам.

Конечно, правитель ацтеков не обращал внимания на сидевшую неподалёку от него за столом Китлалполь. Однако слова Мотекусомы крепко запали ей в память. Она и раньше знала, что ацтеки воюют не столько за расширение территории своей страны, сколько за возможность устраивать массовые жертвоприношения пленённых врагов. Слова правителя ацтеков пронзили её в самое сердце. Ведь правитель ацтеков сказал так о её сородичах – тласкальтеках. После этих слов властителя ацтеков, Китлалполь ещё больше стала ненавидеть человеческие жертвоприношения. В своём богатом воображении она рисовала одну картину страшнее другой. Мысли о возможных предстоящих жертвоприношениях и истреблении ацтеками её родственников и друзей приводили Китлалполь в ужас.

Частые ритуальные войны, которые организовывали в последнее время ацтеки, назывались Цветочными, потому что население встречало возвращавшихся с поля боя воинов с цветами в руках. Ацтеки обязывали выходить с ними на бой близлежащие к империи ацтеков страны и города, в число которых входила Тласкала. Ацтеки действительно не столько стремились к захвату земель соседей, сколько желали взять как можно больше пленных, чтобы принести их в жертву Богам. Соседи ацтеков вынуждены были покориться воле жрецов ацтеков, которые требовали всё больше и больше человеческих жертв. Такие сражения стали регулярными, и к ним уже все стали привыкать. Даже Китлалполь воспринимала Цветочные войны как обыденное явление.

Однако жрецам ацтеков, особенно в Теночтитлане, скоротечных ритуальных войн было мало. Им потребовалась большая война, чтобы отвлечь население от проблем с нехваткой продовольствия из-за нескольких неурожайных лет. К тому же, после кровопролитной настоящей войны даже у самих ацтеков едоков становилось меньше, а их соседи должны были пребывать в страхе перед могущественными соседями, узнав о жертвоприношениях десятков тысяч своих несчастных соплеменников на алтарях храмов в Теночтитлане, Тескоко, Тлакопане, Миштлиалтепетле и в других городах великой империи ацтеков. Китлалполь знала, что жрецам не пришлось долго уговаривать Мотекусому начать войну с Тласкалой. Ацтекам нужно было развязать войну с многочисленным соседним народом, войско которого считалось более слабым, чем войско ацтеков. Таким удобным противником для ацтеков была Тласкала.

– Откуда вы знаете, что решение о начале войны принято? – спросил Текалотль.

– К Чимолли прибыл гонец из Теночтитлана от Мотекусомы, – сообщил Азтлан. – Насколько мне известно, война с Тласкалой – дело решённое. Жрецы лишь выбирают день, удобный для начала войны.

– Мне кажется, что ты не рад войне, Текалотль? С каких это пор знатный человек, сын военачальника-тлакатекали, который за свою жизнь пленил пятнадцать врагов, начинает трепетать вместе со своей женой, услышав про грядущую войну? – с усмешкой произнёс Коуолли.

– Это неожиданное известие для меня, – признался Текалотль. – Мне требуется оповестить об этом всех жителей Заоблачного города.

– Текалотль, пора бы тебе самому возглавить и повести из Миштлиалтепетля в Теночтитлан войско, – сказал Азтлан. – Ведь до женитьбы ты сам был воином-орлом, взявшим в плен четырёх врагов.

– Что ж, нам и вправду следует с вами переговорить, – задумчиво произнёс Текалотль и обратился к Китлалполь:

– Ступай домой, милая!

– Никуда не ходи. Отведи меня домой, – попросила Китлалполь.

– Кипактли проводит тебя, – сказал Текалотль.

– Я полагал, что мне тоже необходимо принять участие в беседе с вами, – нахмурившись, сказал жрец храма Тецкатлипоки.

Азтлан и Коуолли с недоверием посмотрели на Кипактли.

– Что ж, наверняка, это важно. Чимолли, правда, собирался переговорить только со мной, Коуолли и Текалотлем, но если ты желаешь, пойдём с нами, Кипактли, – предложил Азтлан.

