Павел Корнев. Ренегат

Павел Корнев

Ренегат

Часть первая. Дорога в запределье

Глава 1

1

Пронзительный осенний ветер трепал пожухлые листья, мёл по дороге колючую снежную крупку, выл в печных трубах и свистел под скосами крыш. А ещё - рвал полы плаща, сдёргивал шляпу, обжигал неожиданно хлёсткими порывами лицо.

Будто издеваясь над флюгером почтовой станции, он беспрестанно менял направление, дул то с одной стороны, то с другой, и медный голубь на крыше вертелся просто безостановочно. Не желая уподобляться этой безвольной марионетке, я прислонился плечом к стене и несколько раз сжал и разжал кулаки, разминая занемевшие из-за утреннего морозца пальцы. Тонкие кожаные перчатки защищали от холода не лучшим образом, но все зимние вещи оказались убраны в забитый под завязку дорожный сундук.

Ангелы небесные!

День не задался с самого начала: сначала пришлось вставать спозаранку и завтракать всухомятку хлебом с холодной кровяной колбасой, затем битый час ждать карету на продуваемой всеми ветрами площадке перед почтовой станцией. Погода не радовала: начало осени выдалось на удивление холодным и ненастным, словно мы находились в северных марках, а не средних землях империи. Ещё и почта оказалась заперта!

Безобразие! Совсем здешний смотритель страх потерял!

Или дело вовсе не в его беспечности и разгильдяйстве?

Я выдохнул короткое проклятие, и ветер тут же разметал вырвавшийся изо рта пар, унёс его прочь.

- Как думаешь, Хорхе, - обратился я после этого к слуге, - не сыграл ли с нами дурную шутку хозяин постоялого двора, выставив за порог раньше условленного часа?

Хорхе Кован придержал едва не сдёрнутый ветром капюшон и поднял к небу смуглое лицо, обветренное и морщинистое. Пустое! Над крышами расползлась серая пелена низких облаков; если солнце уже и взошло, этого было не разглядеть.

Слуга поёжился и покачал головой.

- Ума не приложу, какой ему в том прок, магистр, - с сомнением произнёс он после недолгих раздумий, затем стянул вязаные перчатки и принялся растирать ладонями раскрасневшиеся щёки и орлиный нос.

Я обвёл рукой тёмные окна выходивших на площадь домов и начал перечислять:

- Кареты нет, почтовая станция заперта, лавки не открылись. И кругом ни души. Какой выход из этого следует, Хорхе? Ну же! Используй логику!

- Логика… - осторожно произнёс Кован не в первый раз слышанное от меня слово, - и… опыт подсказывают, что шутнику всыплют по первое число. Но, магистр, нужны ли нам неприятности?

Долгое пребывание на холоде отнюдь не наполнило меня смирением и всепрощением, рассмеялся я недобро и даже зло.

- Хорхе! Императорской хартией учёный люд выведен из подсудности и светских, и церковных властей. Не забывай об этом!

Но так легко слугу оказалось не смутить.

- При всём уважении, магистр, - покачал он головой, - слова о хартии не остановят толпу. Императорское правосудие далеко, а колья и косы – близко. Кинжал на поясе никого не напугает, придётся пустить наглецам кровь. Ваши коллеги будут недовольны.

Тут он меня уел. Напряжённые отношения между школярами и простецами давно стали притчей во языцех. Но и спускать столь изощрённое издевательство, я не собирался. Ноги замёрзли так, что уже пальцев не чувствую!

- Мои коллеги никогда не бывают довольны, - проворчал я, не желая признавать правоту слуги.

- Хорошо, что с нами нет маэстро Салазара. Он дурно влияет на вас, магистр, - вздохнул Кован. – Грешно радоваться чужим бедам, но этот пропойца непременно втравил бы нас в неприятности.

- Трезвый Микаэль – сама доброта.

- И часто ли он пребывает в подобном состоянии? - не удержался Хорхе от едкого замечания. – Разве что когда спит, да пока не похмелится. Но с похмелья он и вовсе злой как все князья запределья вместе взятые!

