Константин Кураленя. Меч равновесия

1 глава

 

Аттила – по прозванию Бич Божий, царь гуннов. Сначала царствовал с братом, но после убийства последнего – один, с 455 года после Рождества Христова. Несмотря на дикость, обнаруживал известное достоинство; образовал мощный союз, куда вошли гунны, остготы, герулы и другие… В 453 году женился на бургундке Ильдеко, которая в первую же ночь убила его, мстя за гибель своего народа. По смерти Аттилы гуннское царство утратило своё могущество.

По материалам Энциклопедического словаря С.-Петербург. Изд. П.П. Сойкина. 1901г.

Всё было кончено. Она поняла это ещё прошлой ночью. Слегка сутулясь, к ней в шатёр вошёл командир её личной стражи Грут и, отводя в сторону взгляд, виноватым голосом сообщил, что их союзники скрытно покидают лагерь, унося провиант и то немногое, что осталось из оружия. Тихо снялась и ушла тысяча аваров Кунчака, бесследно исчезли две сотни степняков Мусокия. В скором времени они либо окажутся в стане противника, либо разбредутся по степи, пополнив собой бесчисленные шайки разбойного люда, коих за годы смут и войн развелось, словно блох в лохмотьях немытого наёмника. Воззвание Курвата делало своё грязное дело. Не вражеские стрелы, не мечи храбрых всадников вырывали из рядов некогда сплочённой её армии отважных воинов. А жалкий клочок пергамента, который и прочесть-то мог один из сотни, делал своё грязное дело, истребляя ряды её сторонников.

Кто бы мог подумать ещё пять лет назад, когда был жив её отец, потомок великого короля Аттилы, что это богатое и сильное своим войском и полководцем государство падёт под нашествием полчищ хазар. Каган Кур- ват, войдя в силу, возжелал жить своей волей. Смерть последнего из правителей гуннов развязала ему руки. В стране началась вакханалия. Кагану выпала возможность освободиться от невыносимой и оскорбительной опеки тюркского каганата и создать свою державу. Надо лишь забрать власть из рук у наследницы – молоденькой и глупой королевы Тины.

Самый простой и бескровный путь – это женитьба, затем порабощение и жестокое подавление всяких вылазок свободолюбивого народа. Молодая королева была красавицей, любого мужчину, видевшего её, охватывало нестерпимое желание безраздельно владеть прекрасным, созданным богами для любви, телом. Однако девчонка оказалась строптивой. Она не пожелала любви грозного властителя, а решила сама управлять доставшимся ей наследством. Обозлённый отказом, каган со своими ту- менами вторгся в благодатный и цветущий край. Исход наглого вторжения, казалось, был предрешён. Королева Тина ещё не обладала искусством правления искушённого в интригах царедворца, и, тем более, не имела военного опыта полководца. Она была просто женщиной, но женщиной с волевым, упрямым характером и чистой душой. Женщиной, умевшей удары судьбы и жизненные невзгоды переносить стойко, и не желавшей становиться игрушкой в руках дикого степняка.

В начале войны её воины достойно отражали атаки хазарских сотен. Сумели одержать две победы, и были полны решимости продолжать борьбу. Однако Курват, как и подобает хитрому и прожжённому интригану, сыграл на людской алчности и предательстве. И, как результат, развал и деморализация войск вихрем промчались конницей диких варваров по владениям молодой королевы. Затем последовал ханский указ о том, что воины, добровольно перешедшие к нему на службу, будут пользоваться всеми привилегиями наравне с его воинами, равно как их родные и близкие… Противостоять хазарским захватчикам стало некому.

Грут после доклада, так и не дождавшись никаких приказов своей госпожи, нерешительно пятясь, вышел из шатра. Тина сидела в облачении воина гвардейской охраны. Шлем и кольчуга лежали рядом. От света мерцающего факела, её распущенные по плечам чёрные волосы переливались золотисто-оранжевыми волнами.

Две сотни оставшейся при ней личной охраны были практически заперты на горе. У подножия, вблизи единственного удобного спуска с горы, расположился каган Курват со своим многотысячным войском. Действий он не предпринимал никаких, ожидая, когда неприступная гордячка будет сломлена осадой и сама войдёт к нему в шатёр.