– Почему-то Чимолли не хотел, чтобы мы с Азтланом поднимались на пирамиду Луны, – сказал Коуолли.

– Это не из-за Кипактли, а из-за Олонтетля, – сказал Азтлан. – Чимолли не хотел, чтобы мы с ним встречались. Старший жрец Миштлиалтепетля недоволен Олонтетлем.

– А вот и сам Олонтетль идёт к нам! – сказал Кипактли, увидев спускавшегося по ступеням пирамиды стройного молодого человека в зелёном плаще и с венцом на голове, украшенным зелёными, белыми и синими перьями.

Олонтетль – жрец храма Кетцалькоатля был самым молодым среди жрецов Заоблачного города. Он приветливо помахал рукой всем, стоявшим у подножия пирамиды.

– Лучше бы он оставался в своём храме! – прохрипел Коуолли.

– О чём можно говорить со жрецом, который скоро перестанет приносить в жертву даже бабочек и колибри! – воскликнул Азтлан и с укором взглянул на Текалотля.

– Ты считаешь, что в этом виноват я? – поджав губы, спросил Текалотль.

– Не ты виноват, Текалотль. Не ты… – произнёс Азтлан и перевёл взгляд на Китлалполь.

Олонтетль спустился с пирамиды и, заметив хмурые лица жрецов и Текалотля, поинтересовался:

– Что-то произошло?

– Олонтетль, ты можешь проводить Китлалполь до дома? – попросил Текалотль. – Мне надо срочно идти к Чимолли.

– Я провожу Китлалполь. Я смогу её защитить. Ведь я совсем недавно был воином, – похвастал Олонтетль.

– Лучше бы ты им и оставался, – едва слышно произнёс Коуолли.

– Я не расслышал. Ты что-то сказал, Коуолли? – спросил Олонтетль.

– Я просто про себя рассуждаю: хорошо ли будет, если люди увидят юного жреца, сопровождающего молодую супругу наместника, – выкрутился Коуолли.

– Тебя посещают дурные мысли, Коуолли! – обиженно произнёс Олонтетль.

– Ступай, Олонтетль, если тебя об этом просит сам Текалотль, – сказал Кипактли.

– Что ж, Китлалполь, пойдём! – позвал супругу наместника Олонтетль.

Китлалполь с тревогой посмотрела на супруга и направилась домой. Олонтетль пошёл следом за ней.

Немного постояв и посмотрев им вслед, три жреца и наместник правителя ацтеков направились к дому старшего жреца Заоблачного города Чимолли.

Путь Китлалполь и Олонтетля пролегал мимо городского рынка. Как и все женщины Заоблачного города, Китлалполь любила побродить по шумному рынку. Ей нравилось слушать зазывные крики торговцев одеждой, золотыми украшениями, безделушками и разнообразными продуктами: тыквами, маисовыми лепёшками, рыбой, мясом собак, сусликов и индеек. На прилавках стояли кувшины с пульке – перебродившим соком агавы, а также с пенящимся напитком из какао, приправленным перцем, мёдом и специями.

Однако сегодня Китлалполь было не до прогулок среди торговых рядов. Она переживала за мужа, сердцем чувствуя опасность, исходившую от Чимолли. Китлалполь понимала, что приглашение Текалотля к старшему жрецу не сулило ничего хорошего. Она гнала от себя плохие мысли.

Китлалполь не смотрела в сторону рынка и сопровождавшего её Олонтетля до той поры, пока не послышались истошные крики и грохот. Гомон, доносившийся с рынка, сменился улюлюканьем и восторженными воплями. Китлалполь с Олонтетлем уже прошли рынок и свернули на узкую улочку, ведущую к её дому, когда позади них послышались вопли и топот. Мимо Китлалполь и Олонтетля пронёсся и свернул в один из проулков худощавый юноша в набедренной повязке и с кожаным ошейником на шее. За ним гнался невысокий человек в красном плаще. В руке он держал обсидиановый нож. Поравнявшись с Китлалполь и Олонтетлем, преследователь юноши остановился и, тяжело отдуваясь, спросил:

– Куда он побежал?

