Александр Башибузук. Хроники Горана 1. Прознатчик

Бледное как снег лицо, курчавая бородка и слипшиеся от пота русые пряди, прикрывающие высокий лоб. Молодой мужчина лежал с закрытыми глазами, мощные, перевитые жгутами мускулов руки безвольно распластались поверх мехового одеяла.

Неожиданно он дернулся, словно в судороге, и открыл глаза.

– Ты смотри, быстрый какой… – Женщина в глухом плаще с капюшоном, стоящая возле кровати, коротко усмехнулась и быстро провела рукой над головой парня. Раздался едва слышный звон, прозрачное облачко, состоявшее из мельчайших серебряных снежинок, сорвалось с маленькой ладошки и осело на лицо мужчины. Живые, полные возмущенного непонимания глаза медленно потускнели и закрылись.

Женщина постояла мгновение возле кровати, потом плавно, с изящной грацией развернулась и подошла к алтарю, на котором стояла искусно вырезанная из белого мрамора маленькая статуэтка, изображавшая обнаженную девушку, от ступней до пояса обвитую гирляндами цветов.

В комнате раздался грудной мелодичный голос:

– Госпожа Дея, верная слуга твоя преклоняется перед тобой и просит принять новую душу в лоно твое…

 

Звериные острова. Остров Быка. Предгорья Черного хребта.

9 Лютовея 2001 года от восхождения Старших Сестер. Вечер

Бархатная обволакивающая темнота резко сменилась ярким пронзительным светом, вышибающим из глаз жгучие слезы. Глаза закрылись сами по себе, но через мгновение я попробовал их открыть вновь, с трудом пересиливая желание уйти в спасительный мрак, несущий забвение и покой.

Почерневший от времени потолок, обшитый тесанными вручную досками. На столбе, украшенном грубыми резными узорами, под самым потолком висит на гвоздике связанный толстыми нитками пучок сухой травы с крупными, фигурными продолговатыми листьями. Паучок пробежал по узорчатой паутинке… Паутинке?

Я захотел протереть глаза… и чуть не заорал от радости, граничащей с животным ужасом. Мускулы сработали, и рука выполнила приказ. Рука выполнила приказ!!! Рука выполнила…

Радость сменилась диким разочарованием. Сон, опять сон… Сознание не хочет мириться с суровой действительностью и тешит себя спасительными грезами, позволяющими хоть на миг вырваться из неотвратимо надвигающегося безумия. В бессильной обиде, на себя и весь мир, опять сжал веки.

– Проснулся? – Грудной, мелодичный женский голос показался мне совсем незнакомым, но удивительно приятным. К тому же он каким-то невероятным образом смешивался с пряным ароматом мясного бульона, разбавленного запахом костра. Странное сочетание…

– Проснулся, спрашиваю? – В голосе прозвучали нетерпеливые и требовательные нотки.

– Проснулся, – машинально ответил я и не узнал собственного голоса. Мало того, я не узнал языка, на котором сказал эту фразу, и вдруг стал понимать, что неизвестная девушка говорит на том же языке. Отрывистом, полном гласных звуков, совершенно незнакомом мне, но все равно вполне доносящем смысл сказанного.

– Вот и молодец. Теперь вставай и иди есть… – Надо мной возникло миловидное округлое женское личико с большими немного раскосыми глазами и собранными от висков в две толстых косы темно-русыми волосами.

– Ты кто? – быстро спросил я, стараясь воспользоваться последними мгновениями пред грядущим безумием. В том, что оно наступит, сомнений уже не оставалось. Все не так, все непривычно, вплоть до холодных судорог, железной хваткой охватывающих разум.

Сложенные из массивных валунов низкие стены. Закопченные сучковатые балки, увешанные пучками сухих трав и связками чего-то непонятного, очень похожего на мелкие косточки. На стенах мохнатые шкуры, полки уставлены горшками, кривоватыми скляницами и мешочками. Грубо кованные стенные шандалы с бесформенными кусками чего-то светящегося ярким, мягким светом. В уголочке, между сундуков, каменный алтарь с тлеющей лампадкой подле женской фигурки, искусно вырезанной из какого-то белоснежного камня. Неправильно, я не должен здесь быть. Почему – не знаю, но не должен!..

