15:00 Александр Плетнев. Углем и атомом... Адмиралы Арктики 3 | |
Александр ПлетневУглем и атомом... Адмиралы Арктики 3 Разобравшись с боевым дозором японцев в Беринговом море, корабли Рожественского дошли до Петропавловска-Камчатского, где, совершив короткую остановку, направились дальше на непосредственный "театр боевых действий". Сопроводивший корабли адмирала Рожественского вплоть до Авачинской бухты ледокол "Ямал" должен был уже возвращаться обратно — арктическим путем на русский север, но… Неожиданно вмешались новые силы и обстоятельства… и третья сторона, которой уж очень было любопытно — что это за такое "секретное ледовое судно" появилось у русских. Любопытно настолько, что исполнителям на месте были даны весьма радикальные приказы..  Александр Плетнёв М.: АСТ, СПб.: ИД «Ленинград», 2021 г. Серия: Военная фантастика Выход по плану: ноябрь 2021 ISBN: 978-5-17-135974-4 Страниц: 352 Третий роман цикла «Адмиралы Арктики». Выпуск 211 Иллюстрация на обложке Владимира Гуркова Содержание цикла:   1. Адмиралы Арктики (2018) 2. Вскормленные льдами (2019) 3. Углём и атомом… (2021) 4. Эпохи холст — кропя багряной кистью (2018) 5. Эпоху ретушью (2018) Литрес Книга 1 Александр Плетнёв. Адмиралы Арктики
Арктика. Безлюдная снежная пустыня, где время заледенело между «вчера» и «сегодня», посреди «давно» и «ныне». Где пропадали корабли и целые экспедиции, где и поныне можно ждать чего угодно, когда необъяснимая аномалия вдруг выбрасывает современное российское судно ледового класса из этого самого «сегодня» во «вчера». Во «вчера», где за бортом… на дворе 1904 год со всеми историческими реалиями: Российская империя, Русско-японская война, Николай II, адмирал Рожественский….
176.00 руб. Читать фрагмент 2 Вскормленные льдами Книга 3 Александр Плетнев. Углем и атомом... Адмиралы Арктики 3
Разобравшись с боевым дозором японцев в Беринговом море, корабли Рожественского дошли до Петропавловска-Камчатского, где, совершив короткую остановку, направились дальше на непосредственный «театр боевых действий». Сопроводивший корабли адмирала Рожественского вплоть до Авачинской бухты ледокол «Ямал» должен был уже возвращаться обратно – арктическим путем на русский север, но… Неожиданно вмешались новые силы и обстоятельства… и третья сторона, которой уж очень было любопытно – что это за такое «секретное ледовое судно» появилось у русских. Любопытно настолько, что исполнителям на месте были даны весьма радикальные приказы…
249.00 руб. Читать фрагмент 3
Углем и атомом... Век вчерашний, год старинный
Выйду и — по берегу Строки повторяю. Я минуты берегу, А года теряю. Начало века двадцатого неотвратимо врывалось в столицу Российской империи телеграфным стрекотом, зуммерами телефонов, клаксонами автомобилей, праздничными зрелищами уже не монгольфьеров, а полноценных дирижаблей, модой на кожаные одежды шоферов… или пилотов аэропланов. Утренний Петербург… улочки, улицы, проспекты, площади. Где воистину «смешались люди, кони» — замысловатый снующий хаос из всяческих упряжек, понурых и понукаемо-рысящих лошадок: повозки, пролетки, конки-трамвайчики. И признаки технического прогресса: локомобили, бензиновые, газолиновые ландо. И звуки-звуки — людской гомон, гудки, цокот копыт, свистки. И запахи-запахи — конские потные, машинные выхлопные, вокзально-паровозные, сдобно-булочные ресторанные. Дома, особняки, дворцы… такие узнаваемые, и такие незнакомые на придирчивый и пожирающий взгляд. Не послеблокадная Ленинградская реставрация, а дореволюционно-имперская, исконно Санкт- Петербургская — свежая, натуральная «обертка», от- делка, облицовка, покраска: камень-дерево-бумага… И люди-люди — изысканное вежливые, важные деловые, разночинные простецкие, мужицкие неотесанно-чесночные. Опрятные, неряшливые… всякие. Усы, усы, бородки, бороды — мужчины… встречные и проходящие: мундиры, пальто, накидки, сюртуки, шляпы, фуражки, картузы, пиджаки, подпоясаны рубахи, да брюки в сапоги. И дамы, сударыни, словно селедочки-стайки гимназисток: манто, платья, до пят юбки, зонтики и шляпки. На перекрестках заправски-важные городовые, околоточные, а за чугунными с завитушками воротами классически не без хмельного дыхания дворники. Блеск фасада с разодетыми господами… и нищая милостыня у церквей. Дворцы… и ветшалые окраины. Роскошь