23:24 Юрий Корчевский. Знахарь. Ученик колдуна 2 | |
Юрий КорчевскийЗнахарь. Ученик колдуна 2Продолжение книги «Ученик колдуна». Много испытаний выпало на долю Первуши. Василиска одолел, колдовское порождение, да людям не только болезни телесные лечил, но и вызванные чернокнижниками, да ведьмами. Мало того, на земли рязанские летом крымчаки нагрянули. И быть бы беде большой, кабы Первуша способ не измыслил изгнать басурман. А только спокойствия не прибавилось. После женитьбы пришлось схватиться с чернокнижником Колываном. Из поединка победителем вышел. Ученик колдуна-2.Знахарь. Юрий Григорьевич Корчевский Роман / Альтернативная история 1 Ученик колдуна Знахарь
ГЛАВА 1. "ЗИМА"Хорошо быть молодым, да при жилье, а уж если при деньгах, так и вовсе красота! Урок, преподанный Первуше татями, он усвоил. Перво-наперво отсчитал монеты на первостепенные покупки, а остальное спрятал. Хитро поступил – не в избе на хуторе или в амбаре. Если кто искать будет, то в первую очередь там. Закопал глубоко под корнем у ели старой. Клад получился настоящий, золотые дукаты в глиняном горшке. И уж если клад, то и заговор сделал Первуша, как положено. Чтобы клад хозяину одному открывался, а чужой мимо проходил. Вторуша, брат младший о схватке на хуторе, не на жизнь, а на смерть, знал, но Первуша строго-настрого запретил о том Купаве говорить. Догадывалась она – волкодлак неизвестно куда пропал вместе с Пострелом. Спросила Первушу поперва, да он плечами пожал, сделав честное лицо. - Видно, убёгли, не понравилось наше житьё. Другого щенка возьму. Как без собаки? Через время, пока дожди не зарядили, купец из села слово сдержал. В полдень услышал Первуша перестук копыт и громыхание телегиных колёс. Из леса подвода выехала, на козлах купец важно восседает. - Принимай, хозяин, зеркало, как уговаривались. Осторожно вдвоём новое приобретение в избу внесли, повесили в комнате у Купавы, пока она на пасеке с бортями занималась. Первуша рассчитался по уговору, да и спросил купца. - Лошадь потребна, да с подводой. - Есть у меня мерин – трёхлетка, могу продать. А телегу на торгу у тележечников сам присмотришь, или закажешь, какая по сердцу придётся. - Не с изъяном ли мерин? - Нешто я честь свою марать буду? – едва не обиделся купец. Сам мерина осмотришь. С купцом поехали вдвоём с Вторушей. Четыре глаза лучше двух. Зубы осмотрели, копыта, не провисает ли спина, да в поводу поводили – не хромает ли? - Бери, не пожалеешь, смирный мерин-то, расхваливал купец. Купил Первуша лошадь, на хутор вдвоём на нём верхом ехали. Одна покупка другие за собой потянула. На торгу телегу присмотрел, а тележники сразу про сани спросили. - Зима на носу, на телеге ходу не будет, бери уж сразу и сани. Правильные слова, немного вперёд смотреть надо. Первуша задаток дал, за мерином на хутор сбегал. Вернулся на торг, а сани уже сверху на телеге стоят. На хуторе вдвоём с Вторушей едва разгрузили. Сани – розвальни только с виду лёгкие. Покупка долгожданная, на выезды к болящим, али на торг за харчами в самый раз. Купава мерину рада, хутор на глазах превращался в зажиточное хозяйство. За хлопотами по вызволению брата из рабства, да по обустройству хутора время быстро пролетело. Зарядили дожди, серое небо низко висело. Первуша вспомнил о купце Нифонте и сыне его Олеге. Пора навестить, зимой это сделать хлопотнее и тяжелее. Предупредил Купаву и брата, что не будет его пару дней. - На мерине езжай, чай ты теперь не голь перекатная, зачем ноги бить, - посоветовала названная сестра. А как объяснить ей, что на лошади в один конец два-три дня добираться надо? Утром зашёл в лес, от посторонних глаз, обернулся стрижом, да в полёт. Вот и знакомая деревня. Сел за околицей, принял облик человеческий, да к купцу. В калитку постучал, полагал – холоп откроет, а открыл сын купеческий. - Олег? – удивился Первуша. - Здоров я, знахарь, твоими заботами, да божьим промыслом. В подтверждение Олег прошёлся в плясовой, выкидывая коленца ногами. Первуша в оторопи стоял. Сказал бы кто другой – не поверил. - А встань-ка ровно! – попросил Первуша. Олег с видимым удовольствием исполнил просьбу. Стоит ровнёхонько, обе ноги равной длины. Глазёнки от радости горят. Отвесил Олег земной поклон Первуше. - Благодарствую. Думал на всю жизнь калекой останусь. На крыльцо, на шум во дворе, Нифонт вышел. Завидев Первушу, сбежал по лестнице, обнял гостя, троекратно облобызал. Сына укорил. - Гость дорогой, а ты во дворе его держишь, негоже. - Прости, отец! Он убедиться хотел, что выздоровел я. - В избу беги, матери скажи – пусть на стол собирает. А сам Первушу приобнял, ко крыльцу ведёт, оказывая почести и уважение. В избе суматоха, кухарка и холопки мечутся между поварнёй и трапезной. На длинном столе яства появляются. Не ждал Нифонт Первушу, между тем кушаний много подали. Одной рыбы в трёх видах – белорыбица копчёная, да лещ вяленый, да караси жареные в сметане. И мясное не отстаёт – курица жареная, свиной окорок. И горячее – супчик с потрошками, каша пшённая паром исходит. А пуще того каравай пшеничный высокий духом аппетитным вызывает желание отломить кусок да в рот