11:34 Дмитрий Силлов. Закон войны | |
Дмитрий СилловЗакон войны
1941 год, 21 июня… Завтра начнется самая страшная война в истории человечества. И в этот день на границе между СССР и Германией появляется сталкер по прозвищу Снайпер, которого воля Монумента перебросила из Чернобыльской Зоны в прошлое. Он знает, что произойдет через несколько часов, но что может сделать один человек против смертоносной армады вермахта — тем более что здесь, на советской пограничной заставе, ему никто не верит? Но Снайпер не был бы Снайпером, если б смирился с ситуацией. Войну не остановить, однако можно спасти жизни многих советских солдат, попытаться разрушить планы таинственной фашистской организации «Аненербе», уничтожить рукотворных чудовищ в подземельях Чернобыля… и, возможно, узнать тайну Монумента, появившегося задолго до страшной аварии на Чернобыльской атомной электростанции.  М.: АСТ, 2021 г. (январь) Серия: Сталкер, Снайпер Дмитрий Силлов ISBN: 978-5-17-133503-8 Страниц: 288 Роман из цикла «Снайпер». Иллюстрация на обложке О. Горбачика. Дмитрий Силлов - Современный российский писатель. Создатель трех десятков книг из популярных межавторских серий «Сталкер» и «Кремль 2222». Дмитрий Силлов родился в 1970 году в семье военного. Его дед — знаменитый поэт и литературный критик Владимир Силлов. Дмитрий служил в воздушно‑десантных войсках. Ушел в запас — получил медицинское образование, постиг различные виды единоборств. Занимался бодибилдингом, изучал психологию, восточную философию, историю военного искусства. Работал начальником службы безопасности нескольких влиятельных людей. Создал систему самообороны «Реальный уличный бой». В настоящее время возглавляет одноименный спортивный клуб.  Содержание цикла: + Закон Проклятого (2012) Закон Зоны [= Закон Снайпера] (2010) Кремль 2222. Юг (2011) Закон Стрелка [= Закон Меченого] (2011) Закон Шрама [= Закон Наёмника] (2011) Кремль 2222. Северо-Запад (2011) Кремль 2222. Север (2012) Кремль 2222. МКАД (2012) Кремль 2222. Сталкер (2013) Закон Дракона (2013) Счастье для всех [= Закон Шухарта] (2013) Побратим смерти (2014) Никто не уйдёт [= Закон Хармонта] (2014) Кремль 2222. Петербург (2014) Кремль 2222. Шереметьево (2015) Закон «Дегтярева» (2015) Закон Призрака (2015) Закон Клыка (2015) Закон Долга (2016) Закон Свободы (2016) Закон Монолита (2017) Чужая Москва (2017) Закон сталкера (2017) Закон торговца (2018) Закон Припяти (2018) Закон якудзы (2018) Закон Лесника (2019) Закон выживших (2019) Закон бандита (2019) + Он, она и Париж (2019) // Автор: Мишель Крон Закон войны (2021), написано в 2020 Закон Чернобыля не окончено Автор искренне благодарит: Марию Сергееву, заведующую редакционно-издательской группой «Жанровая литература» издательства ACT; Алекса де Клемешье, писателя и редактора направления «Фантастика» редакционно-издательской группы «Жанровая литература» издательства ACT; Алексея Ионова, ведущего бренд-менеджера издательства ACT; Олега «Фыф» Капитана, опытного сталкера-проводника по Чернобыльской зоне отчуждения за ценные советы; Павла Мороза, администратора сайтов www.sillov.ru и www.real-street-fighting.ru; Алексея «Мастера» Липатова, администратора тематических групп социальной сети «ВКонтакте»; Елену Диденко, Татьяну Федорищеву, Нику Мельн, Виталия «Дальнобойщика» Павловского, Семена «Мрачного» Степанова, Сергея «Ион» Калинцева, Виталия «Винт» Лепестова, Андрея Гучкова, Владимира Николаева, Вадима Панкова, Сергея Настобурко, Ростислава Кукина, Алексея Егорова, Глеба Хапусова, Александра Елизарова, Алексея Загребельного, Татьяну «Джинни» Соколову, писательницу Ольгу Крамер, а также всех друзей социальной сети «ВКонтакте», состоящих в группе https://vk.com/worldsillov, за помощь в развитии проектов «СТАЛКЕР», «ГАДЖЕТ», «РОЗА МИРОВ» и «КРЕМЛЬ 2222». Их было много. А я был один, если не считать друзей, которых нужно было прикрывать. Но на их помощь рассчитывать не приходилось, они и так едва держались на ногах. Потому оставалось надеяться лишь на себя. Я высунул из-за угла руку с автоматом и дал очередь вслепую, зная, что вряд ли