12:19 Ерофей Трофимов. Казачий спас | |
Ерофей ТрофимовКазачий спасРедкая книгаМногое рассказывают о них. Что и воины они великие, что и смерти не боятся, что… Но вот что из этого правда, знают только они сами. Казаки. Те, кого называют вольным воинством. Те, кто служит не правителям, а родине, и испокон веков хранят свою землю от любого врага…  Серия: Боевая фантастика Выход по плану: апрель 2020 ISBN: 978-5-17-121478-4 Страниц: 416 Внецикловый роман. Иллюстрация на обложке И. Хивренко.  Ерофей Трофимов Родился в Баку в 1966 году. После службы в армии пять лет проработал на Крайнем Севере. В девяностых годах, как и большинство российских граждан, сменил много профессий. В 2007 году закончил вечернее отделение юридического факультета. Активно занимается литературой с 2008 года. Казачий спас*** Огромный косматый волчара глухо рыкнул, и глаза его сверкнули алым пламенем, словно угольки угасающего костра. Юлдуз еле слышно ахнула и попыталась отступить, но, запнувшись о корень старого карагача, рухнула на спину так, что дыхание перехватило. Девушка сжалась в комочек, ожидая, что сейчас безжалостные клыки вонзятся в ее беззащитную плоть, но ничего не происходило. Только озорной ветерок с гор шумел листвой старого дерева. Юлдуз не знала, сколько пролежала так, ни жива ни мертва, но когда первые лучи солнца коснулись древесных крон, страх ушел, словно растворился. Девушка сделала глубокий вздох и, поднявшись на подрагивающие ноги, медленно огляделась. Ей, шестнадцатилетней сироте, вот уже два года приходилось заботиться о себе самой. Родители умерли от черной оспы, а родственники побоялись пускать в дом девочку, выжившую вопреки всем предсказаниям стариков. Вспомнив про привязанную на поляне рядом козу и ночную встречу с волком, Юлдуз охнула и, подобрав длинную юбку, кинулась спасать свою кормилицу. Выбежав на поляну, девушка с облегчением разглядела белую шерстку козы и, улыбнувшись, шагнула к крошечному ручью, умыться и промочить пересохшее от страха горло. Но едва только девушка сделала пару глотков ледяной воды, как в кустах послышался треск, и на поляну вывалился громадный полуголый мужчина. Не обращая на испуганно замершую девчонку и ее козу внимания, мужчина, шатаясь, подошел к воде и, буквально рухнув в русло ручья, со стоном опустил лицо в воду. Только теперь Юлдуз поняла, что он был ранен. Вода в ручье окрасилась розовым. Сама не понимая, что делает, Юлдуз шагнула к мужчине и, опустившись на колени, присмотрелась. Несколько широких, рубленых ран на его плечах вдруг перестали кровить и начали затягиваться буквально на глазах. Подняв из воды голову, мужчина, постанывая, перевернулся на спину и снова погрузил лицо в воду. Юлдуз смотрела и не понимала, что происходит. Все раны, покрывавшие грудь и лицо этого странного человека, затягивались. Как такое могло быть?! Ведь такое подвластно только Всевышнему или проклятому! Ну, или в крайнем случае колдуну. Но все колдуны это последователи проклятого. Это все знают. Как знают и то, что они не переносят солнечного света. А тут… Юлдуз окончательно запуталась. Мужчина вдруг открыл глаза и медленно сел. Потом, развернувшись, он встал на колени и, зачерпнув горстью воду, напился. Запрокинув голову, он подставил лицо солнечным лучам и улыбнулся, словно радуясь нарождающемуся дню. Вспомнив, что вода в ручье такая холодная, что зубы сводит, Юлдуз невольно вздрогнула и поежилась, представив, что сейчас чувствует этот странный человек. Тот, словно услышав ее мысли, нашел девушку взглядом, и она в очередной раз вздрогнула. Прямо ей в глаза был направлен взгляд странного, медового цвета глаз. – Не бойся, девочка. Я не воюю с женщинами, – улыбнулся мужчина. Голос его звучал хрипло, а слова черкесского языка он выговаривал хоть и правильно, но со странным, жестким акцентом. – Ты колдун? – решившись, спросила Юлдуз. – Я казак, девочка. Характерник. Сотник, Григорий Серко. А тебя как зовут? – Юлдуз. – Звездочка, значит, – кивнул казак. – А что, похоже. Особенно когда улыбаешься. Сразу сиять начинаешь, как звездочка. Юлдуз растерялась. Такие слова ей говорил только покойный отец. Вспомнив родителей, девушка разом погрустнела и опустила голову. – Что с тобой? – насторожился казак. – Родителей вспомнила. – А где они? – Умерли. Оспа, – коротко ответила Юлдуз. – Так ты сирота? – осторожно уточнил казак. – Да. – Понятно. А коза чья? – Моя. Кормилица. Это все, что осталось после оспы, – чуть слышно всхлипнула Юлдуз. – Выходит, в ауле тебя никто не ждет? – Нет, – тряхнула девушка черными как смоль косами. – Тогда забирай свою кормилицу и пошли, – решительно скомандовал казак, поднимаясь на ноги. Только теперь Юлдуз поняла, что незнакомец высок ростом, широкоплеч и мускулист. Поджарое тело было телом воина, а шрамы, усеявшие его торс, прибавляли ему суровой привлекательности. – Куда пошли? – растерялась Юлдуз. – В станицу. Женой моей будешь, – коротко пояснил казак и, взяв девушку за руку, легко вздернул ее на ноги. – Но ведь ты христианин, – пролепетала девушка. – И что? Ты сирота. Значит, можешь сама за себя решить, принимать веру мужа или нет. А мне в доме хозяйка нужна. Не бойся. Ваши черкешенки уже не раз за казаков замуж выходили. Особенно полонянки. Среди наших женок и турчанки есть, и татарки, и все в церкву ходят. Так что никого мы не удивим. А если тебе легче будет, считай, что я тебя в полон взял, – улыбнулся Григорий, и Юлдуз робко улыбнулась в ответ, растерянно кивнув. Спорить с этим странным казаком она не решилась. Ведь помнила, как молила Всевышнего послать ей защитника. Мужа, что станет ей опорой и отцом ее детей, хоть и понимала, что никто из соплеменников не позарится на сироту, все приданое которой можно унести в крошечном узелке. Отвязав козу, она покорно последовала за ним, передав свою судьбу в руки Всевышнего. * * * Князь Воронцов-Ухтомский оглянулся через плечо и, спрятав улыбку в тонких, аккуратно подстриженных усах, с довольным видом откинулся на спинку сиденья. Два улана из сотни стражи, любезно предоставленные ему в охрану, глотали пыль, поднятую его автомобилем. Детище господина Бенца резво катило в предгорья, увозя князя и его семью на пикник. Направляясь в Ессентуки, на воды, он и предположить не мог, что в этом благословенном, курортном краю могут кипеть такие страсти. Все началось с того, что ему прямо на вокзале сообщили о пронесшейся по этим краям эпидемии брюшного тифа, выкосившего почти треть населения. В Екатеринодаре генерал-губернатор, которого князь был вынужден почтить своим присутствием, чтобы засвидетельствовать почтение к властям, кривясь, вздыхая и поминутно утирая лицо большим