отправить. А купец командует – вина заморского, что в подвале – сюда. Девки – прислуга, с ног сбились. За таким столом и свадебку посадить не зазорно. За стол уселись чинно, только Нифонт с супружницей, сын его Олег да Первуша. Купец собственноручно вино по кружкам разлил. - За сына хочу выпить, чтобы здоров был на многие лета. А всё благодаря тебе, Первуша, голове твоей светлой. Помяни – отныне и навсегда ты самый дорогой гость у меня, завсегда заезжать можешь, в том крепкое моё слово. Выпили, за еду принялись. Первуше всего попробовать хочется. У Купавы еда сытная, но простая, без изысков. И не в укор ей то, другого не знает, не обучена. Мысль крамольная мелькнула – нанять опытную кухарку на хутор, чтобы Купава научилась. Но отбросил. Купава пасекой занимается, в отличие от кухарки, которая весь день у плиты. И второе – у купца прибыль от торговли стабильная, может позволить себе белорыбицу покупать, а у Первуши доходы скромные, а едоков на хуторе теперь трое. Как говорится – по одёжке протягивай ножки, а ещё по Сеньке шапка. Купец сам в кружку вина подливает, жаль Первуша пьёт мало, по глотку за тост, да лучший кусочек подкладывает в миску, как дорогому гостю. Первуша результатами лечения доволен, а купец так просто счастлив. Но делу время, потехе час. Первуша встал, купцу поклонился за стол обильный, за любезную встречу. - Э, подожди! Каждый труд вознаграждён должен быть. Жизнь по разному обернуться может, теперь знаю, к кому обратиться. А за труды твои жалую рубль серебром. Серебряный рубль – весомые деньги, на него хорошую корову купить в хозяйство можно. Первуша денежку взял. Он ничего не выпрашивал, цену не назначал. Так Коляда делал и его учил. Что может человек дать, то и бери. Откланялся Первуша и отбыл со двора. Отправился к деду Шигоне. Правда, без подарка получилось. Дед, хоть время вечернее, не спал ещё, Первушу встретил радостно. - Заходи, гость дорогой, сердцу любезный! Кушать хочешь ли? - Я только из-за стола, сыт. А Зоряна где же? - Где ей быть? С суженым гуляет. Вроде к свадьбе дело идёт. Только сам видишь, скудное у меня хозяйство. А девке приданое нужно. Первуша деду полученный от купца рубль протянул. Шигона отшатнулся от протянутых денег. - Ты что удумал? Не возьму! - А я не тебе даю, для внучки. Можешь корову купить или лошадь тягловую. Чем не приданое? Не хуже других всяких приданое. Деду и взять хочется и совестно. Первуша и так Зоряне помог, красавицей первой на деревне стала. Но монету взял. - Да пусть поможет тебе Господь. - В библии писано – не оскудеет рука дающего. - Само провидение тебя во двор к нам привело. Тебе где постелить? - Мне всё равно, поутру уйду. - Тогда на полатях. Первуша уснул быстро, не слышал, как Зоряна вернулась. Утром проснулся от шушуканья деда и внучки. Зоряна раскраснелась, ножкой на деда топнула. Первуша расслышал. - Зачем брал? Он и так для меня много сделал. - Не хотел я, сам в руку сунул, говорит – на приданое. Первуша поднялся, кашлянул. Разговор стих. Из-за печи Зоряна вышла, гостю поклонилась. - Разделишь с нами трапезу? Прости, разносолов, как у Нифонта, у нас нет. - Разве я раньше отказывался? Ничего с тех пор не изменилось. А деда не ругай, я настоял. Считай – подарок мой на свадьбу. Зоряна зарделась, на стол шустро собрала. По кружке молока с хлебом, да по варёному яичку. Поели не спеша, Первуша откланялся. Неизвестно, попадёт ли ещё сюда когда-нибудь? Уже за околицей, когда избы из вида исчезли, в стрижа обратился. О рубле не жалел. Конечно, на хуторе они лишними не были бы. Но деньги радость приносить должны. А у него они пока есть, с голоду не пухнут. Добравшись до хутора в человека обратился. Пора за болящих браться. А то седмицы три – четыре не пользовал никого. Непорядок, дорогу на хутор забудут. Коляда же учил – каждый день, коли не сделал ничего полезного, пропащий. Болящие были, дожидались терпеливо. Одному зубы заговорил, другому позвоночник поправил. Кости править Коляда считал едва ли не главным, потому как от труда тяжёлого у селян это самая часто встречающаяся болячка. Иной к Коляде приходил человек скособочившись, а уходил ровнёхонький. Первуша решил обучением брата заняться. Коли сапожником решил стать – его выбор. Но читать – писать – считать должен. До пополудни, а то и позже, делами занимались. Вторуша деревья пилил, на хутор на лошади свозил, колол, поленья в сарай складывал. Первуша болящими занимался, Купава на пасеке хлопотала или на обед что-то готовила. Лишний рот на хуторе прибавился. А уж после обеда буквицы учили. Первый день Купава слушала, своими делами у печи занималась, потом заявила. - Я тоже учиться хочу. Так и повелось. С утра все по делам, потом на учёбу. Из букв слоги складывать стали, потом писать. Для начала угольком на досках сарая. Только доски неровные, получалось плохо. Первуша решил при первой же возможности в селе на торгу бумагу купить, чернила и перьев гусиных. Перья дешёвые, а бумага дорогая. Если рисовая, тонкая, то из Синда, которая потолще – из закатных стран. А уж папирус и вовсе диковина, только у князей и был. Лист бумаги копейку стоил, как курица. В