Андрей Лисьев. Сломанное небо Салактионы

«Тысячи лет люди колонизируют космос, а человек по-прежнему слаб».

Две слезинки выкатились из-под темных очков Элизабет Роверто, но она не шелохнулась. Ослепительно белая пустыня второй Салактионы, гладкая как стол, искрилась в лучах Гизы.

А за спиной Элизабет пыхтела и испускала пар нелепая стальная конструкция горнодобывающего комбината. Позвякивая соединениями, роботы чередой шли на погрузку руды, возвращались пустыми.

Шаттл с «Норгекаравана», что доставил сюда туристов два дня назад с первой Салактионы, терялся на фоне громадного транспортного корабля. Пройдет не один месяц, прежде чем его трюмы наполнятся рудой.

Новая слезинка щекотно повисла на левой щеке. Элизабет сняла кепи и расправила узел на затылке. Перед поездкой она обрезала свои черные волосы по плечи, но все равно было жарко. Слеза зашипела на решетке под ногами. Девушка переступила с ноги на ногу, подошвы горных ботинок успели прилипнуть. Роверто посмотрела сквозь решетку и все-таки зажмурилась.

В трехстах метрах внизу огненная река Салактионы-2 медленно гнала круговороты ярко-зеленой лавы.

Исполинская платформа землян с комбинатом, космодромом и городком шахтеров высоким мостом покрывала обугленные берега ущелья, где текла река. А еще выше безупречной синевой давило близкое небо.

Салактиона-2 не признавала полутонов. Все три цвета – река, пустыня и небо – слепили неподготовленного наблюдателя.

И Элизабет устала от этой однозначности, устала от впечатлений.

«Может это возраст притупляет остроту впечатлений? А еще больше я устала от Маргарет, призналась себе она. Хочу на работу! Вот только на которую?»

Роверто почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась. Оператор роботов в бурой от пота безрукавке и драных шортах засмотрелся на ее затянутую в черный походный костюм фигуру, но смутился, уткнулся в планшет, и зашагал дальше. Элизабет поджала губы и приподняла очки. Проводила шахтера взглядом и…

– Госпожа Роверто! – От топота румяного пухлого пилота решетка под ногами тряслась. – Нам пора!

– Больше никого не ждем? – спросила она и нахмурилась.

«Какая я тебе госпожа? Мне всего 36 лет! Ладно, почти 37», – подумала она.

– Никого! Мадам привезла внука родителям на каникулы, а студенты останутся здесь на практику. Так что обратно летите только вы с матерью.

Роверто суетливо поспешила к шлюзу космопирса так, чтобы пилот не увидел ее гримасы. «Все считают Марго матерью. А она никакая не мать!»

По опущенному на пирс трапу Роверто вошла в трюм шаттла и по лесенке поднялась на второй этаж в пассажирский салон.

Грузная Маргарет неуклюже развалилась в желтом кожаном кресле. Элизабет она встретила победной улыбкой:

– Принеси мне кофе.

Элизабет машинально подчинилась. Женщина-второй пилот протянула ей термос и две пластиковые чашки.

«О! Я – самая стройная на борту!» – обрадовалась Элизабет, скользнув взглядом по пухлым фигурам пилотов.

Она поставила кофе на столик перед сестрой и уселась в кресло напротив. Роскошный салон, светлая кожа и светлое дерево, контрастировал с утилитарным трюмом внизу.

Роверто посмотрела, как сестра, отведя в сторону мизинец, маленькими глотками пьет горячий кофе.

«Надеюсь, шум двигателя заглушит бесполезную болтовню Маргарет», – подумала Элизабет.

Они совершенно не были похожи ни фигурой, ни цветом волос. Марго носила рыжую поредевшую с возрастом копну на голове. Элизабет, клонированная на тридцать лет позже сестры, всю жизнь оставалась жгучей брюнеткой без единого седого волоса. Генетики наделили сестер Роверто одинаковыми глазами, цвета крепкого чая, и все. Собственно, избыточный вес старшей сестры, с которым та безуспешно боролась всю жизнь, как и бездетность, были результатом генетического сбоя.

– Элизабет. Может все-таки вернешься? Подумай еще раз, – начала свою песню Марго, – С чего ты решила, что наши отношения тяготят тебя? А?

– Ты это уже сто раз говорила! – огрызнулась Элизабет.

– Но я не слышу ответа!

– Ты просто не хочешь слышать!

Двигатели взревели. Легкая перегрузка известила, что шаттл стартовал.

