Я уже прожил жизнь. Но получил второй шанс.
Снова 1966 год. Я живу в СССР. Теперь не хочу славы и богатства, как прежде.
Хочу, чтобы и через двадцать пять лет советские школьники мечтали стать не бандитами и валютными проститутками, а врачами и космонавтами. Хочу, чтобы Юрий Алексеевич Гагарин дожил до следующего тысячелетия. Хочу, чтобы в советской колонии на Марсе зацвели яблони.
Фантастика?
Реальность.
Потому что у меня есть Эмма
Цикл Таких не берут в космонавты на сайте Попаданец
Таких не берут в космонавты 1
Глава 1
- Василий, вставай! Мама и папа уже ушли! Ты снова не услышал будильник!
Смутно знакомый женский голос звучал будто бы рядом со мной. Звонкий.
«По-русски говорит», - подумал я.
Открыл глаза. И тут же зажмурился от яркого света. Прикрыл глаза руками: в том числе и левой рукой – той самой рукой, которую парализовало в прошлом июле после второго инсульта. Я увидел над собой тёмное пятно на фоне белого потолка.
Моргнул – убрал с глаз пелену. Пятно превратилось в женское лицо. Симпатичное. Острые скулы, курносый нос, слегка раскосые карие глаза. Заплетённые в две косы русые волосы. Похожая на крохотную вмятину ямочка на подбородке.
«Иришка Лукина», - вспомнил я имя этой девчонки. Точнее, я вспомнил имя своей двоюродной сестры, на которую походила эта новая русскоговорящая сиделка. Именно такой (юной, с двумя тощими косичками) я и запомнил Лукину.
- Василий, - выдохнула сиделка, - вставай, иди умываться. Я уже разогрела завтрак.
Девица (выглядела она лет на шестнадцать-семнадцать) пару секунд с интересом разглядывала моё лицо. Словно лежавший на койке наполовину парализованный семидесятилетний мужчина показался ей интересным зрелищем.
- Проснулся? Молодец.
Голова сиделки исчезла – я увидел над собой незнакомый потолок (вовсе не тот, который раньше был в моей палате). Почувствовал слабый запах дешёвых женских духов и с детства знакомый аромат жареной на растительном масле картошки.
Чуть приподнял голову (ощутил лёгкое головокружение), увидел неплотно прикрытое оранжевой шторой окно, не похожее на окно в моей палате. За окном разглядел украшенные шапками снега ветви дерева и затянутое серыми облаками небо.
Повернул голову – увидел стены, оклеенные тонкими светло-бежевыми обоями (из-под которых местами проступали газетные заголовки). Обнаружил, что лежу на старинной металлической кровати (пружины подо мной скрипнули).
Комнатушка мне показалась крохотной: раз в пять, а то и в семь меньше моей прошлой палаты в гейдельбергской клинике. Я напряг память. Но так и не сообразил, куда, зачем и почему меня перевели. Подумал: «Хорошо, что очнулся не в морге».
Я вспомнил, что вчера перед сном у меня побаливала голова. Будто перед очередным инсультом. При помощи Эммы (виртуального помощника) я озвучил свои жалобы улыбчивой сиделке. Мне сделали укол… Что случилось потом?
Я снова пошевелил левой рукой. Она послушно ожила, будто и не пролежала без движения полтора года, появилась у меня перед глазами. Я повертел кистью, поднёс к своему лицу обе руки – заслонил ими яркий прямоугольник окна.