клетчатым платком, поведал о появившихся в предгорьях бандах абреков. Но, не желая портить отдых столь значительной особе, генерал-губернатор тут же выписал князю грозную бумагу, в которой приказывал всем чиновникам и военным властям оказывать князю всевозможную помощь. Понимая, что на большее рассчитывать нельзя, князь вернулся в гостиницу и на следующий же день отправился дальше. Посетить местные воды ему настоятельно рекомендовал его личный врач. С годами здоровье князя слегка пошатнулось. Сказались и бесконечные попойки с сослуживцами во время службы в гвардии, и старые раны, полученные на службе императору. Уйдя в отставку и занявшись семейным делом, князь вдруг понял, что хлеб заводчика далеко не так легок, как этого можно было ожидать. Увлечение техникой оказалось одновременно и прибыльным, и весьма затратным в плане личных сил. Что ни говори, но бюрократия в империи оказалась очень косной и весьма охочей до мзды, если не сказать крепче. Иногда, разговаривая с очередным чиновником, князю хотелось достать револьвер и всадить пулю в его деревянный лоб. Словно сговорившись, все эти чинуши старательно затягивали любое дело, иногда доводя князя до белого каления. И только упоминание о том, что князь Воронцов-Ухтомский имеет личное право входа к императору для приватной беседы, спасало мздоимцев от немедленной расправы. Оказаться в особых списках, отслеживаемых лично императором, было не просто опасно. Человек, чье имя оказалось на подобной бумаге, редко заканчивал свои дни дома. Их домом становилась каторга. Мастерские по изготовлению и ремонту автомобильных частей стали известны по всей Москве и Санкт-Петербургу. Первый в империи автомобиль «Руссо-Балт», а также автомобили господина Бенца и фирмы «Рено» использовались в России все шире и требовали запасных частей. Именно их изготовлением и занялся старший брат князя, Владимир. А после его гибели от простуды дело подхватил младший Николай. Владимир, всегда увлекавшийся техникой более, чем военной службой, начал свое дело с нуля и очень скоро добился хорошего результата. Контракт с министерством обороны на ремонт и обслуживание находящихся в войсках автомобилей быстро вывел его мастерские на уровень имперской безопасности. Величина, о которой любой поставщик двора его величества может только мечтать. И вот теперь князь с семьей, оставив дела на директора и помощников, отправился поправлять здоровье. Вскоре к нему должна была присоединиться и сестра князя. Маленькую Зою обожала вся семья, что не могло не сказаться на характере несносной девчонки. Вертя всей мужской половиной семьи, как ей вздумается, Зоя сразу после окончания пансиона была выдана замуж. Спустя два года ее муж, жуир, бонвиван и транжира, умудрившийся спустить на свои развлечения все наследство и приданое жены, умер от похабной болезни. Как выяснилось, Зоя не заразилась от него только потому, что как женщиной он ею вообще не интересовался. Заядлый содомит, он интересовался только юными мальчиками, от одного из которых и подцепил сифилис, сведший его в могилу. Став вдовой, Зоя быстро успокоилась, честно выдержав положенный срок траура. Но потом ее стало не удержать. Открыв свой модный салон, Зоя стала одной из самых завидных невест в Москве. Но теперь, будучи богатой и свободной, молодая вдова не спешила связать себя узами брака. Однако, прекрасно зная, чем увлекался ее покойный муж, высший свет сочувствовал веселой вдове и снисходительно относился к ее эскападам. К тому же ее салон очень быстро стал буквально местом паломничества всей золотой молодежи. Здесь можно было завести полезное знакомство, поболтать о политике и делах и просто весело провести время. К тому же сводницы и мамаши подросших девушек получили еще одну возможность присмотреться к потенциальным женихам. Из раздумий князя вывел очередной дорожный ухаб. Авто тряхнуло так, что с Николая чуть не слетела шляпа, а скакавшая по всей машине младшая дочка едва не вывалилась на дорогу. – Не дрова везешь! – вызверился князь, и провинившийся водитель испуганно вжал голову в плечи. – Николя, успокойся. У нас по всей империи дороги такие, – с грустной улыбкой осадила мужа княгиня. Только она, его ненаглядная Лиза, имела над князем такую власть. Одной улыбкой и ласковым словом она умела погасить вспышку его гнева любой силы. Водитель сбросил скорость, и автомобиль подкатил к опушке леса. Один из улан вырвался вперед, и машина покатила по его следам. Несколько поворотов, и водитель выжал тормоз, останавливая машину на живописной поляне, у берега ручья. Оглядевшись, Лиза восторженно ахнула и, обняв мужа, влепила ему страстный поцелуй, не обращая внимания на детей и прислугу. Место и вправду было очень красивым. Изумрудные заросли, хрустальный ручей и ровная, словно подстриженная трава вокруг. Выбравшись из машины, князь с улыбкой потянулся и, жестом подозвав одного из улан, негромко скомандовал: – Отдыхайте, ребята. Городничий боится, что такая поездка может оказаться опасной и нас могут ограбить. Но я в это не верю. По докладам в Петербурге, горцев давно уже замирили, а банды стараются держаться от городов подальше. Но раз уж вы тут, то присматривайте вокруг. Мало ли что. И не беспокойтесь. За службу отблагодарю. – Премного вами довольны, ваше сиятельство, – дружно гаркнули уланы. Чуть улыбнувшись, князь одобрительно кивнул и направился к берегу ручья, где лакей уже начал раскладывать корзины для пикника. Дочери князя, получив, наконец, свободу, с восторженным визгом носились по поляне, гоняя стрекоз и бабочек. Водитель, чуя свою вину, незаметной тенью перебрался к передку автомобиля и, подняв шторку моторного отсека, по пояс влез туда, делая вид, что что-то там проверяет. Уланы, стреножив коней, перебрались в сторону, под кусты и, рассевшись на траве, заметно расслабились. Один даже скинул высокие кавалерийские сапоги и забросил портянки на куст, просохнуть. Князь, вспомнив собственное повеление им отдыхать, сделал вид, что не замечает такого вопиющего нарушения несения службы. Как-никак их отправили с ним для обеспечения безопасности княжеской семьи, но в нападение бандитов князь действительно не верил. Слишком близко был город и стоящие в нем войска, и слишком далеко горские аулы. Спустя два часа, когда продукты были съедены, вино выпито, а все устали от впечатлений, князь велел собираться домой. Уланы, быстро свернув тряпицу, на которой была разложена их нехитрая снедь, обулись и принялись подтягивать подпруги своих коней. Водитель, захлопнув шторку моторного отсека, полез за руль, а лакей принялся ловко собирать грязную посуду. День прошел просто великолепно, а на вечер у