попаду. А если кому-то из врагов и прилетит от меня свинцовый гостинец, то толку от этого будет немного — для того, чтобы пробить их броню, нужно либо в одну точку дважды попасть, либо стрелять в упор. Хотя, похоже, моя очередь их немного отрезвила. Какой бы совершенной ни была их защита, но что такое несколько прицельно выпущенных пуль в башку, они знали прекрасно. Уверенный грохот подошв в коридоре стал тише, превратившись в неуверенное топтание на месте. Я обернулся. — Пожалуйста, идите. Я выживу, ты же знаешь. Я — легенда Зоны и не умру никогда. — Врешь ты все, — с дрожью в голосе проговорил один из друзей, тот, что еще мог говорить. — Пообещай мне… — Обещаю, — твердо сказал я. — Я не умру. А теперь — бегом! К счастью, они больше не спорили. Я мазнул взглядом по их спинам, после чего резко высунулся из-за угла и всадил короткую очередь в башку врага, осторожно идущего вдоль стены впереди остальных. Однако это была последняя очередь, потому что автомат фактически рассыпался в моих руках — оружие у врагов было очень действенным, и меня не задело лишь чудом. Но на войне чудес не бывает. Здесь тебе порой может улыбнуться удача, но улыбка ее обычно бывает очень короткой. А в следующую секунду она может отвернуться от тебя, чтобы улыбнуться твоему противнику — и ты сползешь по стене, наблюдая, как алым фонтаном хлещет из тебя горячая кровь. Но я уже бежал навстречу стволам, направленным на меня, с ножом в руке, навстречу неминуемой смерти — потому что ничего другого мне не оставалось, потому что лучше умереть вот так, на бегу, разрывая рот в крике, ощущая, как, словно в кипящем котле, бурлит в тебе ярость, бьет в голову, застилает взгляд красной пеленой. Потому что по-другому я не хочу умирать, потому что я волен в своем выборе смерти, как и любой живущий на этой земле… И они начали стрелять… Но боли я не почувствовал. Зачастую так и должно быть на адреналине, который глушит любые ощущения и любые чувства, кроме лютой ненависти к врагу. Но почему вместо боли я ощущал… раздражающую щекотку в носу, на щеках, почему шея чешется, будто по ней кто-то ползает? Я рванулся вперед, метя ножом в мерзкую харю врага, рубанул на вдохе, закашлялся… И проснулся. Сон был слишком явным для того, чтобы я моментально пришел в себя, но когда в твоем носу щекочет травинка, переход от сна к яви случается моментально. Я скривился, чихнул — и сел, протирая глаза и пытаясь понять, где нахожусь. Что ж, надо было признать, место для просмотра снов я выбрал красивое, прям целый ковер из сочной зеленой травы. Давно такой не видел. Смахнув с шеи надоедливую букашку, я аккуратно высунул голову из зеленого моря, попутно пытаясь сообразить, как я тут оказался… И почти сразу вспомнил. Вот, значит, как… Каждый человек хочет быть счастливым. И у каждого на этот случай заготовлен конкретный рецепт того самого пресловутого счастья. Дом у речки, например, машина, жена-красавица, денег куча, здоровье, карьера, слава… А у меня, получается, счастье — это выспаться на травяной подушке и проснуться хрен знает где. Ну, что ж, может, так оно и есть. По крайней мере, настолько выспавшимся я не чувствовал себя уже очень давно. Однако ощущение счастья у меня довольно быстро притупилось, когда я, протерев глаза, разглядел длинный ряд колючей проволоки и вышку метрах в двухстах от того места, где я расположился. К счастью, от нее я был прикрыт березовой рощей, лишь верхушку удалось разглядеть, маячившую над редколесьем. Ясно… Значит, ничего не поменялось. Я снова в том самом трижды осточертевшем месте, к которому, похоже, привязан, словно баран к забору. То есть в Чернобыльской Зоне, будь она трижды проклята. Хотя… Я присмотрелся к рядам колючки — и удивился. Неужто на кордоне завели новые правила? Перед оградой была широкая полоса тщательно распаханной земли, и я знал, что это такое. КСП. Контрольно-следовая полоса. Простое и эффективное средство обнаружение нарушителя, пересекшего государственную границу. Хочешь не хочешь, а после преодоления забора следы на распаханной земле оставишь, по которым тебя быстро