19:00 Виктор Кокосов. Струги на Неве. Город и его великие люди | |
Виктор КокосовСтруги на Неве. Город и его великие людиЖанр: историческая литератураРоман рассказывает о войне со шведами, которую царь Алексей Михайлович вёл в 1656–1658 годах. Хотя на протяжении её русскими войсками были одержаны многие славные победы в Прибалтике и на Неве, эта война почти не привлекала внимания писателей и долгое время оставалась малоизвестной для читающей публики. А ведь цель её была немалая: за полвека до Петра Великого его отец Алексей Михайлович пытался широко распахнуть дверь в Европу: осада Риги и Нотебурга – русского Орешка, Кексгольма – русской Корелы, взятие Дерпта – старинного русского города Юрьева, других городов и крепостей в Ливонии, уничтожение Ниеншанца и даже разгром русскими стругами на Неве шведской эскадры… Роман написан сочным языком и легко читается. Простая фабула его помогает читателю быстро войти в суть повествования и, несмотря на большое количество эпизодов, героев, не утратить нить событий, не забыть персонажей. Такая манера изложения помогает неотрывно следить за происходящим и с интересом узнавать забытые страницы нашей истории. Из серии: Петербург: тайны, мифы, легенды Возрастное ограничение: 12+ Дата выхода на ЛитРес: 03 июня 2020 Дата написания: 2017 Объем: 300 стр. ISBN: 978-5-6041463-504 Правообладатель: Страта Струги на Неве. Куда ни глянь, – везде курган
Стоит над русскими костями… Фёдор Пестряков Заря Не брал сон государя! Завтра будет особый день не только в жизни царя и народа русского – многих других народов рядом живущих. Завтра мир узнает, что он объявил войну шведской коруне! Завтра, в год семь тысяч сто шестьдесят четвёртый[1] от сотворения мира в погожий майский день под перезвон колоколов московских церквей народу возвестят: Государь, Царь и Великий князь Всеа Великия и Малыя и Белыя Руси самодержец объявляет войну шведскому королю Карлу Десятому Густаву! Может, и брат Фредерик тоже подаст свой голос? Ещё тринадцатого марта послана с князем Данилой Мышецким царская грамота к датскому королю, которую – в знак особой важности – государь подписал лично[2]. Фредерику III русский царь предлагал соединить усилия датского флота с русскими войсками и совместно действовать против Швеции. Алексей Михайлович, тяжело дыша, слез с ложа, накинул комнатный зипун, сунул ноги в просторные башмаки, пересёк опочивальню и вошёл в свою рабочую комнату. На столе лежали оставленные с вечера бумаги. Не обращая на них внимания, он неторопливо направился к резному оконцу, распахнутому на ночь по его приказу, – по нежной коже полного лица, по бороде заструился свежий ветерок. За окном было темным-темно. «Так же тёмны, верно, и мысли шведского государя», – подумал Алексей Михайлович. Не верил он Карлу. Тот прислал ему в минувшем году под Смоленск весьма вежливого посла Розенлинда, посол лил елей на уши, приятные слова рёк. Звал швед вместе растерзать Польшу с Литвой – причём соблазнял русского царя большими выгодами. Но эта охота более напоминала травлю, и, несмотря на многие обиды, ляхами причинённые русскому царству-государству, Алексей Михайлович не мог на подобное согласиться! Тем более он вернул уже Белую и Малую Русь, укрепился на Волыни и на Подолии, в Великом Княжестве Литовском, на старых русских землях, испокон века православными населённых! А сейчас его послы с польскими судят да рядят, как царя Алексея Михайловича и польским королём выбрать. Дабы раз и навсегда прекратить усобицы братских народов, разделённых уже не только латинскими обрядами, но и взаимными обидами. Не ко времени. Ой как не ко времени идти войной на шведа! Совсем недавно как Земский собор и Переяславская рада затвердили присоединение Малороссии к его царству. Поляки признавать того не хотят. Да и среди казаков запорожских возникли волнения. Одни тянут к Варшаве, другие – к Москве. А иные – к шведскому «кузену», коий всю Польшу кровью залил. И Никон ещё… Со своими исправлениями в делах церковных какую Смуту среди попов и монахов посеял! Словно