разрумянившейся Лизы явно были далеко идущие планы. Это князь понял по ее многозначительным взглядам и сверкающим глазам. А еще она очень нежно касалась его руки своей крошечной ладошкой. От всех этих едва заметных знаков у него на загривке шерсть вставала дыбом, словно у бойцового пса, а по жилам разливался жидкий огонь. Давненько с ним такого не было, а они женаты уже более десяти лет. Трое дочерей, а поди ж ты, кровь играет при одном взгляде на жену, как в юности. Задумавшийся князь не сразу понял, что произошло. Из розовых грез его вырвал грохот, дикое ржание перепуганных лошадей и крик боли, издаваемый лакеем. Вздрогнув, князь вскочил на ноги, выхватывая из кармана прихваченный на всякий случай «бульдог». Пять выстрелов, но для хорошего стрелка это совсем не мало. Пригнув жену к земле, князь быстро осмотрелся и похолодел. Случилось именно то, во что он не хотел верить. На них напали. Оба улана были ранены и выбыли из боя. Лакей, очевидно, был легко ранен, потому как продолжал с воплями кататься по земле. Испуганные Лиза и девочки присели за автомобилем, пытаясь понять, что происходит. Водитель, не растерявшись, выхватил револьвер и принялся палить по кустам. Выругавшись, князь отступил к машине и в полный голос рявкнул, перекрывая грохот «смит-вессона»: – Прекрати палить, болван! Только патроны даром переводишь. Словно в ответ на его слова из кустов раздался выстрел штуцера, и водитель, взвыв, схватился за левую руку. Присев на корточки, он привалился к дверце машины и принялся лихорадочно перезаряжать оружие, зажав ствол револьвера между колен. Раздалось еще два выстрела, и на поляну выскочили четверо. Разглядев однозарядные штуцеры, князь незаметно перевел дух. Перезарядить такое оружие быстро было невозможно, но у абреков князь увидел и несколько дульнозарядных пистолетов. Оружие старое, но от этого не менее убойное. Особенно если держащие его руки не кривые. А таковые в горах долго не живут. Спрятавшись за машиной, князь старательно прицелился и спустил курок. Шедший с краю абрек вскрикнул и повалился на траву. Оставшиеся трое дружно выстрелили в ответ, разрядив сразу три пистолета. Осталось еще три, и пара пистолетов у лежащего. Отставной офицер произвел эти подсчеты автоматически, выцеливая следующего противника. Но оставшаяся троица не собиралась изображать из себя мишени. Убедившись, что добыча оказалась с зубами, они ловко рассыпались в стороны и начали обходить машину. Скрипнув зубами, князь повернулся к семье и, сделав жене страшные глаза, приказал: – Лезьте под машину и не высовывайтесь. Больше всего сейчас он хотел спасти семью. Даже ценой собственной жизни. – Эй, урус! – раздалось вдруг. – Брось пистолет и выходи. Жив будешь. И женщина твоя жить будет. И дети. Семья деньги заплатит, и отпустим. Будешь стрелять, убьем тебя. А потом и жену твою и твоих дочерей молодым воинам отдадим. Князь скрипнул зубами и, высунувшись из-за машины, выстрелил на голос. В ответ тоже выстрелили. Тяжелая круглая пуля пробила борт автомобиля и с визгом ушла в рикошет. Сумевший, наконец, зарядить свой револьвер водитель приподнялся и выпустил две пули через кузов машины. – В последний раз говорю, не трать патроны попусту, – зашипел князь. – Так а что делать-то, ваше сиятельство. Вон они, басурмане, уже близко совсем. Я рассмотреть успел, когда вскакивал, – горячечно зашептал водитель. – Вот и смотри, когда подберутся и вставать начнут. Ползком в атаку не ходят. К тому же это не солдаты, а бандиты. Им долго на пузе ползать гонор не позволит. Вот как начнут подниматься, тогда и пали. Кивнув, водитель быстро переполз к переднему бамперу и, привстав на колено, принялся водить стволом револьвера из стороны в сторону. – Не трус, но как боевая единица полный ноль, – скривился про себя князь, переламывая свой револьвер. Пока абреки подбирались к машине, нужно было успеть перезарядить оружие. Но едва только он успел вложить в камору один патрон, как буквально в десяти шагах от машины в полный рост поднялась фигура одного из нападавших и с отчаянным ревом кинулась в атаку, размахивая кинжалом. «Лежа перезаряжать побоялись или не умеют», – мелькнула мысль, и князь одним движением соединил ствольную раму с рукоятью. Но взвести курок он не успел. Налетевший словно ураган бандит взмахнул кинжалом, целя ему в горло. Упав на бок, князь откатился в сторону, пытаясь выиграть расстояние и время, чтобы привести оружие к бою. Но абрек продолжал наседать. Катаясь по траве, князь пытался ногой ударить противника в колено, чтобы или заставить отступить, или, если сильно повезет, сбить его с ног, а потом попробовать добраться до горла. Револьвер, делая очередной перекат, он умудрился выронить, и теперь крыл себя последними словами за такую глупость. От машины послышались выстрелы. Водитель не сбежал, а продолжал защищать себя и княжескую семью. Внезапно наседавший на князя бандит выгнулся и захрипел, словно запаленная лошадь. Вскочив на ноги, князь быстро огляделся и только растерянно хлопнул глазами. Два наседавших на водителя бандита, хрипя и суча ногами, свернулись на траве клубками, а третий, стоя на коленях, тянулся рукой за спину, пытаясь дотянуться до торчащего из спины ножа. Посреди поляны, плавно раскручивая в руке нагайку, стоял юноша, почти мальчик. Но едва заглянув ему в глаза, князь испуганно отшатнулся. Это были глаза хищного зверя. Шагнув к бандиту с ножом в спине, паренек взмахнул нагайкой, и ее кончик, свистнув в воздухе, ударил абрека прямо в горло. Содрогнувшись всем телом, тот медленно повалился ничком. – Сколько их было? – повернулся парень к князю. – Четверо, – растерянно прохрипел тот. – Выходит, все тут, – кивнул казачок и, одним стремительным движением свернув нагайку, сунул ее за пояс на спину. Потом, подойдя к абреку, он одним движением выдернул из трупа свой нож и, отерев его об одежду убитого, убрал клинок за голенище короткого сапога. Не обращая внимания на княжескую семью, парень быстрым шагом направился в сторону улан. Заинтригованный князь последовал за ним. Как оказалось, оба солдата были ранены, но в сознании. Ловко разорвав на полосы их нижние рубахи, парень наложил на раны повязки и, сунув одному из улан флягу с водой, велел: – Пейте больше. Крови много вытекло. До доктора придется самим ехать. И не обращая внимания на благодарные слова, перешел к лакею. Тот весь бой пролежал в траве, тихо подвывая от боли и страха. Бесцеремонно разорвав на нем рубаху, парень осмотрел рану и, усмехнувшись, буркнул, ловко бинтуя его: – Шо ты хнычешь, как то дите? Это ж просто царапина. Через седмицу и вспоминать про нее забудешь. – А ты прям дохтур, – вызверился