И девушка… Ладная фигура, но совсем не хрупкая, полная силы, мощи и одновременно диковатой грации. Русые волосы, собранные в несколько кос, унизанных кольцами желтого, тусклого металла. Лицо немного простоватое, но милое, правильных очертаний, кажущееся немного скуластым, скорее всего из-за больших глаз с изумрудно-зелеными радужками, поддернутых уголками к вискам. Длинная черная юбка, в нее заправлена белая блуза с широкими пузырчатыми рукавами, овчинная безрукавка мехом наружу. На широком, проклепанном кожаном поясе – длинный широкий нож в потертых ножнах, слегка изогнутую рукоятку которого венчает черная голова непонятного зверя. Множество браслетов на руках и ожерелье из чеканных черных бляшек с медальоном в виде… странного, совсем не человеческого черепа с тремя рубиновыми глазами…

– Кто ты?.. – Я машинально повторил вопрос, не в силах воспринять окружающую меня действительность.

– Я? – слегка удивилась девушка, но потом улыбнулась и ответила: – Я Мала. Малена. Как ты себя чувствуешь?

– Чувствую? – Я с удивлением рассматривал свою руку. Толстое запястье, мощное предплечье, массивная мозолистая ладонь… Но как? Как я могу рассматривать свою руку, если я… что я? Ничего не помню. Знаю лишь, что раньше не мог рассматривать свою руку… Господи!!! Память внезапно вернулась, и я словно со стороны увидел мертвенно-блеклую больничную палату, множество непонятных медицинских приборов и высохшее, словно мумифицированное, мужское тело на кровати. Лицо не рассмотрел, мешала кислородная маска, но был совершенно уверен, что это я… Да, я, некогда здоровый, полный жизненной энергии, превратившийся волей судьбы в усыхающее растение… Но почему? Как? Эти фрагменты напрочь исчезли из памяти.

– Вспомнил? – Малена уже отвернулась к очагу и что-то помешивала длинной деревянной лопаткой в закопченном котелке, висевшем над большим очагом, обложенным диким камнем.

– Не все… – выдавил я из себя и, внутренне трепеща, попробовал сесть… и сел!!!

– И что же ты вспомнил? – Девушка споро собирала на стол: взмах тесака устрашающего вида – и с легким треском от большой круглой ковриги отделился ломоть ноздреватого, пахнущего легкой кислинкой хлеба, еще взмах – рядом лег второй.

– Практически ничего… – Я наконец обратил внимание, что на мне надета рубаха из грубого домотканого холста, вышитая немудреными, слегка напоминающими скандинавские, узорами по вороту. И той же ткани широкие свободные порты. Неожиданно в голове возник вопрос и сразу же прозвучал в голосе: – Скажи, Мала, а как меня зовут?

– Как тебя звали раньше, я не знаю. – Малена плюхнула половник дымящегося, источавшего дивный аромат мясного варева в большую глиняную миску. – А сейчас тебя зовут Гор.

– Гор… – Я попробовал проговорить это имя, словно пробуя его на вкус. – Гор… А кто этот Гор… был?..

– Дурак, – категорично выдала Малена и с хрустом раздавила несколько зубков чеснока, придавив их клинком тесака к доске, на которой рубила хлеб. Собрала остро пахнущие комочки на лезвие и аккуратно, поровну распределила по мискам. После чего посмотрела на меня и еще раз повторила, на этот раз, добавив определений: – Дурак. Слабоумный. Тупой. Лишенный разума. – Девушка помедлила и с некоторым самодовольством добавила: – Раньше был…

– Поясни… – Я себя в этом обличье не ощущал дураком. Совсем наоборот, мысли отличались невиданной ясностью.

– Ты встаешь? – В голосе Малены опять проскочили нотки нетерпения. – Да вставай же ты…

Мысль о том, что надо встать, резанула непонятным страхом, впрочем мгновенно сменившимся такой же непонятной уверенностью. Встать? Да это же просто… Мозги подали команду телу, и оно послушно встало. Упруго, быстро и ловко – как отлаженная, хорошо смазанная машина… Господи!!! Я краем глаза уловил свое отражение в большом зеркале, обрамленном резной причудливой рамой. Повернулся – и чуть не потерял сознание… На меня смотрел молодой мужик с рублеными, немного резковатыми чертами лица – совсем молодого лица, если бы не сеточка морщин, тянувшаяся от уголков глаз. Целая копна волнистых русых волос, саженные, чуть покатые плечи, мощная шея… Это я? Я? Но как?..