один из дней Первуша на торг отправился – мёд продать, мяса купить, капусты. Мясо вяленое взял, дольше храниться будет. А как холода пойдут, да селяне скотину резать будут, можно целую тушу взять, на морозе не пропадёт. На торгу только одна лавка торговала книгами, бумагой, чернилами и тушью. Лавка маленькая, книг раз – два и обчёлся, все рукописные потому как, жития святых, дорогие, телячьей кожей обтянуты. Купил десяток листов, чернил да перьев. - Ты разве грамотен? – удивился продавец. Что-то я тебя раньше не видел. - Отныне часто заходить буду, - пообещал Первуша. На торгу ещё калачей с маком купил и леденцов на палочке. Надо Купаву и братика побаловать, дети же ещё, сладкого давно не видели, а может статься – никогда. Первуша не помнил, чтобы отец леденцы им покупал. А уж брату в неволе тем паче ничего не доставалось, с голоду бы не умереть. На облучок уселся, тронул вожжи. - Но! Баян, как назвал мерина Первуша, легко потянул подводу. Уж из села выехали, как Первуша заметил, как за подводой пёс увязался. Большой, худой, на густой шерсти репьев полно. Первуша раз обернулся, другой. Пёс морду отворачивает. Ну да, прямой взгляд, глаза в глаза, у любого зверья признак враждебности, угрозы. Первуша от своего калача кусок отломил, не пожалел, псу кинул. Тот на лету поймал, зубами клацнул, схарчил мгновенно. Понятно, голоден. Кому он, бездомный, нужен. Вроде не больной, глаза не гноятся, зубы крепкие, белые. Шерсть, хоть и свалялась, а лишая или парши не видно, впрочем как и ошейника. Стало быть – не от хозяина убёг, претензий предъявлять никто не будет. Первуша решил пса на хуторе оставить. К амбару подъехал, мерина распрягать стал. Из избы Вторуша выбежал, помогать стал. Первуша к псу подошёл. Тот уши прижал, поджал хвост. Побаивается, ничего хорошего от людей не видел. Погладил его Первуша, пёс благодарно руку лизнул. - Вот и познакомились. Взял пса за загривок, к пустой будке подвёл, где Пострел раньше обитал. - Место твоё, занимай. Пёс будку обнюхал, внутрь забрался. Тем временем Вторуша капусту в амбар снёс. Без капусты какие щи? А ещё на сковороде потушить, да если с мясцом, вкусно будет. Пообедали, Первуша на столе бумагу разложил – два листа, Купаве и Вторуше. Перья очинил ножом, как Коляда учил. - Начинаем писать, да не углём, а как настоящие писари, али дьячки. Перо вот так держать надо. Обмакнул в чернильницу, лишние чернила стряхни, иначе клякса будет. - А что такое клякса? - Пятно чернильное, вот как на грязной рубахе от масла. Сначала писание шло плохо, буквицы корявые, вниз ползли. Ученики старались, Вторуша от усердия язык высунул. Оба ученика - Купава и Вторуша, пальцы в чернилах вымазали. Первуша себя похвалил, что тушь не купил, плохо она отмывается. За половину дня, пока смеркаться не началось, по листу с обеих сторон исписали ученики. Устали с непривычки, а довольные. Следующим днём дождь с утра зарядил, нудный, осенний. После завтрака, да кормления мерина и собаки, за чтение принялись. Вот когда Библия пригодилась. Купава в учении понятливой оказалась. Там, где Вторуше по два – три раза повторять и показывать приходилось, она налету хватала. Первуша удивлялся – если учить её всерьёз, быстро науки освоит. После дождей, слякоти, выпал первый снег. Вышли поутру из избы, а вокруг бело, от белизны глаза режет. Первуша думал – потает снег, первый долго не лежит. Однако ударили морозы, пока по ночам. На телеге в село не поедешь, под снегом грязь. И на санях рано, полозья снег продавливают до грязи. Безвылазно просидели на хуторе седмицу. И болящие по такой погоде не приходили. Купава ещё до дождей успела борти с пчёлами обложить снопами соломы, дабы не помёрзли труженицы. Первые дни отсыпались, потом Первуша рьяно за обучение брата и Купавы принялся. Через пару седмиц лёд на реках и ручьях встал. Хрупкий пока, тонкий, даже ходить опасно, не то что на санях ехать. Ранняя зима пришла, да с морозами. А молодёжи хорошо – все при тулупах, шапках и валенках, мороз не страшит. Решили в село на торг выбраться. Купава туесков с мёдом для продажи приготовила. А главное было – мяса купить. Мука и крупы в запасе были, да хотелось щец понаваристей, да каши с мясцом. Мясо – оно сытность даёт, да и не пост сейчас. Мёд обменяли на несколько битых кур, да на тушу свиную. Резаный скот на берегу реки продавали. Зрелище фантасмагорическое. Стоят замёрзшие ободранные и выпотрошенные от внутренностей коровы, овцы, свиньи. Кому потребность есть, ходят, выбирают. Вот и Первуша на пару с братом тушу на розвальни закинул. С лошадью и санями куда как хорошо, удобно, не на себе груз нести. Однако, по примеру других селян, попону для мерина пришлось купить, на крупе шерсть заиндевела. Так и простудить недолго. У лошадей легкие слабые. Обратно довольные возвращались. А только посередине пути на хутор мерин ход сбавил, всхрапывать стал, ушами прядать. Первуша обеспокоился. У лошади слух и обоняние не хуже, чем у собаки. Неладное мерин чувствует. Из-за холодов вся нечисть и нежить попряталась. Русалки с водяными в омутах сидят, вурдалаки и упыри из могил выбраться не могут, земля