Евгения Дербоглав. Доктор гад

 

Исследовательская группа «Чистка-1008» засела под одним из куполов красивого Дворца Прогресса в самом центре Кампусного Циркуляра. В лучшее время купольные залы занимали те, кому нужно было много света, но теперь, с этим туманом, блёклый день только мешал, и купол закрыли изнутри тканью и зажгли люстры.

Люди в чёрном мельтешили у досок, столов с папками и банками проб с туманом. В Конфедерации любили символику цвета, и поэтому всемирщики, как и полагается интеллектуалам, носили чёрное. Серый – другое дело. Это цвет пустоты, а пустота – это начало, она же – конец. Серый носили мелкие чиновники и солдаты, новорождённых пеленали в серое, прежде чем отдать матерям, новобрачных наряжали в серые рубахи, прежде чем проколоть им уши, трупы заворачивали в серое полотно, прежде чем отправить на кремацию. Эдта Андеца, чиновница одного из самых мелких рангов, носила мундир с серым лацканом. Она ненавидела серый цвет.

Шеф исследовательской группы, ол-масторл Сафл Лереэ, жаловался на непогоду, потирая моложавый учёный лоб холёной ладонью.

– Какова глушь! – он кивнул на купол, за которым клубился туман, такой густой, что его можно было принять за дым от пожара. – А ведь мы на третьем этаже и речка далеко! Но, сдаётся мне, природные, телесные правила, по которым живёт обычный туман, не действуют на этот.

– Так и есть, масторл, – проговорила дама, отвечающая за исследование географии тумана. – Коллеги из агломераций пишут, что он собирается в тех местах, где обычно сухо. Близость воды или низина тут никак не влияют. Есть лишь одна закономерность – туман там, где живут люди. Где людей нет – нет и тумана.

– А он преследует людей? Перемещается? – поинтересовалась Эдта.

– Мы выслали группу коллег на пустыри в Окружних землях, – кивнула учёная. – И оставили на старой водонапорной башне на границе городка ещё одного человека с подзорной трубой. Он наблюдал, как по пустырю, почти свободному от тумана, люди двигались в облаке тумана.

Оно перемещалось вместе с ними, пока они шли. Потом эксперимент повторили с изменениями – люди шли не группой, а по одиночке на расстоянии друг от друга, и…

– Спасибо, масторла, – прервал коллегу Сафл. – Надеюсь на ваш подробный отчёт в письменном виде и доклад в конце квинера. Отличная работа была проделана, благодарю.

Дама, слишком уставшая, чтобы раздражаться, уткнулась обратно в свои карты и бумаги, а Сафл повёл Эдту к временной ленте. Чтобы уместились все материалы, пришлось сдвинуть в ряд несколько столов, на которые постелили ткань с нанесёнными отметками по годам, – от окончания войны до нынешнего года. Каждый год, как водится, случалось что-то плохое, и из всего плохого нужно было найти события, повлиявшие на концентрацию негативного одушевления во всемире, которое теперь выливалось на них масштабной бедственной чисткой в форме тумана. Здесь были катастрофы, шпионские, коррупционные и репутационные скандалы, маньяки, банды. Ол-масторл распорядился также добавить материалы по «сомнительным изобретениям и открытиям», и поэтому они лежали здесь же – номера «Ремонтника» и других газет, освещающие изобретение душескопа, а ещё – недавний успех лобби всемирных контрактов о доброкончании. Эдте совершенно не нравилось, что сюда вмешивают деятельность её бывшего мужа.

Она была всего лишь консультантом от Министерства ценностей, и её задачей было высчитывать траты на уменьшение разрушительных последствий тумана на благосостояние Конфедерации в соответствии с выводами учёных. Но Сафл посвящал её практически во всё. Эдта полагала, что он просто хочет с ней переспать.

– Я не думаю, что этому здесь место, – заявила она, кивнув на стопку с табличкой «Вс. к-т о доброконч., год тысяча семь».