– Что, нравишься сам себе? – Ко мне подошла Малена и по-хозяйски, как свое имущество, похлопала по спине. – Да-а… – протянула она, – всем хорош был Гор, окромя головы своей пустой. Но этот недостаток я исправила. Кажется, исправила.

– Спасибо. – Мое сердце выбивало бравурные марши, но разум, на удивление, остался холоден. Напрочь пропали беспокойство и сомнения, а страх сменился ледяной уверенностью.

– Отработаешь, – обыденно бросила девушка и добавила: – Обязательно отработаешь. А теперь пошли есть. Вечереет, пора уже.

Я прошлепал босыми ногами по тканым половикам, остро ощущая каждый узелок, каждую ниточку, и сел на табурет возле мощного, сбитого из тесаных плах стола. Деревянная, потемневшая от времени ложка зачерпнула дымящейся жидкости, покрытой янтарным слоем жирка.

– Оу-мм… – Я чуть не задохнулся от острого, на грани сексуального, гастрономического наслаждения. Не помню я… не помню такого наслаждения от еды. Такое впечатление, что не ел неделю… нет – месяц!

– Вкусно? – гордо поинтересовалась Малена, отмахнула тесаком от большого кусмана вареной мясной мякоти его добрую половину и, наколов на острие, подала мне. – Держи… да не спеши ты…

– Рассказывай… – Я руками разодрал огненно-горячее мясо, присыпал серой крупной солью и, положив один кусок на ломоть хлеба, яростно вцепился в него зубами.

– Требовать будешь у мамаши своей… – Лицо Малены полыхнуло недовольством, но почти мгновенно сгладилось. – Так уж и быть. Расскажу. Жил был Гор… Горан, сын Ракши. Красивый, могучий парень, но полный никчема. Давно бы изгнали бедолагу – ведь дурак совсем, но его покойная мать приходилась сестрой Усладе, старшей жене Збора – нынешнего старшины рода. Поэтому и оставили. Толку от него не было никакого. Силищи немерено, бревна об колено ломал, а боялся любого громкого окрика. Помыкали им все. Даже сопливые ребятишки, не говоря уже о мужиках, завидующих облику и силе, не тому даденных. Испытание он, само собой, не прошел, даже не допустили. К воинскому делу – соответственно. Да и какой из него боец? Тут главное – дух, ан нет, отсутствовал он у Горана. Опять же разумом его Старшие Властительницы обидели, а какой вой без мозгов? Правда, парень он был исполнительным, безотказным. Любую работу за радость считал. Вот людишки и пользовались дармовой силушкой немилосердно. Бабы, особенно вдовушки, сначала привечали Гора, понятно зачем, но и здесь толку никакого не случилось. Ему хоть сиську в рот сунь, лыбится и совсем не понимает, что от него требуется. А бабы-то, они народец подлючий: как поняли, что пользы от него в этом деле как от козла молока – стали изводить парня всячески, шпынять немилосердно, пакости строить да мужиков подговаривать, будто беду он приносит. Вот так-то. Ах да… совсем забыла… немым он был – мычал только…

Мала замолчала, аккуратно отрезала кусочек мяса, наколола его на двузубую вилку и отправила в рот. Медленно прожевала и продолжила:

– А вот что дальше было, тебе знать незачем. Скажу лишь только, что забрала я его. Забрала и сотворила должное. То, что мне предначертала Дея…

Я слушал Малену краем уха, оставаясь абсолютно равнодушным к злоключениям бедолаги Горана. Даже не волновало, что этим Гораном был я сам. Сознание занимало другое: я начал вспоминать себя прежнего – покадрово, как в комиксе. Пролетели редкие кадры, и все окончилось картинкой, которую я уже видел. Только теперь она дополнилась тюремными решетками в больничной палате.

Это все? Все, что мне стоит знать из своей прежней жизни? А как же?.. Я понимаю, что вспомнил не все – только знаковые события. Но… но неужели больше ничего не было? Неужели я так глупо и пусто прожил жизнь? Усилием воли попытался вспомнить, даже зубы стиснул от напряжения, но ничего не получилось, и я вынужден был констатировать: да, больше ничего не было – этими кадрами можно охарактеризовать всю мою прошлую жизнь. Пустую, ненастоящую, зря прожитую в погоне за фальшивыми идеалами. А вообще… получается, что у меня и не было… идеалов этих. Обманки одни.