Китлалполь присмотрелась к человеку в красном плаще. У него был низкий лоб, маленькие бегающие глаза и мясистый нос.

– Ты о ком спрашиваешь? – поинтересовался Олонтетль.

– О своём рабе. Его зовут Мекатли. Не пробегал ли он мимо? Куда он скрылся? – допытывался человек в красном плаще.

– Мимо нас пробежал юноша. Он не называл своего имени, – ответил жрец.

– На нём был ошейник?

– Он так быстро бежал, что я не заметил на нём ошейника, – сказал жрец.

– Так куда он побежал? – вытирая пот со лба, снова спросил человек в красном плаще. – К сожалению, я не так быстро бегаю, чтобы поймать этого длинноногого молодого негодяя.

– Ты же знаешь, что тот, кто поможет хозяину сбежавшего с рынка раба поймать его, сам станет рабом. Ищи и лови его сам, – посоветовал Олонтетль.

– Мне надо обязательно вернуть этого бездельника. Никто не узнает, что ты скажешь мне про него. Ведь кроме нас на улице никого нет. Сейчас весь народ на рынке, – сказал хозяин раба и указал рукой на пустынную улицу, вдоль которой стояли дома с белыми стенами без окон.

В Заоблачном городе окна жилых строений выходили не на улицу, а во двор.

– Да, сейчас многие жители Миштлиалтепетля на рынке. Наверно все они обсуждают побег от тебя ловкого раба и веселятся от души, – предположил Олонтетль.

– Не смейся надо мной! – прохрипел преследователь раба, и у него от негодования задёргалась правая щека.

– Я не смеюсь, – произнёс Олонтетль.

– Он свернул в ближний проулок? Да? – вопрошал хозяин раба.

– Я не склонен вести с тобой разговор, – ответил Олонтетль.

– Я узнал тебя. Ты жрец Кетцалькоатля, – присмотревшись к Олонтетлю, заявил хозяин сбежавшего раба.

– Я тоже узнал тебя, торговец собачьим мясом. Как же ты привёл на рынок раба и упустил его, Эхекатль?

– Ты совершаешь большую ошибку, отказывая мне в помощи, – процедил сквозь зубы Эхекатль. – У меня есть родственники среди жрецов Теночтитлана и знакомые среди приближённых правителя ацтеков.

– Ты вздумал мне угрожать, Эхекатль? – вскинув брови, спросил Олонтетль. – Ты не боишься гнева Кетцалькоатля?

– Кетцалькоатль – слабый Бог. Он покровитель масеуалли – ничтожеств, простолюдинов, которые не могут взять в плен ни одного воина и ходят с длинными волосами. Я слышал, что Кетцалькоатль боится крови и противится человеческим жертвоприношениям. Он никогда не вернётся! – ухмыльнувшись, сказал Эхекатль.

– Сейчас же умолкни! – с негодованием воскликнул Олонтетль. – Кетцалькоатль – великий Бог!

– Бабочки и колибри – вот чем он питается. Это смешно! Без человеческой крови нормальный Бог не может жить! – выкрикивал Эхекатль.

– С каких пор ты решаешь, без чего не могут жить Боги? – удивился Олонтетль.

– Я же сказал, что у меня есть родичи в Теночтитлане. Во время каждого посещения столицы, я беседую со жрецами. От них я научился высшей мудрости, – сказал Эхекатль.

– У моего мужа Текалотля – наместника правителя ацтеков, тоже есть знатные родственники в Теночтитлане, однако он не кичится этим, как ты, Эхекатль, – вступила в разговор Китлалполь.

– И ты заговорила, чужеземка? Если ты выскочила замуж за наместника правителя ацтеков, это ещё ничего не значит. Ничего, скоро ты узнаешь, где твоё место, чужестранка! – снова ухмыльнулся торговец собачьим мясом.

– На твоём месте я лучше бы побегал по городу и поискал раба, чем угрожать нам с Китлалполь, – посоветовал торговцу Олонтетль.

