Александр Антонов. Последние раскаты грома. КРАСНЫМ ПО БЕЛОМУ. Альтернативная сага

Пока Курт Раушер (Зоненберг, теперь уже окончательно, канул в небытие) отлёживался в госпитале на территории оккупированной германскими войсками Норвегии, его дальнейшая судьба решалась в Берлине…

 

Штурмбанфюрер СС Отто Скорцени (Фюрер лично попросил Гиммлера повысить своего любимца через звание) наслаждался жизнью. Купаться в лучах славы всегда приятно, независимо от того, заслуженно ли это, или так, комси-комса. После неудач на Восточном фронте, для поднятия боевого духа германской нации отчаянно требовался Герой, именно такой, с большой буквы. И коли такового не нашлось на поле брани, то почему бы не возвести в этот почётный ранг беглеца из холодного русского плена? Гитлер сказал «надо» – Геббельс ответил «яволь»! Раскрученная пропагандистская машина, перемешав, как и положено, быль с небылицами, с похвальной поспешностью сотворила кумира ещё до того, как нога его коснулась священной германской земли. Разумеется, это не был подвиг одиночки. Да, вначале он был один, переживший поочерёдно и коварную ловушку, и неправедный плен, и заточение на полярном острове, где ему пришлось существовать чуть ли не в обнимку с белыми медведями, мученик-одиночка. И только вера в своих друзей, в великого Фюрера, который помнит о нём, согревала будущего героя лютыми сибирскими (при чём тут Сибирь?) морозами. Дальше шла история приказа Фюрера о поисках Скорцени, которыми занимались с риском для жизни лучшие германские агенты, о том, как герой был найден и с помощью верных помощников совершил дерзкий побег.

Да, к этому подвигу, помимо нацистских бонз, имён которых спецы из команды Геббельса не скрывали, наоборот, выпячивали, были причастны десятки скромных героев более мелкого масштаба; их имена широкой общественности должны остаться неизвестными. Однако ныне уже оберштурмфюрер Фогель сдуру этого не понял, попытался искупнуться в лучах славы, которые предназначались лишь Скорцени. За то и поплатился. Помимо очередного звания, ему на грудь повесили медаль и быстренько спровадили в Генерал-губернаторство, так теперь фашисты именовали Польшу. Другое дело Курт Раушер…

 

Руководитель РСХА редко на кого из подчинённых смотрел благожелательно, считая, что излишняя расположенность руководства неблагоприятно сказывается на их деловых качествах. Не сделал он исключения и для только что назначенного руководителя отрядов СС особого назначения.

Сидя напротив хмурого Гейдриха, Скорцени, подражая шефу, также воздерживался от проявления какой-либо радости, тем более знал: улыбка на его иссечённом шрамами лице выглядит зловещей.

– Я вызвал вас, – произнёс Гейдрих, – чтобы расспросить о человеке, известном под именами Клаус Игель и Вальтер Зоненберг.

– Я бы сказал, что это два разных человека, обергруппенфюрер, – чуть подумав, сказал Скорцени.

– Вот как? Давайте подробности! Начнём с Игеля.

– Игель выглядел как мальчишка, играющий в войну. Он упивался отведённой ему ролью, вряд ли до конца понимая, во что влез.

– Вы сказали «выглядел». Думаете, это было притворством?

– То есть вы хотите спросить, обергруппенфюрер, не было ли мальчишество маской, под которой скрывался опытный разведчик? Нет, не было. Я в этом убеждён!

– Хорошо… Переходим к Зоненбергу.

– А вот это уже настоящий молодой волк, который только что вырвался из смертельного капкана. У него, если позволите, шерсть на холке стояла дыбом.

– То есть там был романтичный юноша, а здесь закалённый боец, я вас правильно понял, штурмбанфюрер?

– В общем, да, обергруппенфюрер!

– Ещё один вопрос, и можете быть свободны. Вы бы взяли Курта Раушера под своё начало?

– Без колебаний, обергруппенфюрер! Ведь я, возможно, обязан ему жизнью.

– Ну да, он ведь во время побега прикрыл вас от вражеской пули… Идите.