разворошил осиное гнездо! Ввёл поясные поклоны вместо земных, указал креститься щепотью, церковные книги исправлять… Московский собор Никона поддержал, то есть сорок иерархов церкви, да Антиохийский патриарх Макарий и сербский Гавриил. Под ответом на вопрос Никона, как креститься до́лжно, все свои подписи учинили. А дал ответ мудрый патриарх Макарий. Государь запомнил его дословно: «Предание прияхом сначала веры от святых апостол, и святых отец, и святых седьми соборов, творити знамение честнаго креста, с треми персты десные руки, а кто от христиан православных не творит крест тако, по преданию восточныя Церкви, еже держа с начала веры даже до днесь, есть еретик и подражатель арменов, и сего имамы его отлучена от Отца и Сына и Святаго Духа и проклята». Кто спорит! Надо, надо было наводить порядок – но не так же, как патриарх – железной рукой. Так боле воеводе пристало службу править. Москва ноне Свеча Православия, на неё ж равняться до́лжно и в делах! А мор, прошлый зимой с Руси ушедший! Государь поёжился, будто зимним ветром его обдало. Сколь бед мор наделал! Прошлым летом и осенью самый страх был! Тула да Суздаль боле чем наполовину вымерли, в Поволжских градах да селениях уж и стонать было некому. А в Москве что деялось! Царица Мария Ильинична с детишками едва спаслась сначала в Троице-Сергиевском монастыре, опосля – в монастыре в Калязине. Спасибо патриарху – вовремя их из столицы спровадил. Считай – спас, ведь наследник престола отцовского, царевич Алексей Алексеевич, совсем кроха ещё! Сам он тогда войну за Смоленск вёл, на Москве князя Пронского вершить дела оставил, а Никону письменно повелел столицу покинуть. И не зря! Слал ему Пронский письма о невзгодах, помнил государь его последнее послание: «В Москве и слободах православных христиан малая часть остается… а приказы все заперты, дьяки и подьячие все померли, и домишки наши пустые учинились». Потом лишь царице князь отписал в сентябре, дескать, почти вся Москва повымерла, да вслед письму и сам преставился! И донесли Алексею Михайловичу, что боле трёх десятков городов его царства охвачены мором! И никто не знал, как с этой напастью справиться. Царицей Русь спасена! Настоящей государыней себя показала представительница славного рода Милославских. Повелела устроить карантины, заставы. На дорогах огромной державы палили великие костры, проверяли всех проезжих, их пожитки с товарами. Ежели было даже малое подозренье, что их касались больные, – всё нещадно сжигалось. А с письмами, даже царскими, так велела поступать: подъезжал гонец к костру и кричал, кому письмо везёт. С другой стороны костра садился за столик писец – и начиналось действо. Гонец громко диктовал слово в слово всё письмо, потом писец через пламя ему кричал, что записал. Убедившись, что не напутали, отправляли новое письмо по назначению, а старое гонец бросал в костёр и вертался туда, откудова приехал. Да и он тоже не сидел сложа руки: указал все деньги, посылаемые в Москву, перемывать. И беда стала отступать. Но сколько людей поумирало! Хлебопашцев и тех, кого можно в войско забрать! Да… Не ко времени эта война. Но отсидеться в сторонке нельзя. Догрызёт швед поляка – в нашу землю двинется. Разве ж можно слову королей, принявших ересь лютераньскую, доверять? Позвал на свою беду Василий Шуйский их полвека назад – по сию пору расхлёбываем. Всю Ижорскую землю потеряли, Тихвина и Гдова, самого Новгорода едва не лишились. Стыдно сказать – крепость Орешек ноне Нотебургом кличут, Корелу Кексгольмом прозвали. Ивангород в предместье Нарвы превратился. Тьфу, поминать гадко! И всюду – Никон ему не раз сказывал – всюду утесняют шведы православных. Лютеране со своими фогтами и пасторами так повернули, что только у них, нехристей, право есть. А с православных семь шкур драть мочно! И укорял его патриарх, всякий раз о том поминая, и требовал вернуть исконные русские земли под царскую руку. И дерзок был иной раз до крайности – корил: какой ты-де государь Всеа Руси, ежели у тебя по Неве шведы в крепостях расселись