вычислит патруль и сообщит о происшествии куда следует. Средство, конечно, эффективное, но древнее. Насколько я знаю, сейчас для отслеживания пересечения периметра используются более современные электронные методы. Да и на кой кордонным КСП? Кого надо, они и так с вышек из пулеметов положат, а кто прорвется через колючку — да и плевать, еще не хватало за ними гоняться. Если из Зоны кто на Большую землю ломанется, на то полиция есть. А в Зону — так это квест до первой аномалии или голодного мутанта, и КСП в этом никому никак не поможет. В общем, странно мне показалось наличие контрольно-следовой полосы на кордоне, и решил я из рощи понаблюдать за местностью, разобраться что к чему. И, добравшись до редколесья, офигел еще больше. Выглянув из-за дерева, я увидел столб с красно-зелеными полосами, в верхнюю часть которого был вмонтирован металлический герб. Вроде бы ничего особенного, обычный пограничный столб… Да только герб на нем был Союза Советских Социалистических Республик! Я протер глаза, вгляделся. Нет, ошибки быть не могло, на зрение я никогда не жаловался. Он самый, герб СССР. А еще по тропинке вдоль границы шел патруль. Двое солдат в сапогах и хлопчатобумажной униформе без погон, в фуражках с зеленым верхом и с винтовками Мосина за плечами. Один постарше, с густыми усами. Второй молодой, лет двадцать от силы, который годными усами пока не разжился — так, старательно отращиваемый пушок над верхней губой пробился, и только. В моей голове моментально пронесся ряд версий. Реконструкторы, неплохо воссоздавшие пейзаж времен Советского Союза? Кино снимается? Или… Солдаты остановились. Один достал из кармана небольшой мешочек, взвесил его на руке, покачал головой, извлек из того же кармана пачку в желтой оберточной бумаге, высыпал содержимое пачки в мешочек — я даже название вспомнил: кисет! — бумагу же аккуратно в карман сунул. А потом эти люди в антикварной пограничной форме достали клочки газет, усатый сыпанул из мешочка себе и товарищу, и они начали ловко крутить самокрутки. И по тому, как они привычно, не просыпав ни крошки, свернули газетные цилиндрики и задымили, я понял. Не реконструкоторы это. И не кино. Фиг кто из современных актеров вот так ловко управится с газетой и махоркой, которая, по ходу, в той желтой фабричной пачке и была. Значит, реально закинуло меня в СССР. М-да… Что ж, путешествие по мирам для меня дело привычное, и в Советском Союзе я тоже уже бывал — в тысяча девятьсот восемьдесят шестом, откуда вынес определенный опыт. А именно: советские военные народ подозрительный, политически подкованный и при виде бойца в камуфляже и берцах сразу видит в нем иностранного шпиона, которого непременно следует арестовать либо пристрелить при попытке к сопротивлению или бегству. Потому из рощи навстречу соотечественникам я не вышел. Напротив, максимально задвинулся за березу и навострил уши, пытаясь уловить, о чем беседуют бойцы на перекуре. К счастью, по открытому пространству звуки разносятся хорошо. К тому же вечерело, птицы уже перестали орать как ненормальные, кузнечики и прочие шумные твари тоже стрекотали в траве более умеренно, потому я довольно четко слышал, о чем беседовали бойцы. — Жарища надоела, — пожаловался молодой. — Печет и печет, сил нет, даже вечером дышать нечем. — По радио сегодня говорили, что в июле еще жарче будет, — сказал усатый. — Но меня не жара заботит. — А что? — поинтересовался молодой. — Гансы, — сплюнул усатый. — Возня их тревожит. Который день гул с ихней стороны. Тихий, но знакомый. Два года назад на Халхин-Голе у самураев похоже гудело, но сильно слабее — у них техники было кот наплакал. А тут прям сильно так, как следует шумит. И вчера днем Федотов с Игнатовым их самолет-разведчик видели, пролетел аккурат вдоль границы. Их территория, конечно, но какого лешего он высматривал, спрашивается? — Может, у немецких товарищей учения, — пожал плечами молодой. — Не наше это дело. Политика коммунистической партии — не поддаваться на возможные провокации несознательных элементов. И, кстати, напомню: у нас с Германией пакт о ненападении. Так