 

Оставшись один, Гейдрих открыл ящик стола и достал знакомую нам папку, на которой под грифом «Совершенно секретно» было выведено имя Курт (Конрад) Раушер. Теперь папка не выглядела тощей, документов в ней прибавилось минимум втрое.

Гейдрих нажал кнопку под столешницей. В мгновение ока в кабинете появился дежурный адъютант.

– Что Науйокс? – поинтересовался Гейдрих.

– Оберштурмбанфюрер ожидает в приёмной! – отрапортовал адъютант.

– Пусть войдёт, – распорядился Гейдрих.

Глава Службы внешней информации СД пользовался особым расположением Гейдриха. Именно ему он поручил навестить выздоравливающего Курта Раушера. Час назад с аэродрома сообщили, что самолёт из Норвегии приземлился.

Боксёр, так в управлении называли Науйокса за его перебитый нос, вошёл в кабинет шефа чётким строевым шагом и вскинул руку в нацистском приветствии.

– Хайль Гитлер!

– Хайль! – отозвался Гейдрих. – Рад вас видеть, Альфред. Проходите, присаживайтесь, и приступайте к докладу: как там наш Малыш? – Поразительно, но прозвища Ежова-Раушера в КГБ и СД совпали!

– Почти здоров, обергруппенфюрер. Врачи не видят препятствий для его транспортировки в Германию.

– Отлично! – Гейдрих сделал пометку в блокноте. – Распоряжусь, чтобы его доставили в Рейх и разместили в одном из наших санаториев, где-нибудь в горах. Пусть дышит горным воздухом, пока мы определимся с его будущим. Так каким вам видится его будущее, а, Альфред?

Судя по всему, ответ на этот вопрос был у Науйокса в кармане, поскольку ответил он, не задумываясь:

– Думаю, Малыш нам подходит. Во-первых, он прекрасно подготовлен как профессионал, во-вторых, у него есть как минимум две серьёзные причины служить преданно: в память об отце и… ему просто некуда деваться!

– То есть двойную игру с его стороны вы полностью исключаете? – уточнил Гейдрих.

– Полностью двойную игру я не могу исключить ни с чьей стороны, – скривил губы в улыбке Науйокс, – иначе какой я профессионал? Но в данном случае это была бы слишком тонкая игра. Нет, обергруппенфюрер, Малыш не двойной агент! К тому же наши специалисты пришли к выводу: на фотографии, которая сделана перед отправкой семьи Раушеров, между отцом и матерью на семьдесят процентов изображён именно Малыш. Да и группа крови совпадает…

– Группа крови не аргумент, – парировал Гейдрих, – она у него далеко не самая редкая. Да и все выводы наших экспертов лишь подтверждают, что у нас в руках настоящий Курт Раушер, а не его двойник. Но чего мы не знаем наверняка: успел ли Конрад Раушер воспитать из сына истинного патриота Германии?

– Думаю, да. – Науйокс перехватил взгляд Гейдриха и поспешил пояснить: – Я постарался его прощупать как раз на этот предмет. Не фанатик, конечно, но к идеям национал-социализма относится с пониманием.

– Как же тогда его участие в операции русской разведки по похищению Мостяцкого? – спросил Гейдрих.

– Говорили мы и об этом, – кивнул Науйокс, – и весьма подробно. Курт рассказал, что в то время он был всего лишь курсантом спецшколы. Перед отправкой туда отец предупредил, чтобы он служил на совесть, зарабатывал доверие руководства и ни в коем случае не пытался заниматься самодеятельностью. В состав группы его включили в самый последний момент, и получить от отца дополнительные инструкции он просто не успел.

– В принципе это совпадает с тем, что говорит наш агент, который долгое время работал с Конрадом Раушером. Тот якобы упоминал в разговоре с ним, что постепенно готовит сына к борьбе, но форсировать события не хочет, потому что верит: из сына со временем получится очень ценный агент. С этим ладно. А что сделано по другому моему поручению? Я вас просил подчистить информацию по матери Малыша.