– Я лучше знаю, что мне делать. Этого негодяя Мекатли мне уже не догнать. Но я постараюсь его изловить. Никуда он из города не денется, – проворчал Эхекатль и, резко развернувшись, направился назад.

Олонтетль посмотрел ему вслед и сказал:

– Вон как разговорился торговец собачьим мясом! Видно что-то произошло, о чём я ещё не знаю.

– Да. Ты ещё не знаешь, Олонтетль, – грустно произнесла Китлалполь.

– Что же мне неизвестно?

– Грядёт война с Тласкалой.

Олонтетль пристально посмотрел на свою спутницу и сказал:

– Для тебя это ужасная новость.

– Мне сейчас нелегко. Я не только переживаю за сородичей, которым предстоит война с ацтеками, но и за своего мужа. Я боюсь за жизнь Текалотля.

– Ты полагаешь, что Мотекусома призовёт его на войну? Но вряд ли правитель ацтеков решит надолго оставить Заоблачный город без своего наместника.

– Текалотлю лучше было бы уйти на войну, чем оставаться здесь. В Миштлиалтепетле у него слишком много врагов. Здесь сильны позиции жрецов. Впрочем, во всех ацтекских городах правят они, а среди них очень мало таких как ты, Олонтетль.

Олонтетль удивлённо взглянул на Китлалполь.

– Да. Среди жрецов мало таких великодушных и добрых, как ты, – произнесла Китлалполь.

Олонтетль отвернулся от своей спутницы и принялся рассматривать булыжники на мостовой.

– Ты очень хороший, Олонтетль! Ты на самом деле веришь в возвращение Кетцалькоатля и больше не собираешься приносить ему кровавые жертвы, полагая что Пернатый Змей не кровавый Бог, как остальные Боги ацтеков.

– Я верю в его возвращение, – проговорил молодой жрец и внимательно посмотрел на свою спутницу. – Я слышал предание о Кетцалькоатле от одного древнего старика, жившего на окраине Теночтитлана. Он рассказывал, что Пернатому Змею для поддержания сил не требовалась кровь и человеческие жизни. Кетцалькоатль был мудрым Богом. Я уверен, что Пернатый Змей возвратится на землю ацтеков и установит здесь свои правила.

– И я верю в скорое возвращение Кетцалькоатля, – проговорила супруга наместника и спросила:

– Как ты думаешь, есть ли на земле место, где не идут войны, и люди не убивают друг друга? Даже в Тескокоалтепетле в последние годы не приносятся человеческие жертвы, но всё равно, воины народа аколуа из города Тескоко участвуют в войнах на стороне Теночтитлана.

– Я хочу верить, что на земле есть мир, где нет войн и убийств, – признался жрец. – Однако Богов, питающих свои убывающие силы человеческой жертвенной кровью, слишком много, а Кетцалькоатль один. Да и из него уже успели сделать Бога, жаждущего смерти и крови.

– Удивительно, как ты стал жрецом с такими мыслями, Олонтетль? Тебе впору бежать в Тескокоалтепетль, где жрецы не приносят в жертву Богам людей.

– Раньше я не задумывался над этими вопросами. А когда стал размышлять, было уже поздно. Жреческая одежда уже стала моей второй кожей. Прошло несколько лет с той поры, когда я стал задумываться над подобными вопросами, и мне, жрецу, с трудом удавалось заставить себя выполнять страшную работу – приносить человеческие жертвы Богам. Думаю, что сам Кетцалькоатль содрогается, видя, что ему в жертву приносят людей. Поэтому я с радостью согласился исполнить просьбу Текалотля и прекратил приносить в жертву людей и даже сократил жертвоприношения бабочек и колибри.

– Иногда ко мне приходят мысли, что кровавые обряды придумали жрецы и властители ацтеков с целью держать в страхе простых граждан и соседние народы, – призналась Китлалполь.