Королева Тина обдумывала варианты выскользнуть из ловушки, но все они оказывались тупиковыми.

Наложницей у Курвата она не станет ни при каких обстоятельствах. Тину передёрнуло от мысли, что с ней будет тогда творить новоявленный повелитель. «Уйти» от кагана «простым путём» – покончив собою… Это совершиться в тот час, когда не будет иного выхода. Тогда, и только тогда смогут увидеть её полёт со скалы бешеные собаки Курвата… Ещё один выход – это коллективное самоубийство. Если ночью обеими сотнями обрушиться на головы самоуверенного врага. У оставшихся в живых будет шанс уйти…

Тина окликнула часового. В шатре появился молодой воин.

– Вызови ко мне Грута.

Часовой ушёл выполнять распоряжение госпожи. Она вспомнила его имя – Осян. Отличный стрелок из лука. Ловкий и сильный воин. Да и мужской красотой не обижен… Непроизвольно улыбнулась своей мысли Тина. Среди двух сотен её телохранителей, пожалуй, сложно найти лучше. А ведь каждый из них искусство ведения боя впитывал вместе с молоком матери. Впрочем, как и беззаветная преданность своему повелителю. Такой боец, безо всякого преувеличения, в бою стоил десятка опытных воинов. Такому мастерству их начинали обучать едва они вставали на ноги, а езде на лошади ещё до того. Это была личная дружина короля.

– Разреши, королева? – в шатёр просунулась голова Грута.

– Входи, – вздохнула девушка. – Будем решать свою дальнейшую судьбу. Тянуть дальше нет смысла. Что ты можешь мне посоветовать? Только одно могу сказать сразу, что в наложницы к Курвату я не пойду – лучше смерть. Но это тоже выход, потому, что моя смерть обернётся для вас жизнью. Хан с радостью возьмёт таких воинов на службу.

– Ваше Высочество! – подчёркнуто официально обратился к своей королеве командир отряда телохранителей Грут. – Я верой и правдой двадцать лет служил вашему отцу, за что же такая немилость?

– Я просто не нахожу выхода.

– Выход есть всегда. Даже погибнуть с честью для воина – тоже выход.

– Милый мой верный Грут, просто вы все знаете, что кагану нужна только я. Этот сын шакала желает потешить своё самолюбие.

– У нас в отряде около двухсот человек. Двадцать восемь из них женщины, которые могут драться не хуже мужчин. – Гурт задумчиво почесал бороду. – Неужто мы не придумаем какую-нибудь хитрость, чтобы вырваться из ловушки?

– Я о чём уже только не думала.

– Самое отвратительное то, что в отряде скоро начнётся голод, запасы провианта на исходе, – выдавил из себя суровый вояка.

Он с отеческой любовью и жалостью взглянул на грустное лицо юной королевы, и уверено, как бывало в атаках, прорычал:

– Мы прорвёмся, мы обязательно прорвёмся. А сейчас, приляг, отдохни, нам понадобится много сил. А где их взять, если ты не бережёшь себя?

Словно малое дитя он уложил её на шкуру барса и накрыл войлочным плащом. Затем, погладив по волосам, тихо вышел из шатра.


 

2 глава

У Павла Горюнова день не задался с самого утра. Он проснулся с распухшей после вчерашнего головой, проспав целый час на работу. А утренний рапорт должен был быть при начальнике отдела Аверкине. Мало того, что после вчерашнего обмывания капитанских погон больная голова требовала немедленного лечения каплями в виде вожделённой бутылки пива, так ещё эта самая многострадальная головушка будет нещадно намылена замполитом райотдела Тельтевским.

«А вот не пойду вообще на работу», – мстительно подумал Павел и, дотащившись до холодильника, достал из него бутылку лекарства под названием «Жигулёвское». Сев за стол, он крупными глотками в один присест выпил бутылку и расслаблено откинулся на спинку стула. Парень не был горьким пропойцей. Просто вчера Павел Борисович Горюнов, двадцати восьми годов от роду, дважды имевший счастье быть женатым и решением районного суда дважды этого счастья лишавшийся, бездетный, старший опер убойного отдела Южного РОВД, по высочайшему повелению был пожалован в чин капитана. Чем несказанно возгордился, так как его любимый мушкетёр тоже был капитаном на службе государевой. А по сему поводу нищая оперская братва на своё скудное казённое жалование закатило пир до ночи, напрочь забыв о том, что завтра Родина потребует от них полной отдачи в нелёгком труде по искоренению преступности на её бескрайних просторах.