– Все сделано, обергруппенфюрер, я просто не успел доложить до отъезда в Норвегию. Вот бумаги, – Науйокс положил перед Гейдрихом несколько листов. – Теперь в случае проверки выяснится, что мать Малыша по нашему заданию лишь выдавала себя за правнучку поляка, чтобы вызвать больше доверия со стороны коммунистов.

Гейдрих быстро просмотрел бумаги:

– Хорошая работа, Альфред! Можете быть свободны.

Оставшись один, Гейдрих заменил несколько листов из папки на те, что передал ему Науйокс и убрал папку в стол. Изъятые листы он переложил в пустую папку и положил в сейф. Лёгкая улыбка, которая промелькнула в этот момент на его лице, сопровождала мысль о том, что добыть эти листы Науйоксу было, видимо, гораздо легче, чем вытаскивать тёмной ночью из земли могильный памятник с надписью «SARA HEYDRICH», но и с тем и с другим он справился блестяще! Теперь ничто не мешало объявить Курта Раушера истинным арийцем, а бумаги пригодятся на тот случай, если Малыш вдруг начнёт показывать характер.

Владивосток. Штаб Тихоокеанского флота

 

– Товарищ командующий, Москва на проводе!

– Соединяй…

– Здравствуй, Вадим!

Командующий Тихоокеанским флотом СССР адмирал Берсенев узнал голос маршала Абрамова.

– Здравствуй, Глеб!

– Есть новости о «Волкодаве»?

– Пока не всплыли, и радио молчит. Но ты же знаешь, по заданной Скороходову вводной это нормально.

– Радиомолчание. Выход в эфир только в самом экстренном случае. Знаю. Но на душе всё одно неспокойно, как, впрочем, и у тебя.

– Это ты по телефону определил? – усмехнулся Берсенев. – Не зря маршальский хлеб кушаешь. За десять тысяч километров волнение в голосе подчинённого распознал.

– Я не прав?

– Прав. Разумеется, прав. Волнуюсь. И за лодку, и за сына…

– Как всплывут, доложи!

– Слушаюсь, товарищ маршал Социалистического Союза!

Охотское море. Пятьдесят морских миль на норд-ост от острова Сахалин. Борт линкора «Адмирал Александр Колчак»

 

– Акустики – Мостику: по пеленгу сорок пять, шум винтов подводной лодки! – И почти сразу: – Лодка произвела залп тремя учебными торпедами, цель – мы!

«Ни хрена себе!» Начальник штаба Тихоокеанского флота вице-адмирал Согайдачный восхищённо поцокал языком. На мостике линкора паника. Не ожидали и словили гостинец! Эсминцы сопровождения кинулись подставлять борта, но опоздали. Все три торпеды прошли под днищем линкора. Цель поражена! Взвыв сиренами – так воют с досады сторожевые псы, которые прошляпили злоумышленника, – эсминцы кинулись к месту, откуда был произведён залп.

– Отставить противолодочную атаку! – приказал Согайдачный. – Поздно пить боржоми, когда почки отвалились! Всем кораблям выстроиться в линию, будем встречать героев! – Адмирал посмотрел на командира линкора. – Чего скис?

– Да ну! – махнул рукой каперанг.

– Ты руку-то побереги, – посоветовал Согайдачный. – Тебе ею ещё честь Скороходову отдавать, и благодарить за науку, за то, что он с тобой, таким вот показательным способом, своим боевым опытом поделился. Расслабились, понимаешь, без войны-то… А вот и они!

В десяти кабельтовых от линкора всплыла подводная лодка. В бинокль была хорошо видна истёртая, но хорошо различимая эмблема в виде оскаленной собачей пасти.

– Точно, они! – Согайдачный оторвался от бинокля. – Радио комфлота!

Медные горны

 

Пока ПЛ «КМ-01» в сопровождении почётного эскорта шла во Владивосток, туда же прилетела из Петрограда представительная делегация Главного штаба ВМФ СССР и НИИПК, возглавлял которую контр-адмирал Рудницкий…

 

Хороший аппетит гостя – сердцу хозяйки услада. Михаил Алексеевич Рудницкий вовсю старался соответствовать, но чувствовалось, что к концу обеда это ему даётся всё труднее. Любовь Берсенева с нарастающим беспокойством следила, как гость с трудом справляется с последним куском особым способом приготовленной красной рыбы, но при этом не забывает нахваливать угощение. Слава богу, обошлось! Тарелка пуста, нож и вилка победно водружены поверх неё параллельно друг другу ручками вправо. Гость сыт, но хозяйка осмеливается предложить:

– Михаил Алексеевич, может, добавки?