морозом скована. Зима – спокойное время от нечисти и голодное для зверей лесных. Хотя рано, у зверья ещё жировые запасы, накопленные за лето, не истощились. Первуша нащупал под облучком топор. Имел его, как и другие возничие. Как инструмент использовать можно, скажем, деревце для костра срубить. А можно в случае нужды использовать как оружие. Обернулся назад. Брат младший устроился удобно, полулёжа, придрёмывал. В тёплой одежде мороз не страшен. Первуша увидел – не догоняет их никто. Ни всадников нет, ни зверья дикого, по берлогам и норам сидят. А повернулся вперёд – сбоку от дороги, среди деревьев, волки бегут. День поздней осенью, либо ранней зимой короткий, смеркаться начало. Самое время серым разбойникам безобразничать. Нехорошо на душе стало. Пригляделся – волков три, впереди вожак стаи. Большой, поджарый. За ним двое волков поменьше, похоже прошлой зимы помёт, погодки. Для волков лошадь самая лакомая добыча. Отпор не даст и мяса много, троим волкам и не сожрать. А только и Первуша уступать не думал. За Баяна деньги плачены, привык он к мерину. До хутора версты три, места глухие. Волкам самое время напасть. Первуша рукой брата тронул. - Проснись, братец! - А? – вскинулся Вторуша. - Волки. Голову направо повороти. Вторуша волков узрел, сон слетел сразу, всполошился. - Что делать будем? Может свиную тушу сбросим, отстанут? - Думаю – нет. Им живая, горячая кровь нужна. Ты на моё место садись, на облучок. Не останавливайся, к хутору езжай. - А ты как же? Что удумал? - Моё дело волков отвадить. Только помни – назад не оборачивайся. - Всё исполню, брате. Первуша назад в сани перебрался, Вторуша на облучок сел, вожжи в руки взял, свистнул по разбойничьи, два пальца в рот сунув. Мерин от звука непривычного с бега сбился, потом понёс. Пора! Первуша с розвальней спрыгнул, едва на ногах удержался. Заговор на обращение прочитал, крутнулся на левой ноге, оборотясь в бурого медведя. Нет зверя в русском лесу сильнее. И только в сказках он добрый. На самом деле быстр в движениях, злобен, на лапу крепок, а уж в беге лошадь в галопе догонит, хоть и косолап. Первуша на всех четырёх лапах за розвальнями кинулся. Из-под когтистых лап ошмётки снега летят. На небольшом повороте с дороги вправо принял и на волчьи следы выскочил. В теле великую мощь чувствовал, каждая мышца играет. Уже и волков видно. Один из них обернулся, заслышав за собой движение, взвизгнул. Тут и матёрый вожак обернулся. Обычно волки и медведи друг друга стороной обходят, места и добычи хватает всем, лес большой. Медведь волка сильнее, но это когда один на один. Волки стаей сильны, численностью берут. Было бы сейчас волков не три, а десяток, медведь, будь он настоящий, рисковать не стал бы. Хозяин леса уже в берлоге лежать должен, лапу сосать, сладкие сны видеть. Бывают медведи – шатуны, коих побеспокоили в берлоге. Бродят по лесу, злые как ифрит магометанский. И плохо тому, кто на их пути попадётся, будь это человек или животное. Вожак так и решил. Но стая несколько дней не ела, а добыча – вот она, рядом, целая лошадь. Груда доступного мяса. Только и медведь волков догоняет. Вожак стаи решил дать косолапому взбучку. Их трое, медведь один. Убить или покалечить сильно медведя не смогут, но от добычи отгонят, отпугнут. Волк остановился, клыки оскалил, глаза злобно блестят, зелёным отливают. Пугать вздумал. Только медведь мчится вперёд, снег в стороны летит. В последний момент перед сшибкой волк не выдержал, метнулся в сторону и подлетел вверх от сильного удара лапой когтистой, мощной. От удара у волка дыхание перехватило. Медведь же на задние лапы встал. Молодые волки на него кинулись. Первому медведь могучим ударом хребет сломал, второй успел в бок медведя вцепиться мёртвой хваткой, не оторвать. А медведь возьми и на бок этот завались. Вес несопоставимый, медведь вдесятеро тяжелее. Захрустели косточки у волка, боль всё тело пронзила, изо рта кровь хлынула, да и дух испустил. Вожак к тому времени в себя пришёл. Злость глаза застила. Только что молодняк потерял, весь выводок. На медведя кинулся. Ему бы хвост поджать, как дворовому псу и убраться восвояси. Успел вцепиться в ляжку медведю, а медведь обеими передними лапами, когти выпустив, разодрал его пополам. Глаза у медведя красные сделались, жуткие. Встал во весь огромный рост, заревел победно. Рёв этот и мерин услышал. Рванул изо всех сил к хутору, рядом уже. Вторуша едва на облучке от рывка удержался. Спрыгнул во дворе Вторуша. Мерин под попоной мокрый весь от пота, всхрапывает, глазом косит испуганно. Вторуша погладил его по морде, распряг, да в сарай. Пусть от испуга и гонки отойдёт. Напоить бы его и покормить овсом, да нельзя, сначала мерин остыть должен. Вторуша свиную тушу в амбар занёс, на крюк подвесил. Вышел из амбара, на дорогу посмотрел. Как-то там Первуша? А он уже сам по дороге идёт. Тулуп на левом боку порван, на правой штанине вовсе дыра. Но то заштопать можно, хотя и жалко, вещи новые. Сам-то цел ли? Вторуша не выдержал, навстречу старшему брату побежал. - Цел ли ты, брате? - Сам цел, тулупа жалко. - Не беда, подлатаем. А из избы уже Купава