лакей. – Тебе-то откель знать, что там царапина? Кровищи-то вон сколько. – Откель знать? – усмехнулся парень. – А оттель, шо меня не токма убивать, но и лечить учили. Певучая речь парня ясно показала, что паренек этот из местных казаков. Только здесь, в предгорьях Кавказа, так говорили. Мягко, певуче, вставляя в разговор слова из тюркских и горских языков. Наконец, покончив с перевязкой, он подошел к водителю и, одним ловким движением отобрав у него револьвер, приказал: – Плечо покажи. – Кость вроде цела. Но крови много, – ответил водитель, поворачиваясь к нему боком. – Все равно перевязать надо. Рана открытая, попадет какая гадость, загнить может, – ответил парень, накладывая повязку. – Кто вы, юноша? – спросил князь, дождавшись окончания перевязки. – Григорий Серко. Казак, – представился парень, и князь механически отметил серебряную серьгу в его левом ухе. – Очень приятно. Князь Воронцов-Ухтомский, Николай Степанович. Должен поблагодарить вас за наше спасение. Позвольте узнать, чем вы занимаетесь? * * * * * * Он очнулся рывком, словно вынырнул из глубины. И тут же все тело начало ломить. Болело всё. Голова, ноги, руки, крутило нутро, и даже словно глаза сейчас из башки выпрыгнут. Кое-как проморгавшись, Гриша со стоном приподнял голову и огляделся. Вроде хата его, а вот в хате… осмотревшись еще раз, парень вдруг понял, что в хате было пусто. Так пусто, словно вся семья разом собралась и уехала. Но это не так. Он отлично помнил, как сначала заболела младшенькая Настена. Отец заложил телегу и повез ее в город. Оттуда он вернулся уже один. Но к его возвращению больны были уже обе старшенькие сестры-погодки. Их даже увезти не успели. Сгорели обе за полторы седмицы. Но к тому времени Гришка уже знал, что в станице полыхнул мор. Тиф уносил людей десятками. За два месяца большое село превратилось в погост. Посылали гонца в Екатеринодар, к властям, чтобы прислали докторов, но вместо врачей пришли солдаты. Станицу оцепили, и всем жителям запретили выезжать. Станичники взялись было за оружие. Уж кому-кому, а родовым казакам разнести по кустам «серую скотинку» как воды попить. Ночью бы всех вырезали, никто б и не пикнул. Но атаман и казачий круг порешили, что воевать со своими, православными, нельзя. Прав был генерал-губернатор. Ежели мор за станицу вырвется, быть беде. Порешили, что все знахари да травники будут народ лечить. Кто как сможет. А в итоге станица опустела. Схоронив сестер, слегла и мать. А следом за ней и сам Григорий. Только отец еще каким-то чудом держался, словно болезнь обходила его стороной, заставляя до дна испить чашу потерь. Что было с ним после начала болезни, Гриша не помнил. И вот теперь, кое-как усевшись на широкой лавке, служившей ему постелью, пытался понять, чем все закончилось и где родители. Пить хотелось неимоверно. Поднявшись на дрожащие от слабости ноги, Гриша доковылял до дверей и, выбравшись на улицу, скривился от боли в заслезившихся глазах. С трудом проморгавшись, он сполз с крыльца и оглядел подворье. Ворота в хлев открыты. Осторожно заглянув вовнутрь, парень убедился в своих предположениях. Волов, свиней и коровы не было. Коня с кобылой в конюшне тоже не нашлось. А на заднем дворе, в загоне, одиноко бродила пара курей. – Выходит, батя успел все продать, чтобы нас лечить, – прохрипел Гриша и, почесав в затылке, побрел к колодцу. Пить с каждым шагом хотелось все сильнее. С грехом пополам достав из колодца треть ведра воды, парень напился и, ополоснув лицо, поплелся к крыльцу. Кряхтя, словно старый дед, он уселся на завалинку и, подставив физиономию солнечным лучам, принялся размышлять, что делать дальше. Оставаться в станице было нельзя. Хозяйство порушено, скотины нет, да и соседи, по всему видать, кто не на погосте, сбежал. Остается одно. Набраться сил, как следует осмотреть остатки хозяйства и уходить в город. Там можно будет в услужение наняться. Хоть и соромно это. Казак и в лакеи, да делать нечего. Жить ведь как-то надо. Работы Гриша не боялся. Уж конюхом он всегда служить сможет. В лошадях парень разбирался, лечить тоже умел. Да и лошади всегда отвечали ему любовью и верной службой. Но сначала нужно до погоста добраться. Что стало с матерью, он так и не знал. Поднявшись с завалинки, Григорий проковылял в дом и, пошарив на полках, достал дедовы запасы. Старый казак травы знал так, что к нему из города на лечение ездили. А уж станичники завсегда только к нему и шли. От многих болезней дед лечить умел. И кости правил, и простуду гнал, и даже роды принимал изредка. Звали его к роженице, если плод неправильно шел. А так и старая повитуха справлялась. Казачки бабы крепкие. Могли и в поле мужей заменить, и врага отбить, если казаки в походе, а горцы к станице подошли, и детей рожали легко, словно играючи. Именно это больше всего удивляло Гришу. Однажды, не удержавшись, он спросил у деда, отчего так. Усмехнувшись, старый казак подкрутил седой ус и, вздохнув, ответил коротко. Мол, главное дело, господом женщине даденное, это род человечий продолжить. И если сподобил ее господь ребятенка зачать, то на свет его привести счастье есть большое. Оттого и радуются бабы, когда ребенок нормально рождается. А что до сложностей иной раз, так то грехи человечьи виной. Тряхнув смоляным чубом, парень отогнал воспоминания и, развязав тряпицу, поднес травяной сбор к лицу. Вдохнув смесь запахов, он чуть улыбнулся и, положив узелок на лавку, снова поплелся во двор. Тело ломило, в глазах двоилось, а от слабости то и дело подташнивало, но он упрямо заставлял себя двигаться. Старая дедова присказка – пока шевелишься, живешь, заставляла его делать все необходимое на одной силе воли. Что называется, на зубах вытащив из колодца ведро воды, он оттащил чугунок к летней кухне и, присев прямо на землю, принялся растапливать печь. Благо хоть дрова со двора никуда не делись. Заварив травяной сбор, он отставил его к стене, настаиваться, а сам вернулся на завалинку. Все увиденное вокруг наводило на грустные мысли, но еще больше возникало вопросов. Если в станице все умерли, то почему окружавшие ее войска не сожгли дома, чтобы уничтожить заразу? А если войска знали, что в станице мор, то почему не обыскали дома, в поисках хоть кого-то выжившего? И как он сам умудрился выжить, если за ним некому было ухаживать? Гриша крутил эти и еще два десятка других вопросов в голове так и эдак, но ничего умного так и не придумал. В очередной раз вздохнув, он покосился на чугунок с отваром и, посмотрев на тень от колодезного журавля, со стоном поднялся. Нужно было как можно быстрее привести тело в порядок. Мало просто выздороветь после смертельной болезни. Нужно