– Но ведь ацтеки Миштлиалтепетля и Теночтитлана без страха и сомнения ложатся на жертвенные камни под обсидиановые ножи жрецов. Лишь пленники всегда с ужасом встречали свою смерть на жертвенном камне, – поморщившись, сказал Олонтетль и добавил:

– Я лишь изредка видел страх и ужас в глазах ацтеков, когда вырывал у них из груди горячие сердца. Большинство же даже счастливо улыбались. Они верили, что, умирая на жертвенном камне, они отправляются к Богам. Раньше я тоже так считал.

– А теперь ты тоже так считаешь?

– Не знаю, – честно сказал Олонтетль. – Я видел не только взрослых людей, которые умирали, когда я вырывал из их груди сердце и бросал его в огонь. Однажды я присутствовал при жертвоприношении детей в храме Тецкатлипоки. Кипактли вырезал у них сердца. Я навсегда запомнил глаза этих детей. Это было ужасно! Они горько плакали и просили их не убивать. Им затыкали тряпками рты, и они умолкали. Ведь считается, что детские слёзы помогают вызвать дождь в сильную засуху. Кипактли обсидиановым ножом вскрывал им грудь и вынимал их маленькие сердца. Я тогда едва не упал в обморок, – признался Олонтетль.

Китлалполь вздрогнула, представив, что чувствовал тогда Олонтетль.

– А как не хотели пленники умирать во имя Богов ацтеков! – продолжил жрец. – Они до последнего момента наделись на чудо, наивно полагая, что им удастся избежать гибели.

Китлалполь снова вздрогнула, вспомнив о своих сородичах – тласкальтеках.

– Всё-таки это странно. Наши Боги давно не снисходили с небес к людям. Ведь мы ничего не знаем про них, а только верим, что им нужны человеческие сердца и кровь, – заметила Китлалполь.

– Полагаю, что должно сохраняться равновесие. Некоторым Богам нужны смерти, а другим Богам – жизни. Однако сложилось так, что Боги, которые любят жизнь, забыты или о них замалчивают наши жрецы, а кровавым Богам мы поклоняемся.

– Мы с тобой обсуждаем опасные вещи, – проговорила Китлалполь, поглядывая по сторонам. – Хорошо, что на улицу не выходят окна домов, а то нас могли бы услышать.

Некоторое время они стояли молча. Китлалполь, прищурив веки, посмотрела на солнце и позвала Олонтетля:

– Что же мы остановились? Идём!

Пройдя по узкому проулку, они вышли на широкую улицу, по которой добрались до большой площади, на которой стоял дом Текалотля. Рядом с большим трёхъярусным домом наместника не было других строений. Перед домом располагался бассейн с красивыми крупными рыбами и был разбит садик с цветущими кустарниками. Все окна этого дома выходили только во двор, окружённый высокой каменной стеной. Китлалполь и Олонтетль подошли к деревянной двери, разукрашенной разноцветным орнаментом. Такие двери были лишь в домах знатных ацтеков. У простых жителей Заоблачного города вход в жилище был завешен куском плотной ткани.

Китлалполь постучала в дверь, которая тотчас же отворилась. На пороге их встретила худая сгорбленная старуха в белой накидке, доходившей ей до колен. Это была старая рабыня Коаксок. Она с удивлением взглянула на Китлалполь и сопровождавшего её жреца.

– А где хозяин? – спросила старуха.

– Не удивляйся. Текалотль направился к Чимолли, – сказала Китлалполь.

– Я хочу сообщить тебе плохую новость, хозяйка, – скрипучим голосом сказала старая рабыня.

– Неужели до тебя дошли слухи о готовящейся войне с Тласкалой? – простодушно удивилась Китлалполь.

– Нет. О таких вещах, как война, рабы узнают последними, – ответила старуха.

– Вот как… – растерянно проговорила Китлалполь. – Тогда считай, что я тебе ничего не говорила.

– Ты знаешь, хозяйка, что я умею молчать, – сказала старуха.

– Тогда о какой неприятности ты собиралась мне поведать? – спросила Китлалполь.

Старуха подозрительно посмотрела на жреца.

– Не бойся говорить при этом жреце. Рассказывай скорее! – нетерпеливо потребовала Китлалполь.

