Борис Батыршин. Курс на Юг. К повороту стоять! 3

Май, 1879 г. Англия, Лондон.

За три месяца до описываемых событий.

Улицы Пэлл-Мэлл и Сент-Джеймс стрит, расходящиеся от Сент-Джеймского дворца, разительно отличаются от неухоженных улочек, тянущихся всего в нескольких кварталах оттуда. Здесь настоящий имперский Лондон – выскобленные до блеска мостовые, строгие, как премьер-министры, констебли, великолепные лошади в дорогих экипажах. Район слывёт джентльменским оазисом, оплотом холостяцкой жизни лондонского общества. Его так и называют: «Клабленд». Тринадцать джентльменских клубов, оплот традиций, оплот политической и общественной жизни лондонской элиты. Вернее сказать, мужской её части – женщины в заведения Клабленда не допускаются ни при каких обстоятельствах.

Клабленд начинается от площади Ватерлоо, у самого подножия мемориала гвардейцам в шинелях и лохматых медвежьих шапках, погибшим на Крымской войне. Фигуры эти, как и фигура Флоренс Найтингейл, первой, если верить британским историкам, сестры милосердия, отлиты из бронзы русских пушек, взятых в захваченном Севастополе – весьма, весьма актуальное напоминание в свете текущей политики Британской империи. Увы, сравнение это отнюдь не в пользу дня сегодняшнего…

Итак, Клабленд. Средоточие лондонской политики, «Реформ-клуб» лейбористов и оплот их политических недругов, консервативный «Карлтон-клуб». А неподалёку – «Клуб Путешественников», членам которых вменялось в обязанность хотя бы раз в год удаляться от Лондона не менее, чем на пятьсот миль. Другая достопримечательность этого клуба – комната, под названием «Кофейная», единственное место в клубе, где нельзя пить кофе.

 

«Если вы уже стали членом клуба – примите наши поздравления, однако не стоит привлекать излишнее внимание к этому. Даже если клуб входит в число знаменитых – сообщить о своем новом статусе полагается как бы, между прочим, спокойно, слегка небрежно.

Если вы пригласили в клуб гостя, имейте в виду, что он может быть не знаком с его правилами, и лучше рассказать о них заранее. Встречайте гостей у входа, а еще лучше – приходите вместе с ними. Если же пригласили Вас – имеет смысл заранее уточнить у приглашающего нюансы.

Недопустимо обсуждать в публичных беседах доходы, семью, детей; о политике тоже лучше не говорить, для этого есть специально отведенное время и место. Не стоит так же блистать неумеренным остроумием. О чем же говорить, о погоде? Как ни удивительно, но именно о ней. Погода – очень важная тема, ее можно обсуждать с различными нюансами и примерами, не боясь никого задеть…»

 

Нет, не о погоде беседовали двое, с комфортом устроившиеся в креслах у большого мраморного камина, главного украшения «Кофейной». Если состояние атмосферы и занимало этих достойных, джентльменов – то лишь в краях, весьма и весьма отдалённых не только от Пэлл-Мэлл и Сень-Джеймс Сквера, но и от меловых утёсов Дувра, окаймляющих юг Англии.

– Вам следует поторопиться, друг мой. Эскадра выходит из Портленда через неделю, чтобы оказаться в Южной Атлантике до начала сезона весенних штормов. А вам, прежде, чем подняться на борт посудины Её Величества предстоит ещё визит в Париж – по тому же делу.

Говорил невысокий джентльмен с круглым, украшенным пышными усами лицом, что делало его до некоторой степени похожим на сэра Рэндольфа Черчилля, известного возмутителя спокойствия в Палате Общин. Часовая цепочка, свитая из золотых нитей в виде якорного каната, неприметная орденская розетка в петлице фрака, и полустёртая татуировка в виде якоря у основания большого пальца, выдавали в нём моряка.

– Для вас приготовлена каюта на корвете «Боадицея». Капитан предупреждён, никто не будет докучать вам вопросами. Для команды вы – учёный-лингвист, отправляющийся изучать языки племён южных Анд.

– Слабовато верится, милорд. – отозвался второй джентльмен. – Чёртовы репортёры растиражировали мою физиономию по всем лондонским печатным листкам – теперь меня каждая собака узнает, если обнюхает…

И верно, внешностью он обладал весьма примечательной: лет пятидесяти или немного больше, очень смуглое, костлявое лицо с широким лбом и раздвоенной бородой. Левую щёку украшал глубокий уродливый шрам. Бросалась в глаза трость с массивным набалдашником из слоновой кости и инкрустацией в виде арабской вязи, украшающую тёмный, почти чёрный дуб. Вопреки принятым в клубе порядкам, смуглолицый не отдал трость при входе лакею, а взял с собой и вертел в пальцах, даже сидя в кресле.