– Благодарю, Любовь Родионовна, но, уж не пеняйте, откажусь. Честно признаться, я вашим прекрасным обедом слегка осоловел. Мне бы в самый раз на воздух…

– Тогда в сад? Вадим, проводи гостя! А чай вам накроют чуть позже, в беседке.

В саду Рудницкий потянул из кармана трубку.

– Я так понял, Вадим Николаевич, у вас в доме не курят? Но здесь вы мне, надеюсь, позволите подымить?

– Сколько угодно, Михаил Алексеевич!

– Спасибо, конечно, но это лишнее. Одной трубки будет в самый раз. Я ведь, знаете, к новым поветриям отношусь с пониманием, и стараюсь себя в общении с табаком ограничивать, но полностью избавиться от сей пагубной привычки, увы, не в силах!

Трубка набита и раскурена. Адмиралы снялись с якоря и не спеша двинулись по дорожке вглубь сада.

– Хорошо тут у вас, – нахваливал Рудницкий. – У меня самого дача под Петроградом, в Терийоках, там тоже замечательно, но, скажу честно, у нас воздух больше тиной пахнет, а тут – океаном!..

Обсудив природу, перешли к делам семейным.

– У вас, Вадим Николаевич, помимо Кирилла, кажется, есть и дочери?

– Да, – кивнул Берсенев. – Александра и Наталья. Обе теперь замужем за морскими офицерами. Один служит в Сов. Гавани, а другой аж в Петропавловске-Камчатском.

– И жёны, естественно, при них? – уточнил Рудницкий.

– Как и положено офицерским жёнам, – подтвердил Берсенев.

– Ну да, конечно… – кивнул Рудницкий. – А вы знаете, Вадим Николаевич, я ведь на Кирилла до сих пор сердит, что он пренебрёг приглашением работать у меня в институте.

– Пренебрёг, говорите… – Берсенев внимательно посмотрел на Рудницкого. – А ведь он, Михаил Алексеевич, мне тогда звонил, советовался. И знаете, какой из его аргументов в пользу флота произвёл на меня наибольшее впечатление?

– Интересно, скажите, если не секрет, конечно.

– Теперь, пожалуй, уже не секрет. Он сказал: Я, отец, когда профессию выбирал, факультетом не ошибся. Подводник должен плавать под водой, а не протирать форменные брюки в лаборатории! Вот как сказал.

– Мальчишка! – выкрикнул в сердцах Рудницкий. – Никакого прагматизма – одна романтика! Простите, Вадим Николаевич, – опомнился Рудницкий, – Просто я возлагал на Кирилла большие надежды…

– А разве он их хотя бы частично не оправдал? – вступился за сына Берсенев. – Вы ведь сами давеча хвалили его отчёты, присланные с борта лодки.

– Хвалил, – кивнул Рудницкий. – И от слов своих не отказываюсь. Скажу больше. В них отчётливо проглядывает будущая кандидатская диссертация!

– Ну вот, видите! – воскликнул Берсенев.

– Да что я вижу, Вадим Николаевич! – Рудницкий в досаде махнул рукой. – Вы ведь в курсе, что мы, я имею в виду НИИ Подводного Кораблестроения, вслед за НИИ Военного Кораблестроения открываем во Владивостоке филиал? Да что я спрашиваю, конечно, в курсе! Вы ведь не просто командующий Тихоокеанским флотом Союза, Вы, говоря высоким штилем, «око государево» в Дальневосточной республике.

– Добавьте сюда ещё и членство в комиссии по вооружению при ГКО, – улыбнулся Берсенев.