и русскими землями заезжих немчинов испомещивают. Главная ж задача великого государя – защищать православных! И что возразишь? Прав Никон. И он, царь Всеа Росии, православным поможет! Сам-то на Ригу пойдёт – удар в самое сердце шведского господства нанести, но и к Неве войско направит. Туда уж был отправлен – государь за этим проследил – верный человек, стольник Пётр Потёмкин. Тот самый, что год назад изгоном взял у поляков Люблин. Мелкого шляхтича государь отметил ещё полтора десятка лет назад, когда, за верную службу отца став стольником, тот попал в число сопровождающих совсем юного Алексея на богомолья. Младший сын в скромной московской семье главным назначением своим видел службу государю, прекрасно понимал: стольник – предел мечтаний для незнатного дворянина. И служил из чести, не за злато! Но верных да глупых было в избытке. Государь, увы, часто убеждался: иной верный дурак таких дров наломает, что потом годами не соберёшь. Бона, даже святейший Никон со своими реформами подобно гишпанскому инквизитору несогласных через коленку ломает. Исправляй теперь за него, людей успокаивай! Потёмкин был рассудителен, пытливым умом обладал. Таковых бы учёных мужей поболе – к знаниям тянулся, книги любил, а уж с какой охотой старые свитки разбирал – дела бы ему посольские править, а не шведов в северных болотах пугать. Но всему своё время, что поделать! Он вот, государь, тоже ведь любит свои мысли бумаге доверять, а скоро придётся откладывать перо, надевать до-спех да к войску ехать, Ливонию воевать. Нет! Все, способные вершить дела – от царя до ратника – должны сегодня за землю родную встать. Потому и ещё один старый знакомец по богомольям – стольник Семён Змеёв – тайный указ царя с зимы сполняет. Будет шведу от него знатный гостинец! Алексею сказывали, как после Столбовского мира[3] король шведский Густав Второй Адольф похвалялся (и государь повелел эти слова для памяти записать!): «Теперь без нашего позволения русские не могут выслать ни даже одной лодки в Балтийское море… Теперь у русских отнят доступ к Балтийскому морю, и надеюсь, не так-то легко будет им перешагнуть через этот ручеек». Что ж, верно. Но верно и то, что с той поры православные бегут и бегут от шведов со своих исконных земель. Такой порядок устроили рабам Божиим – хоть вешайся. Аки клопы кровь и соки и людишек сосут – и никак не насытятся. Нет, шведам верить нельзя. Всеми способами ищут, как бы у нас поболе земли урвать. И творят разные пакости. Не забыл Алексей Михайлович, как нанесли ему личную обиду: не выдали в Стокгольме самозванца Анкудинку. Свой прибыток от деяний сего злодея искали, новой Смуты в его царстве вожделели. Стрелецкий сын Тимофей Анкудинов с десяток лет назад пожёг на Москве двор с женой да объявил себя сыном царя Василия Шуйского. Не дожидая, пока за слова таки на дыбу вздёрнут, утёк в туреччину зудел назойливо о своих правах на престол султанским визирям в Стамбуле, но не найдя сочувствия, к папе римскому подался, назывался «гранд-дюком Владимирским и Шуйским, князем Великопермским», предлагал привести Русь в католическую веру. Но папа не пожелал связываться с «Джованни Шуйским», и тот бежал к казакам Хмельницкого. Это было уже серьёзно: прохиндей уверил часть старшины, что он – законный наследник престола, а царь Алексей – самозванец. И государь приказал добыть «вора Тимошку» и доставить в Москву. По доброте своей Алексей Михайлович обещал Анкудинке прощение, ежели свои безумные дела прекратит. Но тот исчез, и… для бешеной собаки сто вёрст не крюк – объявился в шведских землях, обещая за помощь в его «праведном» деле своей законной царской десницей передать короне ещё многие русские земли. Правившая тогда королева Кристина, пожалев «сиротку», который в четвёртый раз, к слову, сменил веру, на этот раз став лютеранином, даже передала ему значительную сумму денег – дабы «принц» не нуждался. Жить в своей стране дозволила. А царёву посланцу в выдаче Анкудинки отказала. Впрочем, и собирать ему войско риксдаг не спешил. Держал самозванца до