еще и выжить. С этими мыслями парень аккуратно процедил отвар через чистую тряпицу и, принюхавшись к полученному настою, грустно усмехнулся. Сумел-таки дед приучить юного неслуха к порядку и заставить его выучить нужные травы. Хоть и гуляла по внуковой спине дедова нагайка, а своего старый добился. Отварами Гриша мог и коня выходить, и человека вылечить. Не всему, конечно, дед его обучить успел. Оборвала жизнь старого казака разбойничья пуля, но многое Гриша успел узнать. Многое, кроме главного. Бывало иной раз, что накатывало что-то на юного казака, и начинал он такие вещи говорить, что находившиеся рядом только удивленно крякали и смущенно отступали в сторону. Сам Гриша не всегда понимал, что говорил, но дед только внимательно слушал и одобрительно хлопал по плечу. От такой ласки Гриша, бывало, приседал, но в душе плескалось ликование. Ему верили, а значит, такие наваждения можно перетерпеть. Не спеша выпив отвар, парень прикрыл глаза и прислушался к собственному телу. Голова стала ясной, а в животе разливалось приятное тепло. И вместе с тем сильно захотелось есть. Усмехнувшись, Гриша открыл глаза и, осторожно потянувшись, проворчал: – Раз есть хочется, значит, оживаю. Вот только чего жрать-то будем? Вспомнив про увиденных курей, Гриша хлопнул себя ладонью по лбу и, развернувшись, отправился на задний двор. Поймать одну из двух случайно оставшихся кур удалось только благодаря упрямству и все усиливающемуся чувству голода. Привычно срубив пойманной пеструшке голову топором, Гриша дождался, когда стечет кровь и, вернувшись к печи, сунул тушку в горячую воду, оставшуюся от травяного отвара. Ловко ощипав птицу и разрубив тушку, парень кинул все в чугунок и, залив водой, поставил на печь. Достав из ларя пару горстей муки и набрав в огороде овощей, он вернулся к печи и принялся осторожно снимать с закипевшего бульона пену. Потом, замесив немного теста, он испек пресные лепешки, а спустя два часа с удовольствием хлебал наваристую шурпу. Наевшись, Гриша едва успел добраться до своей лавки и уснул едва ли не раньше, чем голова коснулась подушки. Проснулся он не от привычного петушиного ора, а от птичьего гомона под окном. Поднявшись, парень вышел на крыльцо и, осмотревшись, задумчиво хмыкнул. Болезнь болезнью, а проснулся он, как давно привык. С первыми петухами. Скинув рубаху, Гриша достал из колодца воду и, умывшись, с уханьем вылил остатки на себя. Тело, съежившееся от ледяной воды, разом проснулось и ожило. Только теперь Григорий понял, что действительно умудрился выжить. Растеревшись расшитым матерью рушником, Гриша вернулся в дом. Достав из чугунка кусок вареной курицы и оставшийся с вечера кусок лепешки, он моментально проглотил скудный завтрак и, задумчиво оглядываясь вокруг, вздрогнул. На столе, прямо посредине, лежал отцовский кошель, а под ним четвертушка бумаги. Рядом отцова нагайка и дедов кинжал, работы кубачинских мастеров. В семье Серко грамоту всегда ценили, и потому все дети, независимо от пола, обязательно учились грамоте. Так повелось еще от прапрадеда. Так было и теперь. Дрожащей рукой, вытянув из-под кошеля бумагу, Гриша развернул ее и, усевшись на лавку под окном, принялся читать. Здравствуй, сынок мой Григорий. Если уж читаешь ты письмо сие, выходит, смилостивился над тобой Господь и род казачий не прервется. Сей день – последний для меня. Я это знаю. Как и ты ведаешь, что в роду нашем всегда знали, когда кончина придет. Оставляю тебе всю казну, что сумел собрать. Теперь это все твое. Думаю, ума тебе хватит не тратить все сразу, а жить так, чтобы денег хватило до того времени, когда найдешь, чем самому жить. Из станицы уходи. После мора место это для жизни негодно. Живи отныне своим умом, сын. Найди себе дело по душе и семью заведи. Помни, род казачий прерваться не должен. Похоронил я всех на погосте, где весь род наш лежит. Там и сам лягу. Прости, больше писать не могу. В глазах темнеет. Сил почти не осталось. Если сможешь, дойди до погоста и засыпь могилку мою. Храни тебя Христос, сынок. Твой отец. Капля упала на записку и медленно покатилась по бумаге, впитываясь в нее. Всхлипнув, Гриша утер слезы, стекавшие по щекам, потом бережно сложил записку и, положив на стол, потянул к себе кошель. Осторожно распустив завязку, он высыпал содержимое кошеля на стол и удивленно покачал головой. В горсти монет почти не было меди. Пять золотых червонцев, три десятка серебряных пятирублевиков и восемь десятков серебряных же рублей. Медью было всего три рубля. Их-то он и отодвинул в сторону, решительно ссыпав остальное в кошель. Это было настоящее богатство, с которым можно было не бояться голодной смерти. Откинувшись на стену, Гриша задумался. Выходит, его мысли об уходе в город были правильными, если, даже умирая, отец сумел сообщить эту идею сыну. Значит, нужно как можно быстрее набираться сил, собирать все, что может потребоваться в дороге, и уходить. Но сначала исполнить последнюю отцову просьбу. И сделать это надо прямо сейчас. Поднявшись, Гриша сходил в сарай, взял лопату и, закинув ее на плечо, решительно зашагал к церкви. От пращуров казаки хоронили усопших на святой земле. Войдя в ограду, Гриша шагнул было к кладбищу, но что-то заставило его остановиться. Двери большой деревянной церкви были открыты, но внутри, как и вокруг, стояла тишина, нарушаемая только посвистом ветерка в листве и щебетом птиц. Отставив лопату, Гриша поднялся на ступени церковного крыльца и осенил себя большим крестным знамением. Войдя вовнутрь, он медленно подошел к иконе Георгия-Победоносца и, остановившись, замер. Мыслей не было. Даже знакомые с раннего детства слова молитвы не зазвучали в голове, как это было всегда. Он просто стоял и смотрел на икону, сам не понимая, что именно хочет там увидеть. Только слезы безудержно лились из медового цвета глаз. Сколько он так простоял, Гриша не знал. Но неожиданно луч света, пробившись сквозь запыленное окно, коснулся его лица, и на душе стало легко. Как будто кто-то там, наверху осенил его своей благостью. Перекрестившись, Гриша поклонился иконе и, развернувшись, вышел на улицу. Подобрав лопату, он обошел церковь и знакомой тропинкой направился к месту, где находились могилы всей его семьи. Медленно пройдя вдоль крестов, Гриша поклонился могилам и, добравшись до края ряда, судорожно всхлипнул. Вспомнив сказанное в записке, Гриша все понял окончательно. Отец всегда любил их мать и даже на пороге смерти сделал так, чтобы могилы их были рядом. Еще будучи в силах, он выкопал себе могилу и, почувствовав, что умирает, пришел сюда сам. Подойдя к краю ямы, Гриша заглянул на дно и снова заплакал. Отец нашел в себе силы переодеться