что твои намеки, сержант Иванов, и сравнение немецких товарищей с японскими милитаристами тоже можно расценить как провокационные речи. — Нашел в ком провокатора искать, — хмыкнул усатый. — Я коммунист с двадцатого года, «Боевые заслуги» за Халхин-Гол, «Отвага» за финскую. Твой комсомольский задор, Антон, я, конечно, уважаю, но в моем случае ты точно не там копаешь. Молодой попытался что-то возразить, но усатый это дело решительно пресек. — Короче, кончай перекур, и треп заодно. Слушаем мотор. Особиста не встретим, будет нам от комвзвода на орехи. Все время, пока солдаты неспешно беседовали, мой мозг в усиленном режиме обрабатывал информацию. «В июле будет жарче…» — значит, сейчас июнь. «Гансы с той стороны…» — я на границе СССР с Германией. «Два года назад на Халхин-Голе» и «самураи», которые, как в известной песне поется, в тридцать девятом году решили «перейти границу у реки»… Зашибись, в общем. Помнится, пожелал я тогда возле исполнителя желаний счастья для всех, как однажды сделал это один мой американский друг. И вот, пожалуйста, сбылось заодно и мое «счастье». Оказался я в июне сорок первого года на границе с Германией, которая подозрительно «гудит» по ту сторону советской границы. И, поскольку я историю в школе очень любил, то нетрудно было догадаться, почему с немецкой стороны слышится техническая движуха. И, что самое поганое, сдайся я сейчас в плен этим солдатам и начни рассказывать, что здесь произойдет со дня на день, — не поверит же никто. Более того, сочтут кем угодно: шпионом, провокатором, в лучшем случае психом, и ничем хорошим это не кончится… Так что же делать?!! Между тем усатый глянул на часы, кивнул на грунтовую дорогу с двумя продавленными колеями, тянущуюся вдоль рощи, в которой я прятался, и покачал головой: — Опаздывает товарищ особист. Как бы в поле не заночевал. Тогда точно с утра не оберешься… Так. Ясно. Это не патруль. Солдат послали встречать какую-то шишку из Особого отдела Народного комиссариата внутренних дел, занимавшегося военной контрразведкой. То есть серьезного дядю, который в те годы, находясь даже в несерьезном офицерском звании, обладал над простыми смертными бойцами и их командирами неограниченной властью. И дядя тот почему-то опаздывал… План сложился в голове сам собой, я прям расслышал, как воображаемые пазлы щелкнули. В результате чего я отклеился от березы, тихо, на полусогнутых пробежал через рощу — и нырнул в зеленое море травы, которое меня, пригнувшегося, скрыло с головой от посторонних взглядов. * * * Наверно, мне положено было в создавшейся ситуации удивляться, паниковать хотя бы слегка, выйти из равновесия хоть немного… Но нет. Ничего такого не было. Случись подобное со мной впервые — может быть, я б и вправду растерялся. Однако на мою долю выпало столько путешествий по различным мирам, что произошедшее я воспринял совершенно спокойно. Да, проблем сразу свалилось немало: я один, в чуждой этому миру униформе, без оружия… Хотя без оружия ли? В правой руке ощущалась тяжесть, будто она примерно на четверть кило была тяжелее левой. Я на бегу ощупал предплечье… Ну да, так и есть. В последнее время мой нож «Бритва» взял себе в привычку прятаться у меня в предплечье, на входе в руку и выходе обратно причиняя нешуточную боль. Но лучше уж так, чем в чужом мире оказаться вообще без оружия. Только пусть до поры до времени оно лежит там, где лежит, ибо в ближайшее время резать я никого не собирался. Свои ж кругом. Хоть и живущие от моего реального времени на семь с лишком десятилетий, другие совершенно по менталитету, убеждениям, взглядам на жизнь — но все равно свои… И потому сейчас у меня появилась в жизни совершенно конкретная цель — спасти бойцов той пограничной заставы, через которую, может, этой ночью, может, следующей или через одну, прокатится вал немецкой военной машины, оставив после себя лишь трупы да развалины. Причем ради этой цели я был готов на многое. Потому что очень это непростое дело — спасать от смерти политически грамотных советских людей с огнем в большевистской груди, как поется в одной из