Предвзятое отношение слуги к Микаэлю не являлось для меня секретом: старик на дух не переносил уроженцев Лавары, да и остальных южан тоже не жаловал. На юге соплеменников Кована издревле обвиняли во всех смертных грехах, начиная от ростовщичества и скупки краденого и заканчивая конокрадством и воровством детей.

- В городской тюрьме Риера не наливают, - проворчал я, внутренне негодуя, что срочный вызов спутал все карты и помешал вызволить подручного из цепких лап правосудия до своего отъезда из города. Судебное разбирательство грозило затянуться надолго, а значит, в новом деле придётся обходиться без талантов Микаэля.

Я постучал сапогом о сапог, но выдумать достойную месть поднявшему нас ни свет ни заря шутнику не успел. Хорхе встрепенулся и сообщил:

- Свет зажгли.

- Где? – встрепенулся я.

- У булочника.

- Беги узнай, который час! – попросил я слугу, но тут же встрепенулся и снял с пояса тощий кошель. – Держи грешель, купи какого-нибудь горячего питья. И не скупись, себе тоже возьми.

Хорхе Кован принял мелкую монету в четверть гроша и заколебался.

- Могу покараулить, пока вы сходите. Хоть погреетесь.

- Иди! – отмахнулся я.

Если дело не в дурацкой шутке и почтовая карета просто задержалась в пути, то кучер будет навёрстывать упущенное время и ожидать пассажиров наверняка не пожелает. При необходимости Хорхе мог навязать своё мнение кому угодно, но, как совершенно справедливо заметил он сам, меньше всего сейчас нам нужны проблемы с местными властями.

Накинув на голову капюшон, Хорхе пересёк площадь и постучался в булочную. Какое-то время ничего не происходило, затем дверь распахнулась и слуга скрылся в лавке.

Я остался на улице наедине с холодом и ветром. Та ещё компания.

Сделав несколько глубоких вдохов, я обратился к своему эфирному телу и попытался с помощью внутренней энергии ускорить кровоток и хоть немного согреться, но ожидаемо натолкнулся на невидимую стену. Когда-то для подобного трюка не требовалось даже сосредотачиваться, теперь же единственным результатом стало болезненное жжение в левой руке.

Провалиться мне на этом месте! В кого я только превратился?!

Беззвучно выругавшись, я начал перебирать пальцами янтарные чётки, и вскоре раздражение и злость отошли на второй план, жжение в руке ослабло, перестал трясти озноб. Нет, холод никуда не делся, просто стало легче не обращать на него внимания.

Стукнула дверь, на улицу вышел Кован. Он пересёк площадь и протянул мне одну из двух глиняных кружек, горячее содержимое которых курилось белёсым паром.

- Два пфеннига, магистр, - полез он за сдачей.

- Потом! – отшил я слугу и стиснул озябшими пальцами тёплые бока кружки. Затем вдохнул чудесный аромат глинтвейна, миг помедлил и сделал первый осторожный глоток. По телу разошлось живительное тепло, хмурое утро сразу перестало казаться таким уж невыносимо-холодным. Впрочем, непогода мигом напомнила о себе порывом стылого ветра. Позёмка на площади так и кружилась.

- Булочник говорит, с утра все в церкви, - сообщил Хорхе, хлебнул глинтвейна и поёжился.

- Ну конечно! – Я хлопнул себя по лбу. – Болван! Сегодня же осеннее равноденствие! Первый день пути Пророка в Ренмель!

Хорхе особой религиозностью не отличался, поэтому уточнил:

- И чем нам это грозит, магистр?

- Проторчим тут ещё не меньше часа, - ответил я и вновь приложился к пузатой кружке. Сделал длинный глоток и поморщился. – Пока не закончится праздничная служба, никто в дорогу не отправится.

Кован скривился и досадливо сплюнул под ноги.