и убожество. В эти уже стылые дни, кутаясь в под стать времени года и века одежды… одежды не всегда практичные, грубоватые, но добротные и… основательные, что ли. И как ведется, непременно выражающие твой статус и положение. В эти осенние дни Александр Алфеевич Гладков разрешал себе вот так иногда за бременем дел и не- свойственной нынешним временам суетой, выйти спозаранку из дома на Ружейной. Либо, проехав в карете пару-тройку улиц… на набережную ли, на площадь иль проспект по выбору, приказав кучеру остановиться, пройтись пешком, впитывая вместе с утренним воздухом дыхание эпохи. На свою оценку и просто в наслаждение, на слух, на ощупь… как, взяв изящно-вычурную позолотой телефонную трубку, услышать на коммутаторе милый незнакомый голос и, подобрев, просить: «Ах, барышня, соедините…». И слышать-привыкать ко всем этим: «позволь- те», «будьте любезны», «премного благодарен», «не извольте сумлеваться». Когда расхожие в быте «бог» и «боже», с прочими «вот те крест», подавались по- иному, вкладывая глубинные смыслы. А еще слышать иногда вслед «чудит барин»… очевидно, совершив очередной хроноляп. И думалось: «вот все оно ходит, бегает, ездит — живое, руками щупать, глазами смотреть, флюиды вдыхать! А все одно нет-нет, да и ловишь себя на мысли: ты на экскурсии в историю и их давно всех нет — умерли!» А потому и осознаешь окружающее, как еще «не свое», и вроде уже и не «чужое», скорей пока «не принятое», а только терзаемое… головокружительно и бес- поворотно. Неужели бесповоротно? «Гнать, гнать этих мух из головы, покуда есть задачи. Есть дело… и дела!» А дела… это толкать прогресс… Дела — это фабрики, заводы, верфи. Казенные и частные. Посмотришь — цеха, ангары, стапеля! Вроде бы размах, притязания и… господи, какая же убогость. Если с оценки перспектив и ставленых задач. Кронштадт, Адмиралтейские верфи, Невские, другие… Заводы: Обуховский, Путиловский, Ижорский и дальше, дальше… Инженеры: удивленные увлекшиеся… и зажатые сомневающиеся. Мастеровые, работяги: рукастые, хваткие… и криворукие. В массе и по отдельности. Полигоны, испытательные площадки, офицеры, чины — морские, армейские: заносчивые и не- доверчивые, снисходительные и упрямые, с гордым «честь имею» и вынужденным (когда им бумажкой царской перед носом) «исполним» или «рад стараться». В общем… как-то так. И снова чиновники, чиновники в погонах — а они тут практически все в ранге: важные и спесивые, угодливо-подобострастные, порядочные и радеющие, хваткие и жадные. Как там говаривал неувядаемый Ося Бендер: «мы чужие на этом празднике жизни». В точку! Или, может, просто мало времени прошло, чтобы нажить друзей? «А не поздновато ли для вашего возраста, господин Гладков — особо уполномоченный ЕИВ, опекаемый не менее дюжиной тайных агентов “охранки”, не считая открытого сопровождения жандармскими чинами, за- водить новых друзей?» О нет! Если не друзей, то хотя бы уж единомышленников. А достойные люди всегда есть! С любопытством, энтузиазмом, пониманием. Но врагов-то уж точно теперь наберется. Среди дворцовых прихлебателей, например. И это при всем при том, что сам царь-самодержец тебя-то и не особо жалует! Скорее терпит по необходимости. А жандармская опека — в ней, несомненно, есть нужда и целесообразность, но людей окружения решительно отпугивает. Вот потому и существуешь в определенной социальной изоляции. И потому даже сержант-морпех, которого знать не знал на ледоколе, а вот теперь, поди ж ты — «за своего». Хроноземляки! Контакты с ним (с сержантом, а ныне целым штабс- капитаном Богатыревым) были постоянные, покуда он на полигоне гвардейского корпуса дрессировал свое подразделение. Готовил к обкатке на японцах. Вот и пер в его учебный центр все, по сути, кустар- но-экспериментальные — минометы, ручные гранаты, автоматическую стрелковку, бронежилеты с касками, вплоть до камуфляжки с берцами. И пулеметы флотские на новые облегченные станки переточенные. Да тачанки-растачанки. Все, до чего руки (на скорую руку) и возможности при нынешних промышленных мощностях дотянулись. По изначальному замыслу морпеха в Петербург отправляли как демонстратора вооружений XXI века. Командир его, лейтенант Волков, выбирал кандидатуру, исходя из необходимых характеристик в столь не- однозначной миссии, учитывая, с какими