Сафл поглядел на неё снисходительно, как стареющий богач на молоденькую содержанку, которая опять завела свою песню, чтобы он развёлся с женой. Но вместо того чтобы заявить, что её думать об этом не просили, сказал:

– Милая госпожа Андеца, видите ли, я собираю здесь все события, имеющие всемирный отголосок. А что, как не прямой диалог группы учёных со всемиром, вылившийся в принятие телесного закона, повлияет на текущее одушевление? У данного лобби были последствия…

– Моя сестра рассказала мне, какие там были последствия. Она как-никак шеф-глашатай полиции и напрямую за это отвечала. Да, первое время действительно были те случаи – когда врачи за взятку устраняли неудобных наследников, младенцев и стариков под видом доброкончания. Но Леара сочла нужным очень ярко осветить это в прессе, что бывает, если нарушить контракт. Таких случаев было всего двадцать пять до информационной кампании и четыре после. Глашатаи отбили у людей желание заработать гнилым способом. Врачи-убийцы, без сомнения, растворились подлостью и жаждой стяжательства, однако этого недостаточно, чтобы изувечить всемир так, чтобы он ответил туманом. Поэтому я не считаю, что этому здесь место.

Сафл ещё несколько секунд ухмылялся, а потом повернулся к коллегам:

– Господа, уберите, пожалуйста, всё, связанное с контрактами о доброкончании.

Всемирщики смерили Эдту презрительными взглядами, но приказ шефа исполнили.

– А взрыв на площади…

– Туман после него усилился, госпожа, – сказал один из ассистентов.

Эдта не возражала. Она просила сестру показать ей человека, взорвавшего площадь, та отказалась, дала лишь словесный портрет и то, чего не освещали публично, а лишь в деле и на процессе – его условное имя, некий Дитр Парцес. У Эдты это в голове не укладывалось. Площадь должен был взорвать совершенно другой человек.

Она же ясно видела.

Случай с площадью отдельно не разбирали, приобщив его к катастрофе. Пока что группа «Чистка-1008» мало чего добилась. Они копали не в том месте, исследовали не те события. Гадюшник, в который сейчас превратилась Администрация, – вот что травит всемир, а не какие-то единичные маньяки, пойманные десять лет назад. Бандиты имеют своих людей в полиции, Префект готовит себе вечный пост, сговорившись с группой министров, страна жертвует государственными интересами ради выгоды нескольких человек.

Эдта видела, во что это всё выльется, – Эдта видела наперёд, далеко и ясно. Но сказать ничего не могла, потому что признаться во врождённой прорицательской дальнозоркости означало нажить кучу проблем себе и своей семье. Если б не Эдта, не была бы Леара шеф-глашатаем полиции и её муж не стал бы важной шишкой в Министерстве границ. Лирна Сироса не умерла бы богатой дамой, не был бы запатентован душескоп, прославивший её сына. И страна не была бы готовой к туману.

Но туман скрывал видимость, путал временные узоры, делал их какими-то рваными. После недавнего события – взрыва на площади Розового неба – всемир будто бы вовсе сошёл с ума, разобраться было невозможно. Эдта жила старыми видениями, которые сумела распутать ещё до тумана, и примерно представляла себе, что будет дальше. Знала она лишь конец, но не хотела такого конца.

– Дорогая, вам нехорошо? – ол-масторл дотронулся до её руки, которую Эдта тотчас же поспешила спрятать в складках юбки. – Я бы посоветовал вам выйти на улицу, но там сейчас… – он снова кивнул на окно.

– Я выйду покурю, – сказала Эдта. Она не курила.

Кампусный Циркуляр, где располагались все центры исследований, сейчас казался глухим и пустым, хотя студенческому району положено быть самым шумным во всей Конфедерации. Поэтому никто не смотрел на женщину, прислонившуюся к одной из кариатид входной группы Центра исследований в Кампусном Циркуляре. Некому было смотреть – туман разогнал обитателей по общежитиям. Не было слышно пьяного пения и смеха, никто не нёсся гурьбой к реке, чтобы посмотреть, как по воде пускают бумажные кораблики со свечками в честь открытия сезона парусных гонок. Стоял давний и сплошной штиль, и паруса были такими же хмурыми, как и лица студентов. Обычно в это время Аграрный департамент объявлял о начале лета, но лето так и не наступило, и столица уже терц судорожно дышала вечной весной, словно больной в одиночной палате. – Вам явно не по себе, – на улицу следом за ней выскользнул шеф исследовательской группы. – Это ваша семья, да? – ошибочно предположил он.