Шум двигателей стал ровным, и Маргарет спросила:

– А отношения с психологом тебя не тяготят?

– Что ты о нем знаешь?!

– Достаточно! Проводи меня в туалет!

Маргарет встала на ноги и наклонилась, протягивая руку Элизабет. Та поморщилась, но подчинилась.

– Мы с тобой такую книгу написали! Еще пару лет, и можешь баллотироваться в Академию! Но нет, высунуться решила!

Они поднялись по ступенькам, туалет располагался в проходе между салоном и кабиной пилотов.

– Мне надоело держаться за твою юбку, – рявкнула Элизабет.

– Так ты… – Маргарет проглотила оскорбление и захлопнула за собой дверь.

– Держишься за его юбку, – закончила реплику Элизабет и зло посмотрела на сменившую цвет эмблемку туалета, – Нечего было соглашаться ехать с тобой в отпуск. Всю жизнь только и слышу от тебя «не высовывайся!».

Семейная диктатура Марго повергла Элизабет в депрессию. «Кризис среднего возраста», – заключил психолог и рекомендовал начать новую жизнь. Марго не могла смириться с этим, люто ревновала к психологу, и заводила беседу с младшей Роверто «а может вернешься?» при каждом удобном случае. Совместный отпуск по планетам системы Гизы разрушенные отношения между сестрами не спас.

Гравитация стала слабее, шаттл скоро должен был покинуть атмосферу Салактионы. Поэтому Элизабет дождалась Маргарет, но провожать ее на место не стала, а скрылась в туалете, точно так же хлопнув дверью.

Едва Элизабет Роверто коснулась рычажка слива, снаружи раздался треск, потом хлопок, шаттл вздрогнул. Погас свет, а рев двигателей сменился тонким на грани ультразвука писком. Девушка запаниковала, заметалась по крошечной кабине, ударилась голенью об унитаз, нащупала ручку двери. Надавила. Дверь не открывалась. Элизабет налегла на нее плечом. Тщетно. Заметно похолодало. Она подышала на ладони, согревая их. Села на унитаз, прислушалась. Из салона не издавалось ни звука. Двигатели молчали. «Или это у меня что-то с ушами?» – Элизабет потеребила мочки, помассировала ушные каналы пальцами. Звук появился. За бортом.

Но тяготение сохранялось и даже, кажется, усилилось. «Мы падаем?»

Роверто провела час в абсолютной темноте, замерзая от ужаса. Будучи взрослой и образованной, она понимала бесполезность паники, но мысли путались, скакали с одного на другое. «Если я не умерла мгновенно, значит, шансы еще есть? Даже с выключенными двигателями шаттл мог зависнуть в безвоздушном пространстве на орбите. Если так, меня обязательно найдут!»

Элизабет в сотый раз надавила на ручку, и дверь неожиданно распахнулась. Дыхание перехватило от холода, зубы застучали, а слюна во рту стала вязкой. Роверто прижала руки к лицу и сквозь пальцы выглянула в салон. В дальнем конце салона у самой лестницы в трюм ничком лежала Маргарет. Располагавшаяся дальше створка кормового люка отсутствовала, сквозь нее виднелось розовое небо. «Розовое небо первой Салактионы? Откуда?» – девушка обернулась к кабине.

Оба пилота были мертвы. Они по-прежнему сидели, уставившись стеклянными глазами в погасшую приборную доску, их волосы и кожа на руках, вцепившихся в штурвалы, искрились от льда. Элизабет бросило в жар от страха, интуитивно она ткнула пальцем в радиостанцию, – единственный знакомый ей прибор, светившийся лампой аварийного питания. Раздалось шипение, на дисплее красным высветились цифры аварийной частоты.

– Мэй-дэй, – произнесла Элизабет всепланетный сигнал бедствия и удивилась спокойствию своего голоса, – Мэй-дэй.

Воздух на границе тени и света вздрогнул, когда некто невидимый выбрался на пляж Салактионы-1.

– Он! Чтоб мне лопнуть! – Лев Саныч Абуладзе нервно вытер вспотевшие ладони о майку на животе.

Прозрачный краб перебрался на мокрый песок, и по следам, оставленным невидимыми конечностями, геолог оценил его размер: «То, что доктор прописал. Теперь держись!»

Босой ногой Абуладзе обдал добычу песком и прыгнул на ставшего видимым гигантского краба. Прижал к земле коленом, обеими руками перехватил клешню у основания и вырвал ее из панциря.

Через минуту глава и единственный участник геологической экспедиции на планете Салактиона-1, грязный, но счастливый, шагал через пляж к мангалу с метровой невидимой клешней наперевес.