в чистое белье, свою лучшую черкеску и подпоясался поясом, украшенным серебром. Именно так хоронили казака, если тело его могли доставить домой. Не было только домовины. Сил отца не хватило на то, чтобы сколотить гроб. Он просто лег на дно ямы, накрыв лицо выбеленной холстиной. Отступив от могилы, Гриша с силой всадил штык лопаты в холм земли. Он засыпал могилу, плача и не замечая собственных слез. Насыпав холмик, парень утрамбовал его лопатой и, оглянувшись, увидел новенький крест. Даже об этом отец успел подумать, мелькнула мысль. Не было только дощечки с именем. * * * Утро очередного дня принесло Грише новые силы и доброе настроение. Умывшись, парень спустился в погреб, решив не тратить время на готовку. Круг колбасы, кусок сала, лук, помидоры и огурцы с огорода, что еще нужно молодому, выздоравливающему организму, чтобы почувствовать себя сильным? Поев и запив завтрак очередной порцией травяного настоя, Гриша занялся подготовкой к походу. Обшарив весь дом, он собрал пару смен белья, запасные портянки, новые сапоги, папаху, отцовскую бурку и новенькую черкеску, которую выправил ему отец перед началом мора. Не было только огнестрельного оружия. Куда делись отцовский «смит-вессон» и трехлинейный кавалерийский карабин, Гриша так и не понял. А ведь еще был дедовский штуцер и пара кремневых пистолетов, оставшихся от прадеда. Сложив все, что собирался забрать с собой, на стол, парень с сомнением оглядел кучу добра и, мрачно покачав головой, тихо проворчал: – Пока не окрепну, мне все это не утащить. Говорить в голос, пусть едва слышно, он начал еще прошлым вечером. Гробовая тишина, поселившаяся в доме, пугала его. И если днем звуки с улицы еще хоть как-то разгоняли эту тишь, то вечером от нее становилось жутко. Сообразив, что после болезни еще слаб, Гриша взял со стола отцовскую нагайку и, перебирая в пальцах петли сыромятной кожи, сказал: – Ну, подруга, выручай. Помоги сил набраться. Это была не бредовая фраза и попытка убедить самого себя. Едва научившись крепко стоять на ногах, Гриша получил от отца маленькую плеточку, с которой и начал тренировать тело. Казачий спас. То, что стало для казаков настоящей вершиной воинского искусства. Сначала подростки учились работать нагайкой, а потом, войдя в полную силу, получали в руки шашку. Это было нечто среднее между пляской и боем с собственной тенью. Недаром в руках опытного казака нагайка являлась таким же оружием, как кинжал или шашка. Пальцы парня коснулись кончика плети и нащупали небольшую свинцовую гирьку. Один удар таким оружием в нужное место, и противнику конец. Чуть улыбнувшись, Гриша покосился на кошель и неожиданно для себя понял замысел отца. С огнестрельным оружием в городе его сразу бы прихватила полиция. Ведь никаких бумаг у Григория не было. Лишь запись о рождении в церковной книге станицы. А нагайка для любого казака – это как борода для мужика. Почитай у каждого есть. Выйдя во двор, Гриша скинул рубаху и, выпрямившись, закрыл глаза, припоминая каждое движение знакомого с детства танца. Потом его тело, похудевшее за время болезни так, что только ребра торчали, плавно сдвинулось с места – и в воздухе засвистела нагайка. Если бы кто-то заглянул в этот момент через тын, то увидел бы, как голый по пояс парнишка движется по утоптанному двору в странном, рваном ритме, то и дело нанося удары нагайкой невидимому противнику. Сколько это продлилось, Григорий не знал. Он вынырнул из боевого транса с последним ударом нагайки. Ноги от слабости подгибались, руки дрожали, а грудь разрывалась от недостатка воздуха. Таким слабым Гриша себя никогда не чувствовал. Отдышавшись, он удрученно покачал головой и, облившись колодезной водой, вернулся в дом. Нужно было отдышаться, передохнуть и поесть. С момента, как он пришел в себя, чувство голода стало его постоянным спутником. А еще нужно было глотнуть травяного отвара. Разрывая крепкими зубами очередной круг колбасы, парень вспомнил про оставшуюся курицу. Налегать сразу после болезни на мясо было неправильно, но телу требовалось топливо. Эту фразу он услышал от заезжего землемера. Именно тогда он в первый раз в жизни увидел повозку, движущуюся без лошади. Автомобиль – так называлась эта странная телега, гудевшая на всю станицу и вонявшая керосином так, что хотелось зажать нос и чихнуть. По молодости лет Грише было интересно все новое, так что появление такого чуда он не пропустил. Испросив разрешения у землемера, он внимательно осмотрел странную повозку, очень быстро сообразив, как она поворачивает и от чего колеса крутятся. Ходивший тут же кузнец только одобрительно хмыкал, слушая высказывания паренька. А потом, зазвав Гришу в кузню, дал в руки старый кремневый пистолет, спросив: – Посмотри внимательно. Сможешь сказать, почему не стреляет? Гриша несколько минут крутил оружие в руках. Даже несколько раз взвел и спустил курок, отводя ствол в угол кузни. Глядя на него, кузнец только одобрительно кивал. Наконец, парень сообразил, что что-то не так со спусковой пружиной. Не было достаточного удара кресала по кремню. Услышав ответ на свой вопрос, кузнец только удивленно покрутил головой и, забирая пистолет, сказал: – Надумаешь кузнечному делу учиться, приходи. Рад буду. Есть у тебя чутье к механике. – А ведь это мысль! – вскинулся Гриша. – Нужно будет по приходе в город походить по кузнечным и оружейным рядам. Может, кому подмастерье и нужен. Всяко лучше будет, чем простым конюхом. Но и конюхом тоже неплохо. Посмотрим, что раньше подвернется. Торопиться мне особо некуда. С этой мыслью он доел колбасу и, поднявшись, отправился на задний двор. Отловив последнюю курицу, он сварил очередной чугунок супа и, отставив его в сторону, принялся печь лепешки. Благо муки в ларе было с избытком. Покончив с домашними делами, Гриша снова принялся перебирать собранные вещи. Потом наступил вечер, и уставшее от непривычных нагрузок тело потребовало отдыха. Так он прожил полторы седмицы. На десятый день, окончательно убедившись, что болезнь ушла, а тело окрепло почти до прежних статей, парень решил уходить. Дальше тянуть было нельзя. Уложив вещи в старый отцовский сидор и прихватив походную кожаную суму, в которую сложил продукты в дорогу, Гриша еще раз огляделся и с досадой хлопнул себя ладонью по лбу. А флягу-то под воду забыл! Быстро обшарив сундуки, он достал со дна самого большого дедову серебряную флягу в кожаной оплетке. Самое то, что нужно казаку в дальнем походе. Добыл дед ее в Крымском походе, сняв с самолично убитого турецкого бея. Испокон веков казаки воевали и войной жили. Много православных голов в том походе полегло, а кто выжил, с добычей вернулись. Вот и дед