- Идите греться, магистр. Я покараулю карету.

- Допивай, сразу и кружку унесу.

Хорхе запрокинул голову, кадык на худой шее заходил вверх-вниз в такт быстрым глоткам, и я остановил слугу.

- Да не торопись так!

Подогретое вино подействовало наилучшим образом, да и обращение к эфирному телу пусть и с заметным опозданием всё же принесло свои плоды. Холод на время отступил, поэтому в гости к булочнику пойду позже, когда снова озябну.

Слуга вдруг встрепенулся и скинул с головы капюшон.

- Магистр! Слышите?

Я замер на месте и очень скоро уловил цоканье копыт и скрип конной упряжи. Тогда влил в себя остатки глинтвейна и не без сожаления отдал Ковану кружку, о бока которой было так приятно отогревать замёрзшие пальцы.

- Живо! Одна нога там, другая здесь!

Хорхе побежал в булочную, а я поднял с земли саквояж и вышел на площадь в ожидании почтовой кареты. Увы и ах, из-за домов на дорогу вывернула четвёрка лошадей, тащивших за собой неповоротливый дилижанс. Передней парой управлял форейтор - щуплый паренёк в надвинутой на уши войлочной шапке и латаной-перелатанной куртке. На облучках сидели кучер в зелёном плаще и заросший кудлатой бородой охранник в тёплой стёганой куртке. Одной рукой он придерживал устроенный на коленях арбалет.

Дилижанс!

Я страдальчески сморщился. Мало того, что пассажиры обыкновенно набивались туда будто селёдки в бочки, так эти сундуки на колёсах ещё и ехали куда медленней почтовых карет. С тем же успехом можно было отправиться в путь пешком. Если б не холод и опасность наткнуться на ватагу лихих людей, видят небеса, я бы так и поступил.

Лошади остановились, и парнишка-форейтор немедленно выбрался из седла, прошёлся по площади, разминая занемевшие ноги. Кучер закашлялся, трубно высморкался и простуженно крикнул:

- Кому на Стожьен? Ваша милость, поспешите! Лошадок здесь менять не будем!

Я заколебался, и успевший вернуться от булочника Хорхе Кован негромко спросил:

- Магистр, так мы едем или нет?

Почтовую карету можно было прождать ещё час или даже два, поэтому я подошёл к седоусому кучеру и поинтересовался:

- Что с местами, любезный?

На крыше были закреплены какие-то тюки и пара вместительных сундуков, рассчитывать на поездку в одиночестве не приходилось.

Кучер шустро спрыгнул с облучка и распахнул дверцу общего отделения.

- Прошу!

Внутри друг напротив друга были установлены две лавки. На одной относительно вольготно расположились два дородных горожанина в одежде мастеровых. На другой устроилась почтенная матрона сложением им под стать, рядом с ней приткнулся пухлый юноша, и эта парочка буквально вдавила в противоположную дверцу румяного молодчика, чей род деятельности навскидку определить не удалось.

Смотрели на нас пассажиры без всякой приязни; тесниться им никоим образом не хотелось.

И в таких условиях ехать до самого Стожьена? Увольте!

- Империал свободен, магистр, - заметил Хорхе. – Прокачусь наверху.

- На крыше поездка за полцены, - спешно вставил кучер и вытер рукавом нос. – Всего три крейцера с человека за почтовую милю.

- А спереди? – указал я на отделение для состоятельных и благородных.

- Дюжина с человека. – Кучер оценивающе глянул на мой дорожный сундук и добавил: - Багаж бесплатно.

Я заколебался, не зная как поступить: отправиться в путь на дилижансе или дождаться почтовой кареты? Простоять на холодном ветру ещё невесть сколько времени или выехать в Стожьен на эдаком тихоходе, зато прямо сейчас?

Ангелы небесные! Ненавижу ждать!

Я поднял руку с чётками, привычным движением намотал их на кисть и поцеловал золотой символ веры – звезду с семью волнистыми лучами.