Абуладзе было за пятьдесят и, несмотря на грузинские корни, выглядел он стопроцентным славянином. Русые, уже подернутые сединой и редеющие волосы. Круглое добродушное лицо. Пухлые губы. Чуть синеватый, но правильной формы нос. Лохматые темные брови. Обычные серые глаза, покрытый недельной щетиной подбородок с ямкой. Среднего роста, располневший, передвигался Лев Саныч с неуклюжей грацией вышедшего на покой спортсмена-тяжеловеса.

Сцена охоты не привлекла внимания туристов, они игнорировали чудаковатого ученого, а вот Лев Саныч рассматривал их с любопытством. Поймать краба – только половина дела. А для того, чтобы заработать на добыче, следовало быть предельно внимательным и не попасться, как воробью на мякину…

«Кто из потенциальных клиентов может оказаться налоговым инспектором? Коллектором? Напрягись, Лев Саныч. Мысли аналитически».

Худая смуглая старуха с клоком седых волос, торчащих из подмышки, наблюдала за внуком. Мальчик лет двенадцати неуверенно, по-собачьи загребая, плавал вдоль берега.

«Ревизоры? Санэпидемстанция?»

Супружеская пара, блондин и блондинка, с одинаковыми «пивными животиками» аккуратно, чтобы не испачкаться в песке, поднялись с полотенец, неспешно приблизились к берегу и плюхнулись в теплое озеро. Фыркнули как тюлени, перевернулись на спины и уверенно поплыли к другому берегу, сверкая пупками.

«Итак, кто все-таки может прищучить меня за кафе без лицензии? За наличие, так сказать, отсутствия кассового аппарата? А? Неужели никто? Правда, обошлось? Везунчик ты, Абуладзе».

Полная, монументальная, как сфинкс, пожилая мать с дочуркой лет этак тридцати вполголоса обменялись репликами. Дочь легко и грациозно вскочила на ноги, продемонстрировав окружающим тугую попку, облепленную песком. Лев Саныч шумно сглотнул:

– Пожалуй, я бы ее почистил…

Трехмесячное воздержание сказывалось, и геолог не замечал, что разговаривал вслух сам с собой. К счастью, его никто не слышал.

Девушка с улыбкой обернулась к геологу и помахала рукой. Потом разбежалась, нырнула, и ее темная голова появилась между мальчиком и тюленьей парой. «Неужели услышала? Неудобно получилось» – Абуладзе с опозданием покраснел.

Лев Саныч вздохнул, опустил добычу на решетку гриля, подтянул сползшие шорты, и за цепочку поймал пластиковый лист меню, свисавший с крышки. Еще раз осмотрелся, чтобы окончательно удостовериться в том, что его никто не пасет.

По левую его руку стальная лестница вела вверх на платформу. На нижних ступенях сидели трое подростков, затянутых в темную кожу и обутых в горные ботинки. Подростки напоминали тройняшек. Они не купались, видать, уж очень надоели они друг другу в полете и терпеливо потели на солнце. Девушку среди них Абуладзе определил по сладковатому запаху. Три месяца одиночества обострили обоняние. «Три месяца воздержания! Держи себя в руках, Абуладзе!»

На геолога никто не смотрел.

«Эх! Была-не-была! Где наша не пропадала?»

Лев Саныч плюнул на большой палец и бурым ногтем стер запятую в колонке цен на пластиковом меню. Теперь порция «краба» стоила не 4 хэнкесских фунта, а 40, пиво – не 1,5, а 15, и плоды «хлебного дерева» 10 за 10.

– Шоу не желаете? – обратился геолог к молодежи.

Подростки оживились, старуха тоже откликнулась на предложение Льва Саныча. Вчетвером они окружили гриль. Абуладзе повернул газовый вентиль, добавил жару. Сквозь рябь раскаленного воздуха клешня салактионского краба хрустнула, развернулась на всю длину решетки и стала видимой. Все двенадцать фаланг, с тарелку каждая. Зрители восхищенно ахнули.

Геолог поскреб пятерней щетину, чтобы спрятать лукавую улыбку. Сработало! Теперь единственный обитатель планеты Салактиона-1 был уверен, что путешественники, спустившиеся с орбиты размяться и осмотреть окрестности, не устоят и раскошелятся по полной программе.

Внутри каждой фаланги запекалось почти триста грамм сытного мяса. «Аля-натюрэль». Лев Саныч с видом заправского шеф-повара детской спринцовкой продул каждую фалангу воздухом сквозь крошечные отверстия по бокам. Нежный с пряными нотками аромат растекся над пляжем, озером, устремился вверх. К платформе.