популярных песен того времени… Тьфу, блин, этого времени. Такие вот мысли шевелились в моей голове, пока я, по-прежнему пригнувшись, бежал по зеленому травяному морю — до тех пор, пока не услышал поток отборного русского мата, несущегося со стороны грунтовой дороги. Я осторожно выглянул и увидел примерно то, что ожидал. Это был черный штабной легковой автомобиль ГАЗ М-1, в народе называемый просто «эмкой», возле которого стоял военный, наблюдая, как другой военный неумело меняет колесо. Понятное дело, один офицер, второй — его шофер, у которого от страха то и дело соскакивал ключ с гаек. — Понабрали, мля, не пойми кого! — рычал офицер. — Пробитое колесо, нах, сменить не может, полчаса уже возится! Рык у офицера был профессиональный, хорошо поставленный, командирский, можно сказать. И униформа соответствующая — идеально подогнанная по фигуре гимнастерка, заправленные в сапоги широкие штаны — кажись, такие галифе назывались, — портупея с кобурой, кожаная полевая сумка на боку. Весь из себя, короче. И красно-желтый значок на груди с мечом, серпом и молотом и еще чем-то, отсюда не разглядеть. То, что он орал, тренируя голос, это было просто замечательно. Когда человек так рычит, он точно не слышит, как кто-то подкрадывается к нему сзади, что позволяет ударить ребром ладони точно и расчетливо в точку под ухом, так, чтобы и не убить, и в то же время гарантированно вырубить… Офицер все-таки услышал шаги сзади. Резко развернулся всем телом, рука метнулась к кобуре… Но было поздно. Я ударил быстрее — и попал точно туда, куда метил. Люблю я работу по уязвимым точкам. Она, как еще не изобретенный в это время автомат Калашникова, всегда безотказна и максимально эффективна. Офицер обмяк, но я успел подхватить его под мышки и аккуратно прислонить к дверце автомобиля. Солдатик возле колеса сначала испуганно уставился на меня, но затем, поудобнее перехватив ключ, попытался замахнуться. Пришлось сделать шаг вперед и в сторону, после чего, легонько ткнув бойца кулаком в солнечное сплетение, отобрать ключ. Пока он пытался дышать, согнувшись, я извлек из кобуры офицера «наган» и сказал: — Слышь, парень, скоро я тебя отпущу. И начальника твоего тоже. Если ты не будешь делать глупостей и не заставишь меня пристрелить вас обоих. Внял? Парень кивнул. — Тогда ответь-ка мне на пару вопросов. Какое сегодня число? Боец, с трудом разогнувшись, уставился на меня взглядом, полным сомнения — не рехнулся ли я часом? — Число? — с нажимом повторил я. — Д-двадцать первое… июня… — А год? Во взгляде парня отчетливо прочиталось — ну все, конец мне, на психа нарвался. — Год?! — рыкнул я. — Сорок первый. — И уточнил на всякий случай для опасного идиота: — Тысяча девятьсот. — Я понял, — кивнул я. Значит, двадцать первое июня. И солнышко повисло над лесом, того и гляди за него закатится. То есть, времени в обрез. И что-то объяснять этому парню — это значит терять драгоценные минуты… — Так, — с нажимом проговорил я, глядя парню прямо в глаза и при этом как бы сквозь него — а я знаю: когда я так делаю, рожа у меня экстремально мерзкая и жуткая. — Сейчас ты разденешь своего командира до исподнего, взвалишь его на закорки и потащишь туда, откуда вы приехали. Внял? — Я не буду, — набычился парень. — Я комсомолец… — А я не прошу тебя Родину предавать, — сказал я, взводя курок «нагана». — И секретных сведений не выпытываю. Я просто предлагаю тебе спасти жизнь командира. И свою заодно. Выбирай. И он выбрал правильно, справившись с заданием довольно быстро. — Молодец, — похвалил я. — Твой командир очнется примерно через полчаса. Так что забирай его — и до свидания. Боец довольно ловко загрузил бесчувственного офицера себе на спину — видать, спецкурсы прошел, включающие в себя искусство переноски раненых. Злобно зыркнул на меня — и пошел, куда было сказано. Ну и ладушки, ну и хорошо. Я быстро переоделся, слегка путаясь в подгонке ремешков антикварной портупеи. Но — справился. Гимнастерка оказалась на размер меньше и неприятно жала под мышками. Как и сапоги, кстати, которые пришлось надеть без портянок, прямо на мои старые