выглядывает, голоса заслышав. Хорошо, не брали её сегодня в село на торг. Первуша брату успел сказать. - О волках молчи. А тулуп да штанину порвал, когда невзначай из саней на повороте выпал. - Понял. Купава сразу женским глазом прорехи увидела, руками всплеснула, негодуя. - Новая же одёжа! Вторуша вступился за брата. - Заштопаю, видно не будет. И в самом деле выпросил иголки у Купавы, нитки. После обеда запоздалого весь вечер просидел, но сделал на совесть. Порванных мест почти не видно. Первуша понял – есть призвание у брата, не зря говорил, что сапожником стать желает. А раз так, надо приспособления ему купить, а ещё лучше – пристроить учеником к опытному сапожнику. Следующим днём мерина запряг, Вторуше собираться наказал. - Не раздумал сапожничать? - Крепко моё желание. - Тогда в село едем. На торгу лавки, да не одна, где сапожники изделия свои продают. Больше всего сапожек – мужских и женских, разных фасонов – с каблучками и подошвой и без оных, мягкие, навроде ичиг басурманских. Походили с Вторушей, который обувь смотрел сам. Остановил свой выбор на одной лавке. - Здесь хорошо делают. Тут уж Первуша за дело взялся, с сапожником переговоры вести начал. Подмастерье жить должен при мастере, подчиняться беспрекословно, заработка нет, за харчи и крышу над головой мастеру платить должен. О цене сговорились, по рукам ударили. - Не убоишься, не передумал? – спросил Первуша. - Нет. - Тогда держи деньги. Как в селе бывать буду, наведаю. А плохо будет, либо не понравится, дорогу на хутор знаешь. Обнялись. Первуше жалко с братом расставаться, но парень в года входит. Надо ремесло выбирать, которое по жизни кормить будет. И так переросток уже, многие подмастерья лет с десяти у мастеров делу учатся. Чтобы поездка не зряшная получилась, прикупил Первуша на торгу рыбы копчёной, молока замороженного, кругами, да сметаны. А ещё постоял немного, да на оставшиеся деньги окорок. Хранится долго, вкусен. Неуж не заслужили за труды – и он и Купава. На хутор вернулся в приподнятом настроении. После вчерашней передряги сегодня всё на удивление гладко случилось. - А Вторуша где? – удивилась Купава. - Отныне мастерством сапожным овладевать будет, в подмастерья определил я его. - Разумно. Мужчина мастерством каким-то по жизни владеть должен, - одобрила Купава. Обед обильным вышел. Щи мясные, каша пшённая, да с ветчиной, сытно. И в амбаре запасы изрядные. Как чувствовал Первуша, что поторапливаться надо. Через седмицу ветра задули, заснежило, сугробы по пояс выросли. Все тропинки, все дороги замело. Да морозы ударили, от которых в лесу деревья лопались с треском. А в избе уютно, тепло, сытно. Всех и дел-то, что дрова из сарая принести, печь затопить, мерина накормить – напоить. Причём воду подогреть надо, а за раз мерин ведро выпивал. С метелями и заносами поток болящих иссяк. Зато Купава свободное время с пользой проводила – взялась Библию читать. Сначала по слогам, вслух. По мере освоения всё быстрее и слитнее. - Интересно-то как! А кто такой Иуда? Первуша объяснил, как мог, но иные вопросы в тупик его ставили. Вот как объяснить, кто такой царь Ирод, если сам не знает. Отец, когда жив был, на эти темы не говорил, потому как не грамотен был и Библии в доме отродясь не было. И Коляда святую книгу не показывал. Получалось – крещёный Первуша был, а в церковь ходил редко. С тёмными силами боролся, магию применял, ведовство, а священники обращение к потусторонним силам порицали. А как без духов рода – племени справиться? Каждый из живущих на земле из какого-то племени произошёл, и род свой чтить должен, иначе Иван - не помнящий родства получится. Метели и ветры улеглись, мороз поменьше стал. Засиделся Первуша на хуторе. Решил братика проведать, торг посетить. Купава с ним увязалась. Первуша мерина запряг. Застоялась скотина. Дорогу в лесу замело, пришлось торить. Баян по брюхо в снег проваливался почти, зато сани по насту легко скользили. А торг в селе шумит. С окрестных деревень селяне съехались. Самое время, поскольку на полях делать нечего. Кто свой товар продать, кто купить. Купава по мелочи покупки делала – расчёску, веник для избы. Незаметно до лавки сапожника дошли. А в лавке Вторуша, мастеру торговать помогает. Брат, как увидел Первушу, из лавки выбежал, обнял. - Как ты, брате? – спросил Первуша. - Ремесло осваиваю, интересно мне. - Хорошо ли мастер относится? - Не бьёт, не корит. - Деньги нужны ли? - Если немного дашь, не откажусь. Кожи купить хочу, башмаки стачать. Отсыпал Первуша брату медяков. Поговорили ещё немного. Первуша и ещё бы с братом пообщался, да мастер в лавке косо поглядывает. В лавке покупатели, помогать надо. Обнялись на прощание. Слава Богу, село не далеко от хутора, можно часто видеться. Обратно на хутор ехали в хорошем настроении. А только Первуша обратил внимание, что к хутору не только их след ведёт. Уезжали по снежной целине, один след идти должен от мерина и саней. А их два. Незваный гость на хуторе. Первуша встревожился, но вида не подал. А Купава покупки разглядывает, болтает без умолку. И что у девушек и женщин привычка такая? Последний поворот лесной дороги и хутор