Над скалами за спиной геолога десяток исполинских титановых опор удерживали стальную платформу, на которой умещались одноэтажный домик геостанции и космопирс с пассажирским шлюзом. Сейчас над ними торчал двойной киль посадочного шаттла. Космический лайнер «Норгекараван-74», к которому был приписан шаттл-челнок, оставался на орбите.

В озере болтался пришвартованный к крайней опоре плавающий ангар. Сейчас там ржавел оставшийся без пилота гидроплан – единственное транспортное средство геологической экспедиции. Но даже в те героические времена, когда двухместный самолетик еще летал, нельзя было разглядеть весь остров целиком.

Потухший вулкан высотой три тысячи метров с заполненным водой кратером, к краю которого крепилась платформа землян. Вытянутое неправильным овалом озеро в кратере с пляжами там, где скалы размыло водой. Вот, пожалуй, и все, что мог разглядеть наблюдатель с воздуха.

Океан и заросшие джунглями скалы внизу плотно укутывал ядовитый зеленый туман, опасный для человека, но, к счастью, никогда не поднимавший выше 2700 метров.

До боли знакомый и уже порядком надоевший геологу пейзаж…

– Элизабет! Вылезай! Замерзнешь! – мама-сфинкс позвала брюнетку из воды.

Подростки фыркнули. Абуладзе обменялся понимающей улыбкой со старухой. Остров с геостанцией располагался на экваторе Салактионы и замерзнуть в теплой, как парное молоко, воде было невозможно.

Девушка не ответила, а нырнула поглубже.

– Элизабет! – продолжала вопить мамаша.

Красная от смущения Элизабет направилась к берегу. Демонстративно неспеша. Лев Саныч полюбовался было упругими бедрами красавицы, по которым стекала вода, вздохнул и принялся обертывать готовую клешню в фольгу.

Абуладзе в три ходки перенес наверх печеную клешню, газовый баллон и гриль. Угол подъема составлял 60 градусов и, чтобы пользоваться лестницей, задействовать руки не требовалось.

Абуладзе уложил клешню на разделочный стол и скосил глаза на рюкзак, брошенный у двери в шлюз. Оставались еще два пассажира, чью подноготную Лев Саныч пока не просчитал.

Нескладный худощавый, но жилистый юноша. Рыжеволосый и темноглазый. Возможно, корни африканские, а может латиноамериканские? И необыкновенной красоты девушка-мулатка с кожей кофейного цвета. Ее подернутые поволокой глаза, которые бывают у коров и прекрасных дам на полотнах древних художников, притягивали к себе, как два магнита.

Парочка относилась к классическому разряду отношений «И что она в нем нашла?».

Едва коснувшись ногой платформы, парень сразу отшвырнул рюкзак и за руку увел подругу в противоположную от пляжа сторону, где по второй, уходящей вертикально вниз лестнице, можно было спуститься в рощу. Видимо, сейчас пара уединялась среди деревьев, ошибочно принимаемых ими за кипарисы.

Местное солнце, Гиза, клонилось к закату, пора было загореться звездам, которыми геолог привык любоваться за свою долгую жизнь на разных планетах. Но на небосклоне Салактионы звезд не было, и смириться с этим Лев Саныч никак не мог. «Да ладно звезды! Где планеты-спутники Гизы? Больше десятка планет земного типа, освоенных и не очень! Вон там должна быть крошечная Клиффшен, которую покинувшее Землю человечество колонизировало первой. Голубой серп гигантской Споогги виден по всей системе, но не виден на Салактионе. Почему? Где Дюрма? Где покрытая льдом Эгаро? Почему светится одна Хэнкесса – ближайшая планета, откуда прилетели туристы? И все! Дудки! На Хэнкессе звезды были видны, а на Салактионе – нет!» Прищурившись, Абуладзе всмотрелся в розовое небо и, дождавшись рези в глазах, сплюнул:

– Ну да я тебя разгадаю! И не таких раскусывал!

* * *

Когда из-за окружавших озеро скал появился белый край Салактионы-2, Лев Саныч ударил молотком по куску арматуры, служившей гонгом. Публика на пляже задрала головы, и геолог громогласно объявил:

– Дамы и господа, леди и джентльмены! Прошу подниматься на платформу. Сейчас вы станете свидетелями незабываемого зрелища! Побывать здесь и не увидеть этого, значит, не увидеть ничего!