персонами придется общаться. Но сержант оказался молодцом. Без дури, не переоценивая себя, когда выкристаллизовалась идея сформировать подразделение нового образца, лишь оговорился: «Я ж взводный, не более! Куда мне ротой командовать? Мне самому еще учиться!» Однако не отказался. Понимал чертяка, какие перед ним перспективы открывались. Ну, и вступил в «партию», иначе говоря — окрестился, присягу принял, звание получил, усики отрастил. Все чин чинарем. Звание получил не без каких-то там известных ранговых сложностей. Но за особым рескриптом императора, чтоб придать вес такому нужному специалисту — сразу в штабс-капитаны! А учитывая, что его подразделение разрослось от роты практически до полноценного батальона, с при- данной артиллерией (тоже, кстати, эксклюзивной до- работки), конным и вообще несусветь — автомобильным обеспечением, повышение ему гарантировано. И солдатиков гоняет так, что только дым коромыслом, по-серьезному, вплоть до двоих погибших на учениях, не считая десятка раненых. Потери не в заслугу, конечно, но при обкатке ново- го оружия такое случается неизбежно. В общем… морпех оказался понятней и родней, нежели кто-то из аборигенов. Сели как-то с ним на полигоне в палатке, с привозом очередного литья из чугунины — более удачной партии гранат для минометов. Дело было к вечеру — ужин, по- походному, с бутылкой, да и залили «горькую». Парень удивил: — Мне на эту войнушку на Дальний самому надо до зарезу — проверить, чему я их научил. И справлюсь ли?! А еще показать и доказать некоторым тут «мундирам», как работают фланговые пулеметы и… — и махнул рукой, — тут все надо показывать. Не берут они многое просто на веру. Особенно кто чинами повыше. И даже царское распоряжение им не указ. Бьюсь, бьюсь, а толку. Своих-то вымуштровал, офицеров про- сил помоложе — так и выделили вполне нормальных ребят, неглупых. А вот господа енералы… мать их! Блин! И напиться по-нормальному ни с кем нельзя... — Отчего же? — Да меня и так уж достало — постоянно контролируешь себя. А по пьяни тем более боюсь, что болтну чего лишнего — откуда я, и вообще… Помню, как на ледоколе кто-то мысль выдвигал — валить в Америку и оттуда России помогать. Мы по- том в кубрике с парнями даже дообсуждались до корпуса наемников из-за границы. Да и вы ж говорили, что пока на Руси танки, подлодки, самолеты освоят, «запад», как всегда, вперед убежит. — Ты эти мысли вслух не говори, про «валить в Америку». Тем более что не очень они и умные… мыс- ли эти. — Да понимаю я. Скушали бы там нас. Всем ско- пом и по отдельности. Так ведь и тут могут. Насмотрелся на господ полковников-генералов. Словно я на их место мечу или метю. Х-хэ. — И все одно — не болтай. Болтун находка для… — Шпиона? — Пьяно оскалился. — Для «охранки». И почти синхронно оглянулись… каждый за свое плечо — тонкий брезент военной палатки свободно пропускал все звуки снаружи: топот солдатских бо- тинок, командные окрики, лошадиное ржание, лязги и стуки амуниции. А жандармский эскорт Гладкова где-то тут же ря- дом отирался. И вполне мог «греть уши». Что характерно, подобная доверительность теперь имела место быть и с еще одним пребывающем в Петербурге «попаданцем». Точнее «попаданкой» — Богдановой, медичкой, на которую раньше в «атомфлоте» смотрел скорей сурово по-стариковски (хотя вправе ли?). А ныне встретишь — прям родные! Да и уж не вертихвостка, а дама, да еще и претендующая на ученые степени в медицине. Наталья Владимировна в Царском Селе тоже частый гость — мальца-наследника смотрит. Пересечься с ней не всегда удавалось, но порой, вот так и накоротке, случалось обмолвиться парой фраз. — Здравствуйте, Наталья. Что там за переполох был в покоях цесаревича? Глянула из-под ресниц переспелыми вишенками: — Добрый день, Александр Алфеевич. Да, у малого, Алексея-наследника, очередное обострение. — А не пройтись ли нам по аллейке, от ушей лишних? — тут же предложил негромко, взглянув на часы — до назначенной встречи время еще было. Степенно шли, под ручку даму взяв. — Так что же там случилось с цесаревичем? — Ничего фатального. Мальчик больной и абсолютно здоровым никогда не будет. Я делаю все, что могу в доступных медицинских средствах. Иногда случаются рецидивы. А эта... — что-то сугубо нецензурное утонуло в змеином шипении, — простите, стерва взъелась. Она думает, что я всесильна, раз из будущего. — Тихо, тихо, милейшая, нам ни в коем случае нельзя поддаваться эмоциям и тем более выражать их. — Проблема в том, что они просто не знают, как оно было бы без квалифицированного медицинского вмешательства. У больного и трети того не наблюдается, что случалось в реальной истории. А для нее любой чих ребенка — это уже катастрофа. — Ты, Наташенька, дело это не запускай. А то недолго, и до Распутина доживем. Говорили мне, что во дворце уже какой-то юродивый объявился. Очередной целитель? — Клоака средневековая! Помешанные на мистике, святых, блаженных… экстрасенсы поповские! Право, не знаю, целитель ли? Какой-то пророк-прорицатель. Грязный, нечесаный, ходячая инфекция. Я категорически запретила пускать его в детскую. Косятся теперь уроды, крестятся, за спиной шепчутся. Недавно вообще в спину услышала «нерожуха». Тоже мне — нашли в чем обвинить. — Чужие мы тут. Хорошо, если позже обживемся. Я хоть и по технической части, а тоже хватает всего это- го… я бы сказал, классового непонимания. Дворянчики нас видят насквозь — что кровь не благородная. Народ, как и положено, быдлится. Кто мы для них? — баре. Средний класс-сословие — сторонится. Но тут понят- но — при мне постоянно жандармы. И даже заводчане-инженеры держат дистанцию, хоть и вежливо — по имени отчеству и в рот заглядывают, как водится, преклоняясь перед нашей кажущейся иностранщиной. — Скажем, и у меня охрана постоянно приставлена, — изобразила глумливую улыбку, — дюжие усачи гвардейцы… — Ну-ну, — подыграл. — Не «ну-ну», а «но-но!» Я себе ничего не позволяю. У меня великое медицинское будущее! Но как же мне эти шовинисты-мужланы при академических званиях осточертели. А ведь не блондинка! И спорят, и против прут, бороды в клочья, не потому, что не согласны, а просто наперекор. Потому что баба! А раз баба — значит, дура. — Ну. Не без истины ж… — Да знаю! Кто ж спорит. Но не в науке ж-ж-ж! — С непередаваемой смесью — огрызнулась, усмехнувшись. Сквозя этим «ж-ж-ж» почти с издевкой, но и… без особого кусачества. — Так уж все плохо? — Поднял бровь на вполне цветущую женщину, мелькнув мыслью: «да, по здешним меркам бездетная баба-нерожуха “за тридцать”, это даже у дворянчиков моветон». — Да не так уж, чтоб во всем-с, — смеется глазами- колючками. — Ох, уж эти ваши дамские штучки. Не забывайте, женское счастье ориентировано на чувства. Медицина медициной, наука наукой, а любовь нечаянно нагрянет… Промолчала, проведя украдкой взглядом по фигуре собеседника — не в тех отношениях, да и возраст почти отеческий, чтоб упражняться в словоблудстве. На том и расстались, расходясь по своим делам. Не оглядываясь, бередя: «Появилась, насладила и ушла, оставив приятное послевкусие». * * * Помяни черта, он тут как тут! Блаженный дурачок со страждущим лицом выскочил не пойми откуда, кривляясь, брызжа слюной, осеняя себя крестом, лепеча на старославянском — едва разобрал про какие-то «беды на Русь-матушку и проклятья на голову пришлого». Гладков ускорил шаг, оставив юродивого позади, с укоризной взглянув на двух приставленных жандармов, дескать, «почему не оградили». Поспешил — император ждет — краем глаза заме- чая, что сегодня на территории и по периметру как-то уж многовато гвардейцев. Царь Николай, как всегда, не соответствовал парадным портретам, развешенным на безбрежье российских чиновничьих кабинетов. Сегодня так и особенно заметно — мешки под глазами, старее, отечней и желтее кожа. За версту несет от усов якобы дорогим благородным табаком… вот уж действительно — пепельница. Движения немного рассеяны. Поздоровался с го- стем. Сел в кресло, предложив легким хозяйским же- стом: на столике курево, слегка початая янтарная с рюмашками, в отличие от стереотипа — кусковой черный шоколад к прикусу*. Только вот нерадостный совсем царь всея Руси, задумчивый, словно гнетущийся, томимый чем-то: — Я иногда удивляюсь, как вы осторожно присаживаетесь. Не бойтесь — мин нет. — Что вы, ваше величество. Для меня это музейные экспонаты. В прошлый, хм… далекий раз я здесь бывал на экскурсии, и эти диванчики отгораживала * Гладков, видимо, ожидал к коньяку так называемую «ни- колашку» — лимон, присыпанный сахарной пудрой и молотым кофе.
Рейтинг: 5/2
| |
| Всего комментариев: 0 | |