– И это? – удивился Рудницкий. – Не знал… Был бы в шляпе, ей-богу, снял бы перед вашей комиссией! Конкретно за программу развития перспективных видов вооружения. Ответьте честно, вы, когда пять лет назад включали в программу управляемые ракеты повышенной дальности и крейсерские подводные лодки дальнего радиуса действия, подразумевали в будущем объединение двух этих проектов в один?

– Иначе говоря, предполагала ли комиссия в будущем использовать крейсерские подводные лодки в качестве ракетоносцев? – уточнил Берсенев. – Да, предполагала.

– Я так и думал, – удовлетворённо кивнул Рудницкий. – Но, позвольте, я вернусь к нашему филиалу…

 

**

 

– Поверить не могу: я дома!

Кирилл плюхнулся на диван, широко бросив руки на спинку. Диван, узнав молодого хозяина, откликнулся мягким гулом пружин.

Насколько хорошо возвращаться в родительский дом после длительной разлуки Кирилл познал ещё в курсантском прошлом. Но вернуться сюда же с войны живым и невредимым закалённым в тяжёлом походе бойцом… Градус восприятия просто зашкаливал! В глазах ещё стояла цветная и шумная встреча, которую устроил «Волкодаву» родной Кириллу Владивосток, а ноздри уже забил струящийся с кухни запах фирменных маминых пирожков. Мама, мамочка, мамуля! Встретила сына на пороге, обняла, расцеловала, и снова к плите – праздник, однако! Сашка, сестрёнка (приехала вчера вечером из Сов. Гавани), снуёт, что твой посыльный катер между залой и кухней, заполняет стол различной снедью, то и дело постреливая в сторону старшего братишки весёлыми глазами. Отец, грозный адмирал Берсенев, взвешивает в руке пузатенький графинчик, наполненный по горлышко полупрозрачной рубинового цвета жидкостью:

– Мамина, фирменная. Не давала притронуться, тебя ждала. Снимем, сынок, пробу?

– Снимем, батя! – Кирилл легко вскочил с дивана.

– Мамино здоровье! – Слегка соприкоснулись хрусталём, и потекла по организму шёлковая струйка. – Хороша наливочка!

– А вот и мы!

В зал входят мама с дочкой, неся в руках последние блюда. Адмирал поспешно прячет графин за спину, но поздно.

– Не утерпел, старый, – укоризненно качает головой Любовь Родионовна, – самую малость не хватило товарищу адмиралу выдержки.

– Да ладно, мать, – изображает смущение Вадим Николаевич, заговорщицки подмигивая Кириллу. – Мы же по чуть-чуть, пробу снять. Да и пили-то исключительно за твоё здоровье…

– Ладно, – милостиво кивает головой Любовь Родионовна, – считай, оправдался. Давайте за стол!

 

… – Как живёшь, сестрёнка, как Михаил?

– Служит Михаил, – пожимает плечами Александра, – что с ним сделается? В героях пока не ходит, как некоторые…

– Некоторые – это кто? – делает вид, что не понимает сестру, Кирилл.

– Да ладно прикидываться, – усмехается Александра. – Давненько столь геройской поступью из похода не возвращались…

– Не преувеличивай, сестрёнка, – изображает скромность Кирилл, хотя ему, как и всем за столом, слышать такое приятно…

 

Рано утром на ходовом мостике «Волкодава» Кирилл с волнением всматривался во всё явственнее проявляющиеся очертания знакомых с детства берегов. Тут сигнальщик: «С „Колчака“ передали: заложите ватой уши!». На мостике все в недоумении, кроме представителя штаба флота. Тот достаёт из кармана горсть ватных тампонов и раздаёт всем присутствующим. Убедившись, что тампоны на местах, штабной прокричал сигнальщику прямо в ухо: «Передай на „Колчак“ „Готовы!“» Буквально через минуту идущий за кормой лодки в трёх кабельтовых линкор «Адмирал Александр Колчак» жахнул разом из всех орудий главного калибра. Такого бабаха Кириллу в жизни слышать ещё не приходилось. Так город-крепость был извещён о подходе героической лодки. А потом была встреча уже в гавани, ничем не уступившая подобным встречам в Скапа-Флоу и Мейпорте.

 

В доме женщины убирали со стола, а отец и сын в саду смотрели на звёзды.