– Жрецы такие люди, что никогда не знаешь, что у них на уме. А на уме у них может быть всякое, и часто – не очень хорошее, – пробормотала старуха.

– Ты слишком много рассуждаешь, Коаксок! Не забывай, что не пристало рабыне обсуждать знатных людей, а уж тем более, жрецов. И не томи меня, рассказывай! – снова потребовала Китлалполь.

– В наш дом пробрался человек, – сообщила старуха.

– Что за человек? И как он смог пробраться в дом? – строго спросила Китлалполь. – Разве дверь не была заперта?

– Дверь была заперта. Да только я подумала, что в неё стучится кто-то из своих, и открыла её. На пороге стоял запыхавшийся юноша в набедренной повязке и с ошейником. Я испугалась – ведь, кроме меня, в доме никого не было. Однако незваный гость не угрожал мне, а стал умолять впустить его в дом, – рассказывала старуха.

– И ты впустила его? – строго спросила Китлалполь.

– Да. Он сказал, что он раб и убежал с рынка от своего хозяина. Услышав это, я решила помочь ему, – кивнула старуха. – Когда он попросил воды, я дала ему напиться. Если ты, хозяйка, решишь его выгнать, то это будет нетрудно сделать. Беглец безоружен. Сейчас вернутся рабы и выставят его за дверь.

– Нет. Пусть он останется. Однако если беглого раба отыщет хозяин, то пойманному не поздоровится. А нам тоже опасно укрывать беглеца. Помогать его ловить никто не имеет права, но и прятать его тоже нельзя, – заметила Китлалполь и приказала Коаксок:

– Проводи меня к беглому рабу. Я хочу с ним переговорить.

– Лучше это сделаю я, – вынимая из-за пояса обсидиановый нож, сказал Олонтетль.

Старуха пошла впереди Китлалполь и Олонтетля, с опаской озираясь на нож, который жрец держал в руке. Пройдя по коридору и через четыре зала, они зашли в небольшую комнату, где у дальней стены на циновке сидел юноша в набедренной повязке. У него были большие испуганные глаза и острый нос с горбинкой. Увидев Олонтетля с ножом в руке, беглый раб вздрогнул и, вскочив на ноги, отступил в угол комнаты.

– Не убивайте меня! Я зашёл в дом, спросив разрешения у этой доброй женщины, – кивнув на Коаксок, проговорил раб.

– Я не собираюсь тебя убивать. Просто я не знаю твоих намерений, – сказал Олонтетль.

– Мне надо скрыться от хозяина. Он недавно пообещал отдать меня в храм для жертвоприношения, – сказал раб.

– За какую же провинность, и в какой храм он собирался тебя отдать? – поинтересовался Олонтетль.

– Он считает, что я недостаточно усердно тружусь, а хотел отдать он меня в храм Тецкатлипоки.

– Какой ужас! – вырвалось у Китлалполь.

– Твой хозяин Эхекатль, а тебя самого зовут Мекатли? Это так? – спросил Олонтетль.

– Да, – проговорил раб и спросил:

– А какому Богу служишь ты, жрец?

– Почему ты решил, что я жрец?

– Ты одет, как жрец, и страшный обсидиановый нож у тебя точно такой же, как и у всех жрецов.

– Что ж, ты проницателен и, кажется, не опасен, – сказал Олонтетль, заткнув нож за пояс. – Так ты спрашивал, какому Богу я служу? Так вот, я служу в храме Кетцалькоатля.

Мекатли облегчённо вздохнул и едва заметно улыбнулся.

– Ты улыбаешься? – удивился Олонтетль.

– Улыбаюсь. Это очень хорошо, что ко мне пришёл именно ты, жрец Пернатого Змея, – сказал беглый раб. – Все в городе говорят, что в последнее время жрец храма Кетцалькоатля прекратил приносить человеческие жертвы и теперь сжигает только колибри и бабочек. А ведь я не бабочка и не колибри. Вот потому я и улыбаюсь.

– Разве ты не считаешь, что отдать своё сердце и кровь во имя одного из Богов ацтеков – это счастье? – пристально посмотрев на юношу, спросил Олонтетль.