с того бея кроме фляги много всякого добра снял. С того и поднялась семья. Хоть и раньше не бедствовали, а все одно с той добычи и волов прикупили, и коня. Встряхнувшись, Гриша положил флягу на стол, решив наполнить ее, уже покидая дом. Утренняя вода, хоть и из колодца, а все равно куда вкуснее и холоднее, чем набранная днем. Едва только солнце поднялось над станицей, Гриша уже был на ногах. Закинув сидор за плечи, он повесил суму с продуктами на левый бок, а нагайку сунул за пояс. Не забыл Гриша и пару ножей, найденных в дедовом сундуке. Кованные под булат, острые, что бриться можно, и с отличным балансом, годным для метания. У колодца он наполнил флягу свежей водой и, подперев дверь отчего дома поленом, вышел со двора. Но прежде, чем отправиться в путь, парень дошел до церкви и, пройдя на погост, остановился перед могилами семьи. Уйти, не попрощавшись, он просто не мог. Постояв, он поклонился и, перекрестившись, не оглядываясь ушел. Больше его в станице ничто не держало. Выйдя за околицу, парень остановился и, повернувшись, с грустью оглядел опустевшую станицу. – Простите, люди добрые, если кого ненароком обидел. Земля вам пухом и царствие небесное душам вашим, – прошептал Гриша, крестясь большим крестом и кланяясь. Шагая по дороге, он пытался найти хоть одну причину, по которой мог бы не уходить. Но завет отца гнал его вперед, к неизведанному. И если не кривить душой, то ему и самому было интересно узнать, как оно там, в городе, и что уготовила ему судьба. Два дня прошли спокойно. Он уже почти добрался до Ессентуков, когда услышал где-то в лесу выстрелы. Не раздумывая, парень сбежал с дороги и, присев под раскидистым платаном, прислушался. Снова раздались выстрелы, и Григорий только головой покачал. Так палить мог только плохой, да еще и сильно напуганный стрелок. И если в первый раз стреляли из ружей, то в ответ звучали выстрелы из револьверов. Грохот дульнозарядного оружия трудно спутать с выстрелами из нарезного, казнозарядного ствола. Выходит, там пытаются кого-то ограбить, а этот кто-то решил сопротивляться. Похоже, у горцев подросли новые волчата и теперь пришла пора дать им попробовать крови. – Ну, посмотрим, чему вас учили, – еле слышно проворчал парень и бесшумно скользнул в кусты. Ориентируясь на выстрелы, он подобрался к самому краю поляны, на которой стоял большой, роскошный автомобиль, за которым и прятались жертвы нападения. Двое улан стонали, зажимая руками раны, а еще один мужик катался в траве, оглашая лес страдальческими воплями. Одна из лошадей улан тоже лежала на земле, очевидно раненная. Скинув с плеч поклажу, Гриша взял в правую руку нож, а в левую нагайку. Нападавших было четверо, но один из них явно получил пулю и выбыл из боя. Убедившись, что горцев осталось трое и помощи им ждать неоткуда, Гриша выскользнул на поляну, бесшумно приближаясь к абрекам со спины. Не в его нынешнем состоянии вступать в открытую схватку. Тело еще не пришло в прежнюю форму. Подобравшись к бандитам на бросок ножа, парень плавно отвел руку и резким движением всадил клинок в спину самому старшему из нападавших. Едва только нож оказался в воздухе, парень перехватил нагайку и одним стремительным движением ударил гирькой по горлу стоящего справа. Обратным движением он нанес такой же удар стоящему слева и, шагнув вперед, добил того, что был первым и теперь тянулся к вонзившемуся ему в спину ножу. Убедившись, что все четверо мертвы, Гриша сунул нагайку за пояс и, забрав свой нож, направился к уланам. Очень скоро выяснилось, что раны у них не смертельные. Перевязав всех пострадавших людей, парень присел рядом с раненой лошадью и, осмотрев ее рану, только удрученно покачал головой. – Что, плохо? – хрипло спросил один из солдат. – Пуля легкое пробила. Не выходишь, – мотнул парень смоляным чубом. – Эх, Муха, – вздохнул улан, опускаясь на колени рядом с парнем. Заметив у него на поясе пистолет, Гриша одним плавным движением выхватил оружие и, взведя курок, приложил ствол к уху лошади. – Прости, милая. Уж тебя-то без вины сгубили, – прошептал Гриша, прикрывая ей глаз ладонью и спуская курок. – Сними седло и сбрую. А я пока по следам пробегусь, – добавил он, возвращая пистолет владельцу. Но не успел он сделать и двух шагов, как дорогу ему заступил высокий, широкоплечий господин, и, чуть улыбаясь, спросил: – Кто вы, юноша? – Григорий Серко. Казак, – представился парень. – Очень приятно. Князь Воронцов-Ухтомский, Николай Степанович. Должен поблагодарить вас за наше спасение. Позвольте узнать, чем вы занимаетесь? – В город шел. Работу искать. В станице после мора никого не осталось. Из всей семьи я один выжил, – коротко описал свои приключения парень, не видя смысла что-то скрывать. – Вот как? И что же вы умеете? – не унимался князь. – Все, что любой казак умеет, и еще немножко, – пожал Гриша плечами. – Но если уж вам так сильно интересно, то может, в городе поговорим? Оставаться тут после нападения не самая умная затея. – Пожалуй, вы правы, юноша, – смутился князь и отступил в сторону, давая ему возможность пройти. Но не успел Гриша отойти, как от машины к князю со всех ног кинулась девчушка лет пяти и с криком: – Папа, папа, там кровь, – вцепилась ручонками в княжескую руку. Сам не особо понимая, что делает, Гриша присел рядом с ребенком и, осторожно положив ей ладонь на лоб, прошептал, аккуратно нажимая большим пальцем между бровями девочки: – Тихо, маленькая. Все хорошо. Это не страшно. Поспи. А когда проснешься, все уже забудется. Большие васильковые глаза девочки закрылись, и она начала плавно оседать на траву. Подхватив ребенка на руки, парень осторожно передал ее отцу, со смущенной улыбкой пояснив: – Батя мой сестренкам малым так всегда делал, если они чего напугаются. К закату проснется и будет спокойна. – Однако… – только и смог произнести князь, глядя на дочь. Быстро пробежав по следам, Гриша нашел место, где абреки спешились, и, забрав четырех коней, повел их к поляне. Добыча есть добыча. То, как ловко он разобрался в следах, удивило всех. Оставшийся без лошади улан, увидев коней, восторженно ахнул: – Никак аргамак?! – Полукровка, – тряхнул парень головой. – Но все равно добрая лошадь. Все наблюдавшие за этой картиной вдруг поняли, что в устах юного казака это была лучшая похвала. * * * То и дело оглядываясь через плечо, Николай Степанович прокручивал в голове события последнего часа. Сам бой он старался не вспоминать. Стыдно было. Он, в прошлом офицер, позволил себе игнорировать прямые указания человека, знавшего обстановку в губернии не понаслышке. В итоге утеряна казенная лошадь, ранены оба сопровождающих и собственные слуги. А самое главное, едва