показался. Перед избой лошадь и сани, в которых молодка сидит, от холода медвежьей шкурой укрыта. Такую не каждый селянин позволить себе может, а только богатый. На облучке ездовой восседает, в тулупе овчинном, заячьем треухе и валенках. Видно – издалека приехали. Но не лихие людишки с чёрными мыслями. Купава с Первушей поздоровались. Молодка из саней выскочила. - Не ты ли Первуша будешь? - Он самый. - Заждалась я. Купава дверь в сени открыла, охапку покупок внесла в избу. - Проходи в избу, гостья. Молодка на Купаву покосилась. Ага, хочет с глазу на глаз поговорить. Это можно. Первуша тулуп скинул, помог гостье шубу лисью снять, в свою комнату проводил. В избе от печи тепло, хотя топили ещё утром. Молодка скромную обстановку комнаты оглядела, видимо – лучшего ожидала, на лавку уселась. - Слышала я, ведаешь ты? - Немного. Зубы заговорить, икоту снять, испуг отлить. - А порчу навести можешь? - Прости, молодица, не по моей части. Моё дело – людям жизнь облегчать, добро творить. А порча – умысел злой, всегда против обернётся, а то и многажды больше. - Денег заплачу, - вскочила молодица. - Не возьму, не подбивай. Бабки – знахарки есть, ведьмы разные, к ним иди. Только подумай прежде. Красивое до того лицо молодицы исказилось, мгновенно злобным сделалось. - А говаривали, ты многое можешь. - Пустое, бабьи разговоры. Молодица развернулась круто, вышла в большую комнату, где печь стояла. Шубку с деревянного гвоздика сорвала, одела и, не прощаясь, вышла. - Чего это она? – удивилась Купава. - Не всё я могу или хочу, что она желает. - А и пусть её. Проголодалась я, давай снедать. Пока Купава на стол собирала, Первуша мерина распряг, в сарай завёл, овса мерину насыпал в кормушку. Если животное сыто, не мёрзнет. Сами поели, Первуша отдохнуть прилёг, подумать. Зря он поторопился отказать. Надо было выспросить, на кого порчу навести хочет и за что? Не исключено, что найдёт молодица ведьму, была такая в Дерюгино, вёрст семь в закатную сторону от хутора. Глаз у неё чёрный, злой, нехорошо селяне отзывались. Видел её как-то Первуша в лесу. Травы собирала, да не лечебные, ядовитые. А ещё в лукошке мухоморы лежали. Бабка заметила, что Первуша грибы углядел. - Мух да мошку из избы отгонять, - пояснила она. Пусть эти байки другому рассказывает, Первуша точно знал. Опоить кого-то, волю свою навязать, так то ведовство злое. Первуша спорить не стал, своей дорогой пошёл. А сейчас вспомнил, к месту пришлось. Доберётся до неё девица, наведёт порчу на хорошего человека. А тот возьми да и приди к Первуше. Знать бы – кто? Тогда и от недугов, порчей вызванных, помочь проще. И чего людям спокойно жить неймётся? Завистливых, да злых немного, а скольким жизнь портят? И как в воду Первуша смотрел. Четыре седмицы с посещения молодицы минуло, Рождество прошло. За избой морозы трескучие. В такую непогодь в тёплой избе сидеть, а на хутор парня на санях привезли. Молодой, лет тридцати, белокурый, высокий, таких девицы любят. Но бледен. Подняться из саней помог отец. Первуша в амбаре был, когда сани приехали, слышал, как парень сказал. - Батюшка, я сам попробую. - Да ты же до крыльца не дойдёшь. Первуша из амбара вышел, поприветствовал, с правой свободной стороны зашёл, помог парня поддержать. Ростом выше Первуши на голову, скроен ладно, а слаб. В избе тулуп с парня скинули, валенки от снега обмели. Первуша гостей в свою комнату проводил. Парень дышит часто, испариной покрылся, глаза прикрыл. Со стороны заметно – плохо ему. Отец рассказ начал. - Четыре седмицы назад сын хворать начал. С чего хворь приключилась – непонятно. Не кашлял, не чихал. Всё же в баньку его сводил, попарил отменно. Лучше не стало. До болезни – то силён был, быка за рога хватал и с ног валил. К травницам его возил, обещали за мзду малую помочь, сборы давали. Сынок пил, а только хуже ему. По утрам одевается с передыхом. На тебя одна надёжа. Первуша, ещё когда слушал, подумал о порче. - Женат ли ты? - Георгием его звать. Был женат, да два года как вдовец. Супружница в родах померла от горячки. Опасения подтвердились, на молодого и красивого вдовца всегда охочие девицы да бабёнки найдутся. Первуша издалека начал. - Где да как болит? - Не болит нигде, а сил нет, - с перерывами ответил парень. - Девки да бабы заглядывались? - О, вьюном вокруг вились, - подскочил на лавке отец. - А была ли среди них такая? И Первуша описал, как можно более точно, посетительницу в лисьей шубке. - Была, как не быть. Дочка купца Пафнутьева, Судислава. Ох, норовистая молодица! – ответил за сына отец. Только не люба она Георгию. Душа у неё скверная, завистливая, да жадна, вся в отца своего. Тот за медяк на торгу до посинения торговаться будет. Ну вот и выяснилась для Первуши причина. Теперь бы угадать, как порча наведена была. - Припомни, Георгий, седмицы четыре – пять назад не угощала ли тебя чем-нибудь Судислава? - Парень задумался. - Нет, точно нет. - Может ты и не ведал о том? Скажем – матушке твоей в избу кушанье приносила, либо другое угощение? - Не было, матушка на порог бы её не пустила, не то, что угощение взять. Через пищу проще всего и надёжнее порчу