На дворе стоял 1995 год. Год, когда наш народ узнал, что оказывается и у нас в стране есть организованная преступность. От этого знания новоявленные демократы в умилении и радости хлопали в ладоши. Наконец-то у нас всё становится как за границей: и демократия, и проститутки, и мафия! Высшие государственные мужи на экранах телевизоров бессильно разводили руками: «Что же нам со всем этим делать?» А по ночам в саунах и ресторанах устраивали вместе с воровскими авторитетами грандиозные шабаши. В перестроечном угаре эти ребятки стали настоящими коллегами, ведь задачи у них стояли одинаковые – ограбить свой народ. Только бандиты действовали при помощи ножа и кистеня, а правители – усыпляли обещаниями о всеобщей благодати в недалёком завтра.

«Опять меня понесло не туда, куда надо, – поморщился Павел. – Таким умным становлюсь, хоть вообще пить бросай».

Павлик родился в счастливые годы, которые впоследствии назовут годами застоя. Он появился на свет в милой интеллигентной семье. Мать была учителем географии, а отец вёл уроки физкультуры. Учительствовали они в одной и той же школе. Когда пришла пора учиться, родители, к несчастью, а, может быть, и к счастью, определили его в свою родную школу. Где он с их легкой руки автоматически попал в разряд маменькиных сынков. И все десять лет ему приходилось доказывать обратное. Благо отец был учителем физкультуры и с детства заставлял его делать по утрам зарядку и заниматься гимнастикой. Потом, под давлением всё той же шпаны, пришлось заняться более серьёзными видами спорта. В третьем классе он самостоятельно записался в секцию бокса. Втянулся в занятия спортом: рукопашный бой, фехтование и вскоре стал фанатом боевых искусств. Кроме спортивных занятий, любил читать. Отдавал книгам любую свободную минуту и часть ночей: видимо сказывались гены родителей.

К десятому классу он стал детиной под метр девяносто ростом, который имел своё суждение о многих областях жизни.

Воспитанный родителями патриотом Родины, он во время срочной службы в ВДВ написал рапорт на зачисление в высшее командное училище. Окончив училище, был направлен на службу в спецназ ГРУ. Там Павел продолжал любить Родину вплоть до 1993 года. В том году, будучи старшим группы, и находясь в очередной командировке в горячей точке, попали в засаду. По всей вероятности, кто-то из штабных крыс продал противнику маршрут движения группы. В живых чудом остались он, командир группы старший лейтенант Горюнов и лейтенант Безуглов. Для прикрытия своих махинаций штабным срочно понадобилась чья-то кровь. У молодого старлея она оказалась самой вкусной. Разуверившись в порядочности штабных вояк, Павел хлопнул дверью и уволился в запас. Две дырки от ран да две дырки под боевые ордена – вот и всё, что заслужил он от Родины. Откровенно говоря, такое продажное государство, каким оно стало за последние годы, защищать не очень-то и хотелось, мешала поруганная честь офицера.

На гражданке надо было как-то устраиваться. Огромное советское пространство рушилось, государственные органы ослабели настолько, что уже не в состоянии что- либо контролировать, в том числе и рабочие места. С его профессией – самая прямая дорога вела в бандиты, либо к богатому дяденьке – в холуи-охранники. Или «встречный путь»: ловить этих самых бандитов, а с ними и богатых дяденек. Правда, с ущербом для своего личного бюджета, если – «не брать на лапу»… Павел с детства очень любил фильм «Белое солнце пустыни» и хорошенько запомнил слова Верещагина. Поэтому, ни в бандиты, ни в холуи не пошёл. Вернувшись в свой любимый Хабаровск, направился старлей в уголовный розыск. Там был с почестями встречен и обласкан по причине острейшего дефицита кадров. Где и до сегодняшнего дня трудился, как было уже замечено, в должности старшего опера в убойном отделе ОВД Индустриального района.