– Ну, так вы сами и виноваты, дорогой Ричард! После ваших скандальных публикаций о любовных обычаях обитателей Востока, газеты в вас души не чают… на свой манер, разумеется. Вы для них – постоянный источник скабрёзностей, скандалов и увлекательных историй.

– Не стоит преувеличивать, милорд. – смуглолицый скривился в усмешке, которую впечатлительный человек мог бы назвать оскалом. – Когда это было! С некоторых пор я торчу безвылазно на консульской должности в Триесте и веду жизнь до отвращения благочестивую и размеренную.

– Как, например, во время недавнего визита на Ближний Восток? – моряк тонко усмехнулся в усы. – Кстати, русские до сих пор считают вас погибшим. Не стоит разочаровывать их, дорогой Ричард, тем более, что дела вам предстоят весьма серьёзные. На вашем месте я бы сбрил бороду – всё же, так вас будет труднее узнать.

Кому надо, узнают. – буркнул смуглолицый, машинально потерев шрам. – Я прибуду на борт «Боадицеи» перед самым выходом в море, а уж там пусть узнают, сколько угодно. Надеюсь, на военных кораблях Её Величества нет русских шпионов?

– Я бы тоже хотел на это надеяться. – вздохнул моряк. – хотя, теперь ни в чём нельзя быть уверенным. Наши агенты в Петербурге докладывают, что при русском Адмиралтействе создан особый департамент, занимающийся исключительно разведкой. Кстати, возглавляет его ваш старый знакомец, граф Юлдашев. Не забыли, надеюсь?

– Такое, пожалуй, забудешь… – сухие, похожие на узловатые корни, пальцы стиснули шафт трости. – Ведь это его я должен благодарить за срыв операции в Порт-Саиде.

– Ничего, друг мой, срывы случаются у кого угодно. – примирительно отозвался собеседник. – Даже у великого Шекспира были неудачные строки. Но теперь всё в ваших руках. Он взял с каминной полки большой конверт тёмно-коричневой бумаги, запечатанный пятью вишнёвыми сургучными печатями.

– Здесь подробности вашего нового задания. Документы, рекомендательные письма к некоторым высокопоставленным лицам в Чили и Аргентине. Вы ведь, если мне не изменяет память, бывали в тех краях?

– Память вам не изменяет. – сухо отозвался смуглолицый. Я несколько лет состоял в должности консула бразильском Сантусе и немного попутешествовал по стране.

– «Немного» – это когда вы пересекли континент с востока на запад и встретили Рождество, отстреливаясь в Андах от враждебно настроенных индейцев? А когда такая спокойная и размеренная жизнь вам наскучила – отметились на фронтах какой-то мелкой местной заварушки?

– Если вам угодно назвать «мелкой заварушкой» жуткую резню, которую уругвайские мясники учинили в Парагвае вместе со своими союзниками из Бразилии и Аргентины – то да, сподобился, побывал. И желал бы поскорее забыть о том, чему стал там свидетелем. Три тысячи детских трупов на поле сражения при Акоста-Нью до сих пор видятся мне в ночных кошмарах.

– Ну-ну, друг мой! – моряк примирительно поднял перед собой ладони. – Не стоит принимать это так близко к сердцу. Туземцы, если, конечно, оставить их без присмотра, режут друг друга, предаваясь этому занятию с энтузиазмом, достойным лучшего применения. Зато во время своих латиноамериканских странствий вы перевели на английский местные сказания аборигенов, а заодно и бессмертные поэмы великого Камоэнса. Надеюсь, вы владеете испанским не хуже, чем португальским?

Вопрос был праздным. Обоим было отлично известно, что смуглолицый, будучи чрезвычайно одарённым лингвистом, более-менее уверенно владел несколькими десятками языков и наречий, включая арабский, суахили и язык индейского племени тупи-тупи.

– Так вот, дружище, это задание – ваш шанс реабилитироваться в глазах Первого Лорда Адмиралтейства, а то и самого премьер-министра. Они, знаете ли, косо смотрят на вас после провала в Порт-Саиде. И тогда… – моряк сделал многозначительную паузу, – …и тогда, надеюсь, я смогу назвать вас сэром Ричардом Фрэнсисом Бёртоном. Ведь деяние такой важности достойно ордена Святого Михаила из рук Её Величества!