навести. Однако – отпадало. - Ещё одно. Были посиделки совместные, где Судислава была? - Были. Но кроме меня ещё трое парней было и девок и молодиц с десяток. - Близко к тебе подходила? - Было дело, даже плясал с ней. - Припомни, в какой одежде был? - В тулупе, в каком сегодня приехал, так снимал его, в избе тепло было. Под тулупом кафтан. Не в рубахе же сидеть, чай не вьюнош. - Кафтанчик бы мне посмотреть, - сказал Первуша. - Чудишь ты, знахарь. Болящий – вот он, перед тобой, а ты кафтанчик … покачал головой отец. - Похоже – в нём загвоздка. Обязательно надо. - Тогда едем. Под руки довели Георгия до дверей, тулуп одели, шапку заячью нахлобучили. Лошадка гостей застоялась на морозе, шерсть заиндевела, только уселись, сама бодро рванула. Не доезжая до села Боброво, где торг, в сторону свернули. И ещё вёрст пять по санному пути. Лошадка к хозяйскому подворью сама свернула. Отец и Первуша Георгия под руки в избу завели. Мать к нему кинулась, помочь тулуп снять и валенки стянуть. Георгия до полатей довели, усадили. - Слышь, мать, - попросил отец. Достань кафтан сыновний. Женщина насупила брови, поджала губы. Сыну плохо, а мужик о кафтане. Тем не менее достала, встряхнула, мужу передала. - Держи его, - сказал Первуша. А сам стал осматривать тщательно. В первую очередь снаружи – воротник, рукава. И нашёл, что искал. Под отворотом воротника булавку. Вынимать не стал, показал отцу. - Видишь? - Ну и что? Булавка, белошвейки такими пользуются. - Заговорённая она, на сына твоего. Булавку я заберу, ему полегче станет. Порчу навели, думаю – Судислава. К ведьме обратилась она. - Ах, проклятая! – не выдержала мать. Да я её … - Клок волосьев выдрать, али побить, так не поможет, - сказал Первуша. Снадобье приготовлю против порчи, время потребно. - Побыстрее только, - взмолилась мать. - Теперь точно не помрёт, а уж как дальше получится, пока загадывать не буду. Первуша булавку забрал. Отец на лошади к хутору его отвёз. - Как снадобье готово будет, сам приеду, дорогу помню. Допрежь не беспокой. - Всё сделаю как велишь. Селянин лошадь развернул и отбыл. Булавка, либо другая вещь, заговорённая на порчу на конкретного человека, другому вред не окажет, поэтому Первуша за себя и Купаву не опасался. И слова его про снадобье – лишь прикрытие, глаза отвести, не подействует. Главное – найти ведьму, да ей незаметно булавку эту подбросить и заговор – противодействие прочитать. Тогда порча к тому человеку вернётся, кто порчу заказал. Ведьма – лишь исполнительница. Но Первуша и её наказать решил. Как? Ещё обдумать надо. А сейчас уж время позднее, смеркаться начало. Поужинать и спать – почивать. Поснедали, он в постель улёгся, да уснуть не может, думки одолевают. Есть способ ведьму найти, да времени требует. Подозревал он бабку, что ведьмой прозывали, в Дерюгино жила. Только облыжно обвинять нельзя, проверить надобно. И Коляда Первушу в своё время наставлял. А только Первуша в первый раз столкнулся с таким видом порчи. Был способ, к которому он решил прибегнуть. Приняв план, уснул. Утром после завтрака мерина запряг, взял с собой булавку, миску, щепку осиновую, да небольшой глиняный кувшин. Сначала направился в Дерюгино, где ведьма жила. Может, бабка и ни при чём, но интуиция туда тянула. Добрался по санному следу, попросил у крайней избы воды. - Ступай к колодцу, прохожий, да набирай. Нам воды не жаль. Первуша в горшочек воды набрал, прошептал заклинание. Осторожно в миску налил, на три пальца. Булавку в осиновую щепку воткнул и в воду в миску опустил. Держа миску в руке, медленно двинулся вдоль единственной улицы деревни. Деревня вся – два десятка изб. И чувствуется – небогато люди живут. Видел он деревни и сёла позажиточней, например – кожевенников, скорняков. Здесь же ремёслами не занимались, сельскими работами на огородах. Ремесло – оно круглый год кормит, доходы большие. Миску старался нести бережно, чтобы вода не колыхалась, сам глаз от щепки с булавкой не отводил. Почти всю деревню прошёл, последняя изба осталась. Да не изба, избушка, наполовину в землю вросшая, скособочившаяся. К ней тропинка в снегу едва топтана. Вот у избы щепка с булавкой закрутилась. Есть! Здесь порча сотворена была! Ах Чернава! Не зря тебя таким именем при рождении назвали. Душа у тебя чёрная, на деньги Судиславы купилась, доброго парня извести хотела! Отольются тебе чужие слёзы! Первуша к саням вернулся, миску и горшок под сено на розвальнях спрятал, рогожкой прикрыл. А булавочку из щепки вытащил, себе в рукав воткнул. В мошну залез, медяки пересчитал. Задумал к ведьме явиться под видом страждущего приворот сделать. Обратный путь к избе проделал, в дверь постучал. Через время ведьма отворила, всмотрелась подслеповато. Одежда ветхая, затхлостью пахнет, да ещё чем-то непонятным. То ли мышами, то ли жабами. - Исполать тебе, Чернава! Первуша не поленился, поклон отбил. - Чего надоть? Ежели по пустому пришёл, ступай прочь! - Неласково гостя встречаешь, бабушка. Приворот сделать хочу, люба мне девица одна. - А деньги есть ли? - А как же? Первуша для убедительности перед носом ведьмы мошной потряс, где медяки звякали. - Тогда