– Я слишком люблю свою никчёмную жизнь. А ещё я очень боюсь боли и не переношу вида крови, – признался погрустневший Мекатли.

– Но ведь кровь необходима Богам для того, чтобы не погасло солнце, и луна не упала на землю. Разве ты не знаешь об этом? – прищурившись, спросил жрец.

– Да. Так рассказываете вы, жрецы, – сказал Мекатли.

– Слишком неуверенно ты это произносишь. Кажется, ты сомневаешься? Неужели ты не веришь в силу великих Богов? – сурово спросил Олонтетль.

– Я стараюсь верить, но я ещё порой и размышляю, – признался юноша.

– Вот как? И что же ты надумал, раб? – поинтересовался Олонтетль.

– Я полагаю, что солнце всходило и заходило ещё задолго до того, как люди стали приносить Богам кровавые жертвы. Другие народы, причём не только аколуа, подобные жертвы Богам не приносят. И, если бы не религия ацтеков, то человеческая кровь не стекала бы ручьями с жертвенных камней. И при этом солнце не погасло бы, и луна не упала бы на землю.

– Так ты полагаешь, что человеческие жертвы Богам не требуются? – нахмурившись, спросил жрец.

– Я полагаю, что Боги могли бы насладиться нектаром цветов или, в крайнем случае, дурманящим напитком пульке, Зачем им пить солёную кровь? – глядя в глаза жрецу, спросил юноша.

– Ты достаточно смел, если произносишь такие слова. Такое право есть только у вождей сильных народов, таких, как Несауальпилли из Тескоко. А ты, Мекатли, говорил, что боишься смерти и боли. Или ты просто глуп?

– Лучше считай меня глупцом, жрец. Хотя я и боюсь смерти, но иногда мне хочется поскорее уйти из этого жестокого мира. Мне уже невмоготу оставаться в Миштлиалтепетле, – признался беглый раб.

– Откуда ты родом, Мекатли? – спросила Китлалполь.

– Моя мать была родом с далёкого юга. Она рассказывала мне, что их народ – семби населял красивые города на жарком побережье у большой солёной воды. Однако после того как на побережье во время страшного урагана обрушились огромные волны, города были разрушены, а большинство жителей погибли. Выжившие семби ушли на север, где и родилась моя мать. Потом на их небольшое поселение среди джунглей напали безжалостные воины, одетые в шкуры ягуара. Они перебили почти всех мужчин, вступивших с ними в схватку, а выживших в бойне мужчин, а также женщин и детей увели в плен. Их привели в Миштлиалтепетль, где моя мать, будучи маленькой девочкой, впервые увидела жертвоприношения людей, которых перед смертью намазывали синей краской. Всех пленных мужчин из народа семби принесли в жертву Богам. Моей матери повезло – её оставили в живых. Она стала рабыней торговца тканями. Вскоре она приглянулась зажиточному земледельцу, который выкупил её из рабства и женился на ней. Моя мать родила несколько детей и последним – меня. Однако скоро настали неурожайные годы, и наступила нищета. Моим родителям пришлось продать в рабство всех моих старших братьев и сестёр. Их купил отец Эхекатля и тут же передал жрецам разных храмов для принесения в жертву кровожадным Богам. Тем самым он хотел заслужить милость Богов. Я вспоминаю, как моя мать часто рыдала по ночам, вспоминая своих детей. Когда я был маленький, мать часто рассказывала мне о своей прошлой жизни. Она-то и поведала мне о народе, который приносил в жертву Богам только маисовые лепёшки, мёд и цветы.

– Даже аколуа приносят в жертву собак, бабочек и колибри. Но они всё же живые существа, а не растения и не еда, – в задумчивости произнёс Олонтетль.

– Возможно, твоя мать всё это придумала, Мекатли? – спросила Китлалполь.

– Я верю ей больше, чем жрецам, – смело сказал Мекатли.

– Как же ты стал рабом? Тебя тоже продали в рабство родители? – поинтересовалась Китлалполь.