Злости не ощущал, оставался абсолютно спокойным, только где-то глубоко промелькнула легкая обида на себя – промелькнула и пропала. То, что меня непонятно каким образом занесло в чужое тело – даже, возможно, в другой мир, абсолютно не волновало. Никак, никоим образом, даже наоборот, появилось некоторое удовлетворение: удовлетворение тем, что я жив и могу еще раз попробовать. Попробовать достойно прожить свою жизнь.

– …держи…

Я очнулся и увидел в ручке Малены черную, чеканенную странными узорами стопочку.

– Выпьем… – Девушка стукнула своим стаканчиком об мой и, закрыв глаза, лихо опрокинула его в рот. Смешно сморщилась и сразу потянулась за кусочком хлеба.

Я молча выпил и моментально почувствовал, как по телу разливается жаркая волна, в голове зашумело, в висках словно звякнули серебряные колокольчики.

– Что это? – Я попытался идентифицировать среди коллекции своих ощущений содержимое стопки, и не смог. Похоже на спирт, но мягче и абсолютно без вкуса. Разве что наблюдается очень легкое, почти неощутимое хлебное послевкусие.

– Великоградская тройная огневица… – небрежно бросила Малена и, выбрав в плошке сморщенный соленый огурец, аппетитно им хрумкнула. – Монаси великоградские творят.

– Водка? – Я последовал примеру девушки и чуть не скривился: огурчик оказался огненно-острым и одновременно кислым до невозможности. Но вкусным!!!

– Какая «водка»? Что такое «водка»? – заинтересовалась Малена и, забрав у меня миску, плеснула туда еще половник бульона. – Что-то из твоей прежней памяти?

– Да. Так ты все знаешь? – Я с легким удивлением обнаружил, что мне не хочется много говорить. Все вопросы и ответы получались односложными, короткими. Тем не менее я умудрялся вполне удачно выражать свои мысли.

– Смотря что. – Мала секунду поколебалась и опять наполнила стопки из большущей квадратной бутыли черного стекла. – Кем ты был раньше – не знаю. Знаю лишь только, что в своем старом мире ты был лишним.

– А в этом?

– Как получится… – усмехнулась Малена и повторила: – Как получится…

– Зачем ты это сделала? И как?.. – Мне почему-то это было совсем неинтересно, но вопрос все же прозвучал. Как бы по инерции.

– Такова была воля одной из Сестер. А как? Честно говоря, я сама не очень понимаю. – Мала пожала плечиками. – Да и не хочу понимать. Сестры плетут кружева предначертаний невидимыми для смертных. И тебе не надо понимать. Просто радуйся новой жизни и постарайся прожить ее с достоинством.

– Мне надо многое узнать про твой мир.

– Спрашивай.

– Кто ты, Мала?

– Яга, – обыденно ответила девушка, – ягушка, ежка, ворожка, ведуница… По-разному таких как я называют. А еще нас кличут колдовками и ведьмами.

– Баба-яга… – проговорил я вслух мелькнувшее в голове название. Вот только что оно значит?

– Бабы коров за вымя дергают!.. – неожиданно зло прошипела Мала. – Язык попридержи, а то…

– Не злись… – успокаивающе поднял я ладонь. – Я даже не помню, что это слово означает.

– Так бы и сказал, – улыбнулась девушка и стрельнула глазками на бутыль. – Ну что, по последней?

Я прислушался к своему новому телу и решил, что совсем не против пропустить еще стопку этой «великоградской тройной». Голова ясная, по телу пробегают теплые волны, постреливая огненными искорками в руки и ноги, хочется улыбаться. Так почему бы и нет?

– Давай. А на каком языке мы говорим?

– Ославский. На нем все Звериные острова говорят, – пояснила Мала и добавила на стол еще несколько плошек с заедками. – Мы сейчас находимся на острове Быка – он самый большой. Еще есть Волчий, Гадючий, Медвежий острова, остров Тура, Орла, Куницы. Ну и еще множество мелких. Народ, проживающий здесь, зовется ославы, иногда нас еще называют чудины, но за это слово, неосторожно брошенное на Островах, могут убить. Не любит местный народец его – оскорблением считают.