Павла вернуло из невесёлых воспоминаний настырное кряканье телефона. Он нехотя поднял трубку, прекрасно понимая, что ничего хорошего этот звонок не принесёт. В трубке раздался голос боевого соратника и старшего группы убойного отдела Бориса Вышутина:

– Пашка, ты что обалдел! На рапорте и так вся группа на командный состав дружно перегаром дышала, да ещё, и ты не явился! Тельтевский орал, что тем, кто не умеет пить не место в наших рядах и, что звёздочки у тебя надо будет отобрать!

– Ну, это пусть он умоется, я ещё не адаптировался к вашим возможностям по поглощению денатурата.

– Паша, кончай базар, у нас по Суворова «мокруха».

– Что там?

– Деваха, по ходу изнасилованная, лежит в чём мать родила, – ответил Вышутин. – Приедешь, увидишь. Дуй сразу на адрес. Казнь твоя временно отменяется.

Непосредственный командир Павла положил трубку.

На пять минут Горюнов забрался под холодный душ. Несколько раз делал то горячим, то холодным. С полотенцем в руках прошёл на кухню, заглянул в холодильник. Как и следовало ожидать, ничего там не нашёл: до зарплаты должна пройти ещё неделя.

На месте происшествия активную видимость деятельности создавала вся группа «по тяжким». Там и сям, усиленно мешая наладить следственную работу, мелькали погоны с огромными звёздами.

– Доложите, что сделано для раскрытия преступления «по горячим следам»? – отрывал Вышутина от работы какой-то «полкан» из управы.

– Работаем, товарищ полковник, – пожал плечами майор. – Если бы ещё всякие-прочие эти самые следы не затаптывали.

– Это вы на что намекаете, товарищ майор? – попытался одёрнуть Вышутина полковник. Но его приёмчик с «ледяным» голосом и «сжигающим» взглядом на Бориса не подействовал.

– Что вы, – усмехнулся он. – Какие намёки, товарищ полковник, работать бы не мешали.

«Всё как всегда, – невесело подумал Павел, – приехали, накричали, затоптали все следы и, состряпав умные лица, уехали, чтобы потом в главке доложить, что не в кабинетах штаны протирали, а лично участвовали в раскрытии особо опасного преступления. Ну, а если наш брат опера подсуетятся и все-таки раскроют эту мокрую делюгу, то глядишь, и в приказ о поощрении втиснуться получится».

К Павлу подскочил вырвавшийся от полковника Вы- шутин и оттащил его в сторону:

– Я всех наших разогнал на поквартирный обход, чтобы глаза этим «папахам» не мозолить. А то у некоторых тут командное рвение проявилось, – сообщил он, переведя дух. – Пойдём, глянешь на терпилу, и будем рабочие версии отрабатывать.

Они протолкались к окружённому начальственными спинами трупу. У стены дома лежало тело обнажённой девушки. Даже смерть не успела её обезобразить. На трупе были множественные синяки и ссадины, а у виска зияло пулевое отверстие. Что это отверстие пулевое Павлу было ясно и без заключения эксперта.

– Оп-па! – прошептал он Борису, – огнестрел, кто же это так нагло со стволом балуется?

– По ходу залётные, наши ещё не такие борзые.

– А если молодняк обезбашенный по укурке, деваха- то, блин, красивая.

– Ладно, пошли, – потянул его в сторону Вышутин. – Всё, что надо, мы уже увидели, а другие улики эти дятлы уже успели затоптать.

Мужики незаметно отошли в сторону.

– Что думаешь? – спросил Борис.

– Однозначно убивали не здесь. Нет одежды, на теле явные следы волочения, привезли на машине.

– Я думаю так же, может, мужики чего накопают.

– Ага, приметы мокрушников и номер автомобиля, на котором её сюда доставили. Поквартирный обход – это обычно стопроцентная песня ни о чём. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

– Да, запугали народ. Работать стало совершенно невозможно! – выругался Вышутин

– Варианты? – спросил Павел у более опытного товарища.

– В первую очередь выяснить, какие экипажи ППС, ГАИ и вневедомственной охраны работали в этом районе ночью. Они ребята внимательные, может, что в глаза и бросилось, вдруг, кого останавливали. Затем подождём результатов поквартирного обхода. Когда рассосётся этот цирк, проведём осмотр места происшествия и прилегающей территории. А пока поехали в отдел, нечего тут отсвечивать, а то полководцы запрягут глупостями заниматься.