– Были бы курящими – закурили бы сейчас! – пошутил адмирал.

– Что ты, батя, – возразил Кирилл. – И слава богу, что я некурящий. Считай, месяц без всплытия, с ума бы сошёл!

– Что, так весь переход через Тихий океан ни разу и не всплыли? – спросил адмирал.

– Под перископ пару раз было, – признался Кирилл, – а так чтобы совсем – ни разу!

– Да, с такими лодками быть нам хозяевами океанов! Ладно, сынок, пошли в дом. Мать маячит, чаёвничать зовёт!

 

– Вы извините, но я спать. Устал, не могу!

Кирилл поднялся с места и тут прозвучал короткий окрик:

– Сидеть!

Кирилл недоуменно уставился на сестру.

– Успеешь поспать, – категоричным тоном произнесла Александра. – Мы с мамой с утра маемся, когда про невесту услышим, а он «спать»!

– Откуда вы?.. – начал Кирилл, ощупывая лежащее в кармане кольцо, но осёкся из-за дружного хохота. Смеялся даже адмирал.

– Так про вашу невозможную любовь все центральные газеты писали, а ты что, не в курсе?

– Нет… Дайте посмотреть!

Александра взглянула на мать.

– Во втором ящике комода, – подсказала Любовь.

Александра принесла газеты, и Кирилл углубился в чтение. Родные с интересом наблюдали, как меняется выражение его лица.

– Вот это да… – произнёс, наконец, Кирилл, отбрасывая прессу в сторону.

– Хотим подробностей! – потребовала Александра.

– Да куда уж подробнее? – кивнул на газеты Кирилл.

– Нет, братец, отвертеться не удастся! Раньше скажешь – раньше ляжешь, иного не дано!

 

**

 

В Морское собрание офицеры «Волкодава» вошли единой группой. В вестибюле к ним подскочил незнакомый кап-три и обратился к Скороходову:

– Товарищ капитан второго ранга, постройте ваших людей, приказ комфлота!

– Что, прямо здесь? – удивился Скороходов.

– Так точно! – Кап-три повернулся через левое плечо и убыл в неизвестном направлении.

Скороходов посмотрел на старпома, но Берсенев только пожал плечами. Делать нечего, пришлось подать команду «Становись!» Пока офицеры «Волкодава» с ленцой выстраивались в две шеренги, на вершине лестницы ведущей из вестибюля на верхние этажи здания появилась внушительная компания адмиралов и кап-разов во главе с адмиралом флота Берсеневым. Поняв, что это была не шутка, Скороходов быстро навёл порядок в строю и, сделав шаг навстречу достигшему нижней ступени комфлота, вскинул руку к козырьку фуражки. Он открыл уже рот для доклада, но адмирал довольно резко его оборвал:

– Отставить! – Потом повернулся к капитану 1 ранга из своей свиты, в руке которого была папка. – Почему офицеры одеты не по форме?

– Не успели довести приказ до личного состава лодки, товарищ адмирал флота! – ответил тот.

– Так доведите! – приказал Берсенев-старший.

Прозвучала команда «Смирно!», после чего кап-раз открыл папку и зачитал приказ о присвоении очередных и одного внеочередного воинских званий всем офицерам подводной лодки «КМ-01». Через звание удалось перескочить капитан-лейтенанту Кошкину, который сразу стал капитаном 2 ранга. Чуть позже этому нашлось простое объяснение. Оказывается, воинское звание капитан 3 ранга Кошкину было присвоено досрочно за бескровную победу над американским спецназом, а сообщать об этом на лодку по какой-то причине не стали.

– Товарищ капитан первого ранга, – обратился комфлота к Скороходову, – потрудитесь привести внешний вид экипажа в соответствие с присвоенными званиями, после чего ждём вас наверху!

Адмирал повернулся и в сопровождении свиты стал подниматься по ступеням, а счастливые и растерянные офицеры «Волкодава» остались топтаться на месте, не зная, что предпринять, чтобы выполнить приказ.