зайди. Ведьма посторонилась. Первуша булавку из рукава вытащил, мимо бабки проходя, в душегрейку ей воткнул, в самый низ. Вроде жилета мехового душегрейка, только поверх овчины тканью прикрыта. В избе сумрачно, маленькое оконце едва свет пропускает. Ещё свет от печи идёт, в которой котелок стоит, булькает. И запах от него противный идёт. Бабка усадила Первушу на лавку, сама уселась на табурет трёхногий за стол. Со стены сушёные пучки трав сняла. Потом из мешочка кости достала. - Говори, как любезную звать? - Судислава. Ведьму передёрнуло. Молодица с таким именем не так давно была, порчу заказывала. Бабка кости в руку взяла, потрясла, на стол сбросила, вперилась взглядом. Первуше любопытно, в первый раз видел, как ведьма обряд правит. - Видишь, как кости легли? Удача тебе в любовных делах будет. А теперь я наговор на порчу скажу, а ты повторишь. Но про себя, молча. Ведьма скороговоркой короткий наговор прочитала. - Повтори. - Не все слова разобрал. Мне бы ещё раз послушать. - Экий ты! Ведьма уже более медленно стала произносить слова. А Первуша в это время шептал другой наговор. Закончили почти одновременно. У бабки вдруг лицо перекосилось, руку судорогой свело. Только и успела сказать. - Ой, худо мне что-то! Ведьма со стула на земляной пол упала. Корёжить её стало, дугой выгибать. Слышал Первуша о подобном. Так бывает, когда экзорцист бесов из человека изгоняет. Но он-то не экзорцист, святых слов не читал. А ведьма корчится, вскрикивает, потом утробный рёв издала, аж мурашки по спине Первуши пробежали. Да и стихла. Первуша испугался поперва. Бабкиной смерти он не хотел. Прислушался, бабка дышит ровно, но лежит без чувств. Пока она в таком состоянии пребывала, он на душегрейке булавку отыскал, вытащил, в огонь печи бросил. Пламя вспыхнуло ярко и погасло. Бабка в себя приходить стала, открыла глаза, вокруг повела. - Ты кто таков, как в избе моей оказался? - Сама приглашала, травяной отвар дать сулилась. - Да? А почему я на полу? - Ты знахарка, тебе лучше знать. Кости на стол бросила и упала. - Какие кости? Ведьма поднялась, на кости вперилась. - Видно, стара я стала, памороки отшибло. Ещё бы! После наговора Первуши память не скоро вернётся. А порчу наводить не сможет никогда впредь. Бабка прошлась по избе. - Ты, милок, в другой раз зайди. Что-то нехорошо мне. - Как скажешь, бабушка. Первуша поднялся и вышел. Была ещё мысль старушке дверь подпереть, да нечем. Ни полена, ни чурбака нигде не видно. Пусть бы посидела взаперти немного. До мерина добрался, в сани уселся. Мерин застоялся на морозе, сани тронул легко. К дому сам затрусил рысцой. Первуша доволен. Если он всё правильно сделал, парню быстро полегчает. Но травяной отвар он завтра с утра отвезёт. Пусть думают, что он травами лечит. На хуторе пообедал с аппетитом, настроение поднялось. Пока в печи огонь был, бросил в котелок с водой несколько душистых трав, к ведовству отношения не имеющих. Как закипело, котелок в сторону отставил. А вечером слил в глиняный горшочек через холстину. Утром в Селищево отправился, где Георгий с родителями проживал. На стук в калитку отец вышел. - День добрый Первуша! Полегчало сыну, слабость не такая уже. - Снадобье сильное привёз! Два дня от печи не отходил. Семь десятков трав использовал. - О! Селянин умел считать только до двух десятков. А уж семь десятков казалось числом немыслимым. Первуша валенки на крыльце обмёл, отец двери отворил, в избу пригласил. Войдя, Первуша к образам в углу обратился, перекрестился. - Отвар привёз. Выпей всё в три приёма и обязательно сегодня. Полагаю – через три дня здоров будешь, как прежде. На том отбываю. В сенях отец за рукав его ухватил. - Что за пользование хочешь? - Как выздоровеет сын, пусть сам ко мне на хутор покажется. А уж привезёт чего за труды, али нет, вам решать. - Приедет. А не навестит, в избу не пущу, - заверил селянин. Через седмицу на хутор Георгий приехал. Сам на облучке сидит, лошадью правит. Видно –сил полон, румянец на щеках, соскочил легко с саней. На скрип снега под полозьями Первуша из избы вышел. Георгий поклонился в пояс. - Гостинцы привёз за исцеление. Уж больно травяной отвар твой силён. На вкус противен, еле одолел. А опосля с каждым днём чувствовать стал, как сила прибывает. В подтверждение ухватился Георгий одной рукой за задок саней, да и приподнял. Селянин достал из саней мешок, протянул Первуше. - И тебе благодарность, что труды мои оценил, - кивнул Первуша. Георгий на сани вскочил, свистнул залихватски, ну ровно атаман ватажки разбойничьей, лошадь с места рванула и сани исчезли за поворотом. Первуша в избу вошёл. Купава любопытствует. - Чем отдарились? - Не знаю, сейчас посмотрим. Вывалил Первуша содержимое на стол. Ба! Две тушки потрошёных и ощипанных куриных и две гусиных. Да жирные птицы и молодые. - О! Да тут на четыре седмицы хватит мяса! Уже назавтра ели куриный супчик с лапшой. Объедение! Первуша после обеда сытного на постели развалился. Георгий думает, что травяным отваром вылечился. Наивный человек, простота деревенская. Знал бы, как Первуша с ведьмой совладал.
Рейтинг: 5/3
| |
| Всего комментариев: 0 | |