носки. А вот галифе пришлись впору, спасибо тогдашней, то есть современной, военной моде. Плюс я часы с непривычно большим циферблатом на запястье застегнул. Неприятно было, конечно, их с бесчувственного тела снимать под осуждающим взглядом водителя, совсем уж беспределом попахивало — но тут уж извини, капитан, в ближайшее время мне твои часы очень понадобятся. В кармашке щегольской гимнастерки обнаружилось красное удостоверение капитана Особого отдела НКВД. Годная корочка, пригодится. Быстро осмотрев содержимое полевой сумки, я обнаружил в ней карту местности, какие-то малоинтересные штабные документы и картонную папку с надписью «Дело», в которой нашел лишь слегка помятую бумажку, заполненную рукописным текстом. «Донесение, — прочитал я. — Я, член ВЛКСМ, рядовой погранвойск Сапрыкин Антон Сергеевич, обязан доложить о том, что сержант Иванов Иван Андреевич ведет подрывную деятельность среди личного состава нашей заставы, высказываясь о том, что немецкие рабочие и крестьяне могут в ближайшее время напасть на нашу Родину…» Я скривился, невольно сплюнул. Появилось стойкое желание вымыть руки, держащие это. Вот оно как, значит. Тот идейный молодой пограничник решил сдать умудренного локальными конфликтами усатого ветерана, послав донос куда следует, и по этому поводу из печально известного ведомства на заставу был направлен капитан НКВД для разбирательства. Впрочем, ничего удивительного. Какое время — такие и люди. Но, как бы там ни было, миллионы этих людей погибли в ужасной войне для того, чтобы мы могли жить в нашем времени, и не мне их судить. Мне их спасти надо. Всех не получится, так хоть некоторых из них. И это сейчас главное. Но для этого нужно было кое-что еще… Вдоль дороги стояли деревянные столбы с проводами. По ходу, и электричество, и связь для заставы. Шестью выстрелами из «нагана» я лишил пограничников и того, и другого, расстреляв белые фарфоровые изоляторы, отлично видимые даже в сгущающихся сумерках. После чего быстро докрутил гайки на смененном колесе, отпер дверь, открывающуюся в непривычную сторону, сел на водительское сиденье, завел «эмку» и поехал по грунтовке в сторону заставы. * * * Они там и стояли, возле поворота, сержант Иванов и рядовой Сапрыкин, тот, что подвел своего сослуживца под печально знаменитую пятьдесят восьмую статью, которая с учетом того, что обвиняемый был военнослужащим, стопроцентно гарантировала ему расстрел. Хотя вряд ли можно судить советских граждан за то, что они по малейшему подозрению «стучали» на знакомых и незнакомых — та же «пятьдесят восьмая» за недонесение карала весьма сурово… Завидев черную «эмку», оба бойца вытянулись и отдали честь. Прям как на параде. Ладно. Возле них я притормозил и кивнул: — Садитесь. Судя по тому, как бойцы переглянулись, я понял, что сделал что-то странное — видимо, у энкавэдэшников подвозить пограничников было не принято. Но я гут же исправил ситуацию: — Дорогу покажете. Бойцы вроде «отмазку» приняли, загрузились в «эмку» — и мы поехали. В принципе, дорога вела в одном направлении, так что помощи от них не требовалось. Лишь один раз молодой подал голос сзади: — Товарищ капитан, а где ваш водитель? Вам вроде по званию положено… — Предпочитаю вести машину сам, руки вроде пока не отсохли, — рыкнул я, подражая голосу вырубленного мной офицера. — Еще вопросы, солдат? — Н-никак нет, — слегка заикнувшись, проговорил Сапрыкин. И замолчал, словно воды в рот набрал. Я понимал, что веду себя как последний урод. И что для того, чтобы мой план удался, мне придется стать им на время, ибо лишь нахрапом и лютым командирским рыком удастся мне притупить бдительность советских бойцов, которые в противном случае вмиг распознают, что капитан-то не настоящий… Застава произвела на меня удручающее впечатление. Длинная кирпичная казарма, небольшой бревенчатый домик — видимо, для офицеров, — плац, тренировочная площадка, кухня, из трубы которой вился хилый дымок, еще несколько скромных одноэтажных строений — небось, клуб, склады, гаражи. Все… Правда, возле казармы я заметил броневик и две небольшие пушки, стволы