- Закрепи сундук на крыше и лезь внутрь, - скрепя сердце, приказал я Ковану и достал кошель, но слуга заколебался.

- На империале дешевле, магистр.

- Не по такому холоду. - отрезал я. – Лечить потом тебя дороже выйдет!

Хорхе пожал плечами и направился за моими пожитками, а кучер перестал загибать пальцы, высчитывая плату за проезд, и заорал на всю площадь:

- Гюнтер, бездельник! Помоги человеку!

- Бегу, дядя!

Парнишка-форейтор бросился к Хорхе и вдвоём они потащили сундук к дилижансу. Дальше Кован взгромоздил сундук на крышу и принялся закреплять его там верёвками.

Кучер наконец покончил с расчётами и объявил:

- С вашей милости тридцать шесть крейцеров.

С учётом почтовых сборов при каждой смене лошадей поездка на карете обошлась бы даже дороже, и я распустил тесемки кошеля.

- Сколько времени займёт поездка? – поинтересовался, выудив половину талера и пару грошей.

- Часа два, не больше, - ответил кучер, внимательно изучил серебряные монеты и расплылся в подобострастной улыбке. – Прошу!

Но тут встрепенулся бородатый охранник.

- Кинжал, - хрипло произнёс он, заметив на моём поясе оружие.

- И что с того? – хмыкнул я, стянул с правой руки перчатку и продемонстрировал серебряный перстень с гербом браненского университета. – Или бумаги показать?

Сомнение в грамотности собеседников прозвучало явственней некуда, и кучер быстро произнёс:

- Не стоит, ваша милость. Забирайтесь и тронемся!

Пальцы моментально занемели от холода, и это обстоятельство моего настроения отнюдь не улучшило, но до прямых оскорблений я всё же опускаться не стал. А только распахнул дверцу, и сразу пошли прахом надежды на поездку в одиночестве. Место у дальней стенки оказалось занято худощавым сеньором, смуглым и темноволосым.

Как бы невзначай замешкавшись на верхней ступеньке, я окинул незнакомца быстрым взглядом. Выглядел дворянин лет тридцати от роду, на худом лице с резкими высокими скулами и короткой чёрной бородкой выделялся крупный прямой нос. Волосы были стянуты в косицу, в левом ухе посверкивала золотом серьга с крупным зелёным самоцветом. И глаза тоже – зелёные.

Из-под распахнутого плаща проглядывал добротной тканью и начищенными пуговицами синий камзол, на шею был повязан тёплый платок. Кожаный оружейный пояс оттягивала дага, а ножны с широкой и не слишком длинной скьявоной мой попутчик упёр в пол и придерживал коленями. Левая рука лежала на сложной корзинчатой гарде.

Из особых примет отметить удалось лишь белую нить шрама на правой щеке.

- Сеньор… - Я коснулся кончиками пальцев к шляпе, опустился на сиденье и устроил на коленях саквояж.

Кучер прикрыл дверцу, но темно из-за этого не стало: свет проникал через оконце с поднятой ставней в передней стенке.

Сосредоточенное лицо незнакомца дрогнуло, и он расплылся в обаятельной улыбке.

- Сильвио де ла Вега, к вашим услугам!

- Филипп вон Черен, лиценциат, - представился я, пытаясь распознать акцент собеседника. Это оказалось непросто: говорил он на северо-имперском наречии столь бегло и чисто, что вполне мог сойти за местного уроженца. Но южанин – это точно; слишком характерная внешность.

Сильвио с интересом посмотрел на мой серебряный перстень и не удержался от вопроса.

- Великодушно простите моё любопытство, Филипп, но разве вы не изучаете тайные искусства? Я слышал обращение «магистр»…

- О! – улыбнулся я. – Путаница вполне объяснима. Помимо всего прочего так обращаются и к лекторам факультета свободных искусств.

- Благодарю за пояснение, - принял мой ответ собеседник, запахнул наброшенный на плечи плащ с меховым подбоем и погрузился в собственные мысли.