не пострадали его любимые девочки. Князь хоть и мечтал о наследнике, но в дочерях души не чаял, балуя их безмерно и потакая любым капризам. Сердиться и ругать их за проказы было выше его сил. Единственное, что он мог заставить себя сделать, так это не вмешиваться в процесс воспитания, если наказание дочерям следовало от Лизы или нянек. В подобных случаях он предпочитал внимательно выслушать жалобы девочек и, жалея их, порадовать каким-нибудь подарком. И вот теперь его девочки едва не стали добычей бандитов. Дикарей, едва научившихся пользоваться огнестрельным оружием. Да что там говорить. Этот юный казак умудрился расправиться с тремя нападавшими одной нагайкой и ножом. Можно сказать, голыми руками. Хотя, если вспомнить, как этот странный юноша двигается, как смотрит и как равнодушно убивает, возникает мысль, а так ли он юн и прост, как кажется на первый взгляд? Еще раз оглянувшись, князь отметил про себя ловкую, с виду небрежную посадку парня в седле трофейного коня и, качнув головой, повернулся к жене, почувствовав ее настороженный взгляд. – Все в порядке, Лизонька, – улыбнулся Николай Степанович, пытаясь успокоить ее. – Я знаю, – робкая улыбка едва коснулась губ жены. – Просто я заметила, что ты очень внимательно за ним наблюдаешь. – Давно не видел такой уверенной посадки в седле, – нашелся князь. – Юный кентавр, – тихо рассмеялась Лиза. – Я тоже заметила. Такое впечатление, что он сел в седло раньше, чем начал ходить. – Сел? Да он в него взлетает, не касаясь стремян, – пожал князь плечами, стараясь при этом не побеспокоить спящую дочку. – Да уж, ловок. Что собираешься делать? – сменила тему княгиня. – Похоже, у тебя уже появились какие-то мысли на эту тему? – Именно, – решительно кивнула Лиза. – Скрыть нападение или замять как-то шум от этого дела не получится. Слишком много раненых. А если он еще и добычу пойдет на базар продавать, точно без слухов не обойдется. – Согласен, – кивнул князь, внимательно слушая супругу. В житейских вопросах она была не по годам мудра и рассудительна. – Значит, нужно выкупить у него коней и, кстати, одного отдать улану, у которого убили лошадь. Потом наградить солдат и походатайствовать перед их начальством о награждении. Мол, хоть и раненые, а все равно пытались нас защищать. Ну и наконец, забрать этого паренька с собой. В Петербург. – Зачем? – растерялся Николай Степанович от такого решения. – Станет нашим девочкам телохранителем, – решительно заявила Лиза. – Телохранителем?! Зачем? Что им может угрожать в нашем доме или имении? – Николя, ты забываешь, как тебе уже пытались устроить неприятности в мастерских. В таких делах я предпочитаю переборщить, чем потом рвать волосы и выть, что предполагала, но не стала принимать меры. Сказано это было таким тоном, что князь только растерянно покачал головой. Если Лиза что-то ТАК сказала, то лучший выход – это выполнить ее просьбу. Эту истину князь постиг еще на заре их семейной жизни. – Не стану спорить, милая, но не могу не спросить. Почему именно он? Ведь ты отлично знаешь, что мы в состоянии нанять частных детективов, которые и занимаются обеспечением охраны. Почему этот мальчишка? – Да, милый, он еще мальчишка. Но каждый раз глядя на него, я вижу юношу, способного играючи опозорить всех тех профессионалов, о которых ты только что упомянул. Мы ничего о нем не знаем, но у меня сложилось стойкое убеждение, что если как следует копнуть, то мы узнаем об этом мальчике много интересного. Просто вспомни, с какой гордостью он тебе представился. Словно его имя должно сказать тебе не меньше, чем графский титул. – Пожалуй, стоит навести о нем в городе справки, – подумав, кивнул князь. – И ты права. Он действительно гордится своей фамилией. Займусь этим завтра же. За разговором они и не заметили, как автомобиль вкатился на окраину города. Сообразив, что пора принимать решения, князь наклонился вперед и, окликнув водителя, приказал: – Ермолай, сначала едем на подворье. А потом отвезешь улан в казармы. Они сняли дом у вдовы купца, так что в распоряжении княжеской четы были и сад, и конюшни, и добротный сарай, куда водитель загонял на ночь машину. Кавалькада из пяти коней последовала за автомобилем. Спустя еще четверть часа они въехали во двор. Едва выбравшись из машины, князь отправил слугу за доктором и, передав спящую дочь няньке, принялся распоряжаться. Дождавшись, когда казак привяжет коней у коновязи, он жестом подозвал его к себе и с ходу спросил: – Сколько вы хотите за свою добычу? – Кони молодые, к тому же не кованые. Зато здоровые. Но серьезно тут только полукровка стоит, – задумчиво протянул юноша, явно не ожидавший такого вопроса. – За троих по сорока рублей на ассигнации смело просить можно. А вот полукровку и за сто двадцать с руками оторвут, – вступил в разговор улан, оставшийся без лошади. – Торговаться не стану. Не барышник, – отрезал князь. – За троих по пятьдесят, а за этого красавца еще сто пятьдесят. С уздой и седлами. Итого триста рублей ассигнациями. По рукам? – Согласен, – решительно кивнул юноша. – Эх, – с досадой выдохнул улан, который явно присматривал одного из коней для себя. – Вы по моей вине остались без лошади, – повернулся к нему князь. – Выбирайте себе любого из тех трех. – Ваше сиятельство, да я ж с вами по гроб жизни не расплачусь, – растерянно пролепетал солдат. – Это мой подарок. За смелость. Это по моей вине вы без лошади остались, мне и платить. А еще по три рубля на пропой каждому. Премия. – Спаси Христос, ваше сиятельство, – кособоко от ранения поклонился улан и поспешил к лошадям. – Буланого бери, – посоветовал казак, снимая с коней переметные сумы и свои вещи. – С виду неказистый, но спокойный, выносливый и быстрый. А главное, здоров. Внимательно выслушав совет, улан ловко осмотрел коня и, одобрительно кивнув, отвел его в сторону. Николай Степанович наблюдал за парнем, мысленно удивляясь, как легко, словно так оно и должно быть, казачок заставляет подчиняться себе самых разных людей. Еще одной загадкой для него стал способ, которым обыватели умудряются узнать последние новости. Особенно если они не очень хорошие. Не успел приехавший доктор заняться ранами солдат, как во дворе появились комендант гарнизона Ессентуков и полицмейстер города. Но если коменданта интересовали его подчиненные и он доставал вопросами врача, то полицмейстер попытался насесть на казака и самого князя. Заметив, как опасно сузились глаза паренька, Николай Степанович отозвал полицмейстера в сторону и, предъявив ему грозную бумагу от самого генерал-губернатора, задал вопрос, что называется, в лоб: Читать только на Литрес
Рейтинг: 5/13
| |
| Всего комментариев: 0 | |