которых были зачехлены. Ну правильно, а чего их расчехлять, когда там, за проволокой, немецкие товарищи? Пограничники занимались своими делами: один плац подметал, второй в моторе трактора возился, на котором, наверно, контрольно-следовую полосу и распахивали, третий с ведром картошки направлялся на кухню. Но едва черная «эмка» въехала в ворота, бойцы замерли как по команде, словно чудовище увидели. Я остановил машину, вышел. Огляделся. Хреново… Застава словно на столе стоит. Укрытий никаких, даже мешков с песком нет. Только невысокий деревянный забор, который моя «эмка» снесет, если хорошо разгонится. То есть об обороне не может быть и речи… Хотя какая оборона, о чем я? Через несколько часов через границу СССР перевалит военная машина, армада, которая подмяла под себя Европу. Что для них какая-то застава? Так, мишень для одного залпа, после которого здесь никого в живых не останется. Правда, вон там, примерно за полтора километра отсюда, начинался лес. Не рощица, а вполне себе взрослая лесополоса. Ага. Возможно, это шанс… Я бросил через плечо: — Командира мне сюда. Быстро. Впрочем, ко мне уже направлялся офицер, на ходу поправляя портупею. Я в этих шпалах-ромбиках на лацканах гимнастерок пока не особо разбирался, но по решительному выражению лица, походке и развороту плеч было понятно, что это, скорее всего, командир заставы. Подойдя, офицер вскинул руку к фуражке. — Товарищ капитан, разрешите представиться. Капитан Арсентьев, начальник заставы… — Это хорошо, что начальник, — перебил его я, проигнорировав ответное воинское приветствие. — Значит, так, капитан Арсентьев. Приказываю немедленно приступить к эвакуации заставы. Весь запас патронов, снарядов и провизии взять с собой. Выдвигаемся в сторону леса. На сборы полчаса. Кстати, какова численность личного состава и какой транспорт еще есть в наличии? — Численность сорок два человека… — проговорил капитан, глядя на меня круглыми глазами. — Два грузовика еще есть… — Отлично, — кивнул я. — Пушки цепляем к грузовикам, бойцы разместятся в них и на броневике. Приказ ясен? — Так точно, ясен, — отвердевшим голосом произнес капитан, немного пришедший в себя. — Правда, приказ довольно странный. Разрешите поинтересоваться, по какому поводу эвакуация заставы? И кто отдал такой приказ? К нам начали нерешительно подходить бойцы. Один в очках и с двумя «шпалами» на лацканах: небось, замначальника заставы. Вот он, тот самый момент, когда дашь слабину — и все. Свяжут подозрительного капитана, кинут в кирпичный сарай до выяснения обстоятельств, и придется погибать вместе с этими парнями, жизнь которых сейчас зависит только от меня. И тогда я начал орать. — Приказ отдал я!!! Вы называете его странным, офицер?! Вам нужны какие-то разъяснения? Это саботаж, капитан Арсентьев! Еще одно слово, и мне придется вас арестовать как врага народа! Признаться, мне было жаль этого пограничника, лицо которого мигом стало белым как полотно. Но я ничего не мог поделать. Говорить правду было бессмысленно и опасно для жизни. Потому сейчас я играл крайне мерзкую для меня роль, которую вынужден был играть… Видя, что капитан в замешательстве, я добил его, несколько снизив децибелы. — Ты хочешь знать, чей это приказ, капитан? Хорошо, знай. Это личное указание Лаврентия Павловича Берии. Вдаваться в детали не имею права. Если есть сомнения — звони в штаб. Только быстро, каждая минута на счету. И в последнем предложении я не соврал ни на одну букву. Я не сомневался, правильно ли назвал имя-отчество наркома, ибо в голове очень к месту вспомнилось окончание детского стишка этих времен, который я где-то когда-то прочитал: «…ликует пионерия, сегодня в гости к нам пришел Лаврентий Палыч Берия». Кстати, при упоминании этих имени-отчества-фамилии капитана чуть удар не хватил. Но он нашел в себе силы повернуться и крикнуть подсевшим голосом: — Петренко, срочно звони в штаб. — Никак нэт, трищ капитан, — донеслось из домика, окна которого были распахнуты настежь из-за удушливой жары. — Связи нэма. И электричества. Подождать трэба, когда дадут. — Бардак, — сухо