Анна Дашевская. Лицо под маской

Я погладила ладонью шелковые обои и усмехнулась: мессере Джованни Дандоло сумел создать нечто непреходящее из временных материалов. Мрамор ведь тоже не вечен, «ржавеет золото, и истлевает сталь…»

Джованни выстроил свой дворец на острове посреди лагуны, дабы никто не смог войти в его дом незваным. Все пятьсот шестнадцать лет своей жизни мессере Дандоло, маг воды, один из десяти соправителей Серениссимы, до смерти пугал врагов и был, говорят, невероятно милостив к друзьям и просто к слабым. Недаром на его личном гербе рычал золотой лев, защищающий детеныша.

Странный, вообще говоря, набор качеств для венецианского патриция.

Жаль, что я на двести лет опоздала со своим рождением, думаю, я бы стала его горячей поклонницей.

Увы, единственный сын великого мага погиб совсем молодым при загадочных обстоятельствах, а внук обладал весьма слабыми способностями к магии. В дедовом палаццо Руджеро Дандоло предпочел устроить отель, передал управление им наемному персоналу, а сам переехал в империю Новый Свет.

Комната, в которой я разместилась, была когда-то малой гостиной супруги мессере Джованни, Франчески; с тех времен сохранились высокие, слегка облупившиеся зеркала между стрельчатыми окнами, зеленые шелковые обои, золоченые обводы дверей, фреска на потолке и десюдепорт, изображавшие модных когда-то пастушек и пастушков. С того же времени остался и мраморный камин, растопленный сегодня по случаю холодного февральского ветра со стороны лагуны.

Камин доедал последние страницы моей статьи, которую я уже не стану отправлять в «Вестник магической косметологии и пластической хирургии».

Возвращаясь в свой номер после завтрака, я рассеянно кивнула человеку на ресепшене и сделала шаг в сторону лестницы, когда