– А ты тоже ослава? – поинтересовался я, зачерпнув ложкой ледяной квашеной капусты, пересыпанной клюквой. – Глаза…

– Заметил, да? – Мала кокетливо глянула в зеркало. – Нет, но считаюсь словеной. Надо говорить «словена», а не «ослава». Мужик – словен, девка – словена или словенка. Вместе они – ославы. Понял? Да, у нас все по женской линии считают. Деда моего бабуля в походе поимела – из Лесного Края он был – сами себя они называют – народ Ветвей, или алвы. – Малена хихикнула, убрала прядь волос и подмигнула: – Видишь раскосые глаза? От деда достались, кровь алвов крепка-а-ая. Ценится…

У меня немедленно в голове родилась непонятное слово, и я невольно перебил Малену:

– Эльфы?

– Какие такие «элфы»? Не знаю никаких «элфов», – с улыбкой передразнила меня немного захмелевшая Мала, а потом очень серьезно посоветовала: – Ты бы уже заканчивал чушь пороть. Забудь все и живи новой жизнью. Народец на Островах горячий, могут, не поняв, оскорбиться да и прибить походя. А на материке мигом на костер угодишь за слова непонятные: значит, еретические. У них сейчас Белый Синод начал свирепствовать, за ереси борзо взялись. Понял?

– Понял, – коротко ответил я. – Ну так что там с дедом?

Мала одобрительно кивнула и, закинув в ротик ягодку, продолжила:

– Ценятся мужчины алвов среди женщин народа ославов. Красивые, ласковые, семя сильное, дети здоровые получаются. Однако взять их силой очень трудно, почти невозможно – все поголовно владеющие, хитрости непревзойденной, да еще воины отменные. Не знаю, как бабка сладила, но мама говорила, что на Островах она была самой первой красавицей и признанной воительницей. Так вот, она вернулась из похода уже пузатой. Благополучно родила мою маму, а потом и сгинула в очередном набеге. Матушка-то за словена пошла, но кровь деда уже перебить не получилось.

– Что значит «владеющие»? – на всякий случай уточнил я. В голове мелькнуло слово «магия», но озвучивать его я не стал.

– Владеющие Силой, – обыденно пояснила Мала. – Разными формами стихий, проявлениями Эфира и иных Пределов. Чародеи и чародейки.

– Маги? Владеющие магией?

– Не знаю такого слова… – помотала головой девушка. – Сказала же, владеющие Силой, или чародеи.

– А ты? – Я испытующе посмотрел на девушку.

– Я Яга, – немножко грустно и почему-то торжественно ответила Малена. – Я другая. Меня владеющие своей не признают. Люди тоже за свою не считают, даже не разрешают жить рядом с ними, но и без меня не могут. Судьба мне быть одной…

– Как ты стала Ягой?

– Просто, очень просто. Пришла в селение Дрина, прежняя хозяйка, – обвела девушка рукой комнату, – и потребовала девочку. По обычаю имела право. К тому времени я уже сиротой осталась, вот обчество и сообразило лишний рот отдать. А потом, когда время пришло, Дрина мне передала дар, а сама ушла. Вот и все. И я так сделаю. Своих-то детей мы иметь не можем.

Я промолчал, рассматривая Малену. С виду веселая, беззаботная, но есть в ней что-то печальное.

– Знаешь что? – Мала неожиданно встала и достала из сундука большую, завернутую в кусок холстины книгу. – Держи, почитаешь перед сном. Тут много правды, но и без небылиц не обошлось. А я пойду, пора мне.

– Куда?

– По делам, – коротко ответила Мала и вышла в прихожую. Через время заглянула обратно, уже в длинной дохе и пушистой меховой шапке. – На улицу не ходи, ночь уже. Рудь тебя еще не знает, может помять ненароком.

– Кто такой Рудь?

– Лешак, – коротко бросила Малена и захлопнула дверь.

– Лешак? – Я немного постоял, пытаясь осмыслить возникший в голове образ корявого, поросшего ветками чудища, затем присел на кровать и развернул тяжелую книгу. На толстой коже обложки отливала серебром какая-то вязь, очень похожая на готический шрифт. К своему немалому удивлению, я смог ее прочитать: «Бестиарий и описание рас Мира Упорядоченного от преподобного Эдельберта из Великограда». Ну что же, почитаем…