бросил я. — Разговор окончен, капитан. Или вы немедленно выполняете приказ, или… — Я остаюсь на вверенном мне объекте, который не имею права покидать без письменного предписания вышестоящего начальства, — твердо произнес капитан. — Также со мной останутся бойцы, которым все происходящее кажется странным. А вы, товарищ капитан, поступайте, как считаете нужным. Перед советским судом я готов ответить. Что ж, я видел его побелевшее лицо, упрямо сжатые бледные губы, капли пота на лбу. Сколько ему? Тридцати ж нет еще, а уже капитан, начальник заставы. И все правильно он сейчас делает. Поступает как настоящий офицер, для которого долг превыше угрозы обвинения в измене, который не боится попасть под расстрельную пятьдесят восьмую статью… Зря. Лучше бы он испугался… Однако я не мог силой уволочь с заставы ее начальника. Но зато мог попытаться увести с нее бойцов. — Данной мне властью я лишаю вас занимаемой должности и принимаю командование заставой на себя, — громко сказал я. — За неподчинение приказу вы ответите по всей строгости закона, не сомневайтесь. Остальные, слушай мою команду! Немедленно подготовить заставу к эвакуации. С собой брать только оружие, боеприпасы, провиант, медикаменты… Я продолжал отдавать приказы, тыкая пальцем то в одного, то в другого — и бойцы неуверенно начали двигаться, периодически оглядываясь на командира, который стоял… и не предпринимал никаких действий. Если б он сейчас попытался меня переорать, возражал, может, даже за пистолет схватился — думаю, бойцы снесли бы меня с ног, повалили, связали и вместе с командиром начали выяснять, куда делась связь, почему особист приехал один, достали б у меня из кармана удостоверение с чужой фотографией, и тогда бы мне наверняка не поздоровилось. Но когда начальство молчит, люди склонны слушать того, кто громче орет, — а орал я знатно. И у меня получилось! Менее чем за полчаса вышколенные пограничники погрузили в архаичные с виду грузовики ЗИС-5 все необходимое и теперь смотрели на меня, ожидая дальнейших указаний. — Последний раз спрашиваю — ты с нами, капитан? — негромко произнес я. — Нам сейчас очень понадобится каждая пара рук. Но начальник заставы ничего не ответил. Развернулся — и пошел прочь, к казарме. И следом за ним одиннадцать бойцов, в основном младшие офицеры, включая заместителя в очках. Плохо… Очень плохо. Но тут я уже ничего не мог поделать. Попытка арестовать упрямого командира могла закончиться как угодно, а у меня реально была на счету каждая секунда, потому что солнце уже почти закатилось за горизонт, вот-вот совсем стемнеет. — По машинам, — скомандовал я и первый подал пример, загрузившись в свою «эмку». Которая, кстати, безнадежно застряла в грязи, как только я съехал с дороги и двинул по направлению к лесу. В результате до линии деревьев я доехал, болтаясь в кильватере броневика, к которому тросом прицепили штабную машину. Лес, кстати, оказался годным. Густым, с толстенными деревьями. И сырым благодаря буйной листве, не пропускающей солнечные лучи. Это хорошо, не загорится, когда начнется… А потом я снова удивил пограничников, приказав закопать броневик на кромке леса по самую башню, а маленькие пушки, ожидаемо оказавшиеся «сорока-пятками», расположить по бокам броневика, метрах в двадцати от него, в окопах с земляными брустверами. Бойцы работали молча при свете фар грузовиков и летней луны, которая щедро отражала свет невидимого нами солнца. Думаю, каждый из пограничников на все лады гонял в голове одну и ту же мысль: «Какого хрена происходит?» Но высказывать ее никто не решился. В те времена Особый отдел НКВД имел практически неограниченную власть над жизнями и судьбами людей, и, как я понимаю, будь я реальным капитаном Особого отдела, действительно героический поступок начальника заставы был бы равносилен его самоубийству. Потому бойцы, ни проронив ни слова, трудились всю ночь не покладая рук… До тех пор, пока работа была не сделана полностью.
Рейтинг: 5/5
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ rel="nofollow" Регистрация | Вход ]
[ rel="nofollow" Регистрация | Вход ]