случая, аки камень за пазухой. Царь через своего посланца настойчиво требовал выдать самозванца, и королева, наконец, согласилась, но… того в пределах коронных земель и след простыл. Наскучило Анкудинке безделье – и «Шуйский» продолжил свой путь по странам европейским, пока не попал в края союзного Алексею Михайловичу голштинского герцога. Герцог как раз просил у Москвы торговых привилегий и свободного проезда в Персию для своих людей. И в знак расположения к православному царю изловил и передал ему Анкудинку, которого привезли с великими предосторожностями в Москву. И вот три лета назад Тимофея Анкудинова прилюдно четвертовали. Алексей Михайлович по сию пору не понимал: почто не бил челом великому государю, не просил живота, почто упорствовал в своём царском достоинстве, даже когда родная мать признала! Мог же получить милость – не любил государь людей мучить. Ан пришлось казнить, кабы второй Смуты не возникло. При отце повесили ворёнка[4], при нём взошёл на плаху Анкудинка. Царь вновь поёжился – теперь от пробежавшей по телу нервной дрожи. Удел такой у тех, кто неосторожно к царскому месту приблизится. Потому как у каждого – от боярина до холопа в России – своё место. «Да уж, – подумал Алексей Михайлович, – даже Указ мой изменить то не мочен!». И так вдруг тоскливо ему стало. Потому как сам разбередил кровоточащую рану. Ну ничего не мог он, владыка огромной державы, ничего не мог поделать с местничеством. И даже в этой войне он, самодержец, вынужден считаться в первую голову с породой своих воевод![5] Так уж повелось на Руси, что все служилые люди знали: если пращуры одних командовали пращурами других, то и все дети, внуки, племяши будут также вечно командовать потомками подчинённых. И порухой родовой чести было встать под начало воеводы, предок которого под началом, скажем, твоего прадеда служил. Это же весь род понижало на ступень, а то и несколько, в строго сословном царстве-государстве. Да, царь волен был издать любой указ. Но упомянутый в нём боярин или дворянин мог в ответ подать челобитную «в отечестве»: мол невместно ему служить под началом упомянутого в указе. В ответ другой стороной подавалась челобитная «о бесчестье и оборони», и делом занималась Боярская дума. Поднимались разрядные книги, изучались старые записи. И не считался истец ослушником: он не против царя выступал, а против первенства другого, за честь рода! А дело стопорилось! Поэтому шаг за шагом наступал на прежние порядки великий государь. Как Никон – ломать всех бояр, детей боярских да дворян через колено, не решался. Эдак и служить-то станет некому. Он прекрасно помнил, как решил дать на войне особое командование и полки своему любимцу князю Юрию Алексеевичу Долгорукому – а к нему никто из благородных людей служить не пошёл! Потому как князь относился хоть и к аристократии, но второстатейной. И считали служилые, что недостаточно знатен Долгорукий для такого назначения, не хотели ущерб иметь в своём статусе. И – виданое ли дело! Сам Алексей Михайлович любимцу полки формировал, хотя уж и совсем не царское это дело! И на войне со шведами придётся считаться с породой! Потому что не изменишь в один раз вековых убеждений в людях, что Трубецкой всегда должен командовать Долгоруким, Хованский – Змеёвым, Голицын – Потёмкиным. Но удалось государю и на своём настоять. Не было в этом походе разделения на Большой, Сторожевой и прочие полки. Был Государев полк и прочие отряды. Шли полки нового строя с иноземными офицерами. И, наконец, Алексей Михайлович лично возглавил армию. А это значило, что все важнейшие приказы исходили только от него! За оконцем стало светло-розово, повеяло утренним холодком. Скоро пора было собираться на молитву. Алексей Михайлович оглянулся. У дверей уже стоял слуга-постельничий, не решаясь отвлечь великого государя от высоких мыслей. Царь притворил оконце и дал знак, чтобы ему подавали умываться.
Рейтинг: 5/2
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ rel="nofollow" Регистрация | Вход ]
[ rel="nofollow" Регистрация | Вход ]