Но в таком состоянии им предстояло пробыть совсем недолго. Лёгкой походкой к их группе подошла статная красивая женщина средних лет и, улыбаясь всем без исключения, произнесла:

– Здравствуйте, товарищи! Меня зовут Любовь Родионовна Берсенева, прошу следовать за мной!

На ходу Скороходов отыскал взглядом старпома и вопросительно стрельнул глазами в спину идущей впереди женщины. Берсенев утвердительно кивнул. В помещении, куда привела их Любовь Родионовна, подводников ждал целый отряд нарядно одетых женщин. Без долгих слов у офицеров отбирали кители, спарывали погоны и на их место пришивали новые. По тому, как споро это у них получалось, нетрудно было догадаться, что все женщины либо жёны, либо дочери моряков.

На втором этаже в огромном зале подводников ждали накрытые столы, где они при большом количестве свидетелей смогли обмыть новые звания. А вечером в этом же зале Морское собрание давало бал в честь героев…

 

**

 

Наклон – в исходное, наклон – в исходное… Нехитрый набор гимнастических упражнений, выполненных со всем прилежанием в промытом утренним дождичком саду, плюс чудодейственный мамин рассол – от лёгкого похмелья не осталось и следа. Холодный летний душ, оборудованный прямо в саду, добавил бодрости.

В одних спортивных брюках с голым торсом Кирилл вернулся в дом, где сразу же столкнулся с Александрой. Молодая женщина оглядела брата долгим и каким-то совсем не сестринским взглядом, от которого тому стало неловко.

– Вот теперь я понимаю твою Нору, братишка, – произнесла Александра тоном, который Кирилл, дабы и в мыслях не обидеть сестру, не посмел охарактеризовать как блядский, – с таким тюленем любая самка будет не прочь оказаться на одном лежбище! Да ты покраснел, – рассмеялась Александра. – Вот умора… Ой, я рифму придумала: у Киры с Норой случилась умора!

– Прекрати, бесстыдница! – прикрикнула на дочь возникшая на пороге Любовь Родионовна. – Вот скажи, тебе будет приятно, если про твои отношения с Михаилом станут подобное говорить?

– Ой, да пожалуйста! – фыркнула Александра. – Мы с Мишей свою любовь ни от кого не прячем!

– Совсем-совсем не прячете? – спросил оправившийся от неловкости Кирилл.

– Ну, не то чтобы совсем… – смутилась Александра.

– Вот видишь, – покачала головой Любовь, – и на тебя управа нашлась. Вот что, дети. Вы хоть люди и взрослые, а совет материнский всё одно послушайте. В отношениях между мужчиной и женщиной, коли это по обоюдному согласию, дозволено всё, за исключением одного: языком про то трепать. Вы поняли?! Кирилл?

– Да, мама!

– Александра?

– Да, мама…

– Вот и ладно. Извинитесь, друг пред другом, и пойдём завтракать.

Александра посмотрела на брата теперь уже как сестра:

– Извини, Кира, не знаю, что на меня нашло. Нет, вру, знаю! Позавидовала, что ты уже кап-три, а мой Мишка всё ещё в старших лейтенантах ходит, вот и захотела куснуть побольнее. А это кругом неправильно. Прости, братик, я больше так не буду.

– И ты меня прости, – Кирилл обнял сестру, – за то, что не удержался, ответил. Я тоже так больше не буду…

 

Садясь за стол, Кирилл кивнул на пустой стул:

– А что отец?

– С утра в воздушную гавань подорвался, – ответила Любовь Родионовна.

– В воздушную гавань, – переспросил Кирилл, – зачем?

– Не сказал, – вздохнула Любовь, – но догадаться нетрудно: кто-то из высшего начальства прибывает…

 

**

 

Воздушную гавань не следует путать с аэропортом. Аэропорт принимает самолёты, а воздушная гавань – дирижабли.

Адмирал флота Берсенев, не обращая внимания на вновь начавший накрапывать дождь, внимательно следил за швартовкой «России». «Россия» была одним из трёх дирижаблей, совершавших регулярные пассажирские рейсы между Москвой и Владивостоком (ещё два дирижабли совершали подобные рейсы из Петрограда). В зависимости от номера рейсы могли быть прямыми или с заходами в гавани других городов. Естественно, что для визита первого лица Администрация президента выбрала прямой рейс, выкупив ровно половину билетов. Весь путь в 8000 километров «Россия» преодолела за 32 часа.

Ещё на подлёте к гавани Владивостока была прекращена работа маршевых двигателей и вся швартовка осуществлялась исключительно на манёвровой тяге. Первым делом пришвартовали нос воздушного судна. Сначала с носовой неподвижной причальной фермы выстрелом из гарпуна на дирижабль доставили фал, с помощью которого притянули толстый канат. Петлю на конце каната накинули на мощный гак, после чего на ферме включили лебёдку и потихоньку подтянули нос дирижабля. Затем нос с помощью специального устройства жёстко закрепили на консоли, один конец которой являлся одновременно частью лифтового механизма фермы. После этого пришёл черед швартовать хвост дирижабля. Процедура сильно напоминала швартовку носа, за исключением того, что кормовая причальная ферма была подвижной и перемещалась по рельсам, уложенным на земле. После окончания жёсткой швартовки лифты обеих ферм начали спуск дирижабля на стапель. Как только входной шлюз пассажирской гондолы оказался на одном уровне с аналогичным шлюзом причала, спуск прекратился, и оба шлюза соединились.

Первым из пассажиров борт дирижабля покинул президент СССР Александрович, за ним шлюз прошёл Секретарь Госсовета Жехорский, остальные члены правительственной делегации, после чего борт судна позволили покинуть обычным пассажирам.

 

**

 

Бриз со стороны Японского моря расчистил небо над Владивостоком. Однако солнышко, как ни старалось, оставшиеся после дождя лужи на площади перед штабом Тихоокеанского флота просушить до конца не успело. Что, впрочем, ничуть не помешало экипажу «Волкодава» замереть в парадном строю, последний раз всем вместе. Несмотря на близость разлуки, настроение у подводников было приподнятое. Ещё бы! То, что наградят – догадывалась, но что весь экипаж орденами – нет. А о том, что на церемонии награждения к ним с приветственным словом обратится президент СССР – и не мечтали.

Отзвучали последние слова президента и запели горны. А потом была первая, общая для всех моряков «Волкодава» награда. Когда зачитывали Указ о присвоении Многоцелевому подводному крейсеру «Уссурийский тигр» (так отныне официально именовалась ПЛ «КМ-01») звания гвардейского, у многих в глазах появился подозрительный блеск. Командир лодки капитан 1 ранга Скороходов принял из рук президента гвардейское знамя. Наградив всех, перешли к церемонии награждения каждого: от ордена «Красной звезды» до высшей награды Союза – Золотой Звезды Героя. Этой высокой награды вкупе с Золотой звездой к ордену «Морская Слава» был удостоен Скороходов. Капитан 3 ранга Берсенев был награждён орденом «Морская слава» и Серебряной звездой к нему.

На этом славная история подводной лодки «Волкодав» подошла к концу. Не пугать ему больше намалёванной на рубке оскаленной собачей пастью «Серых Волков» Дёница. Впрочем, «Уссурийскому тигру» предстоит пройти не менее, а может, и более славный путь…

Вашингтон

Госсекретарь США Эдуард Адельсон ехал в Белый дом. На коленях он держал папку, внутри которой был всего один листок: его докладная записка президенту по поводу утреннего визита в Госдеп (Государственный департамент) посла СССР.

Президент вошёл в Oval Office, не утомив Адельсона ожиданием.

– Привет, Тедди! Кого я должен благодарить за твой незапланированный визит?

– Привет, Фрэнки! Благодари Андрея Громыко, посла СССР и России.

– Вот как? – изобразил удивление президент. – И что же так взволновало наших русских друзей, раз их посол рискнул поднять тебя с постели?

«Уже доложили, – подумал Адельсон. – Однако, судя по настроению президента, только о визите посла, но не о содержании беседы». Раскрыв папку, госсекретарь достал вложенный листок и протянул президенту. Тот, не убирая ироничного выражения с лица, принял бумагу и углубился в чтение. Закончив читать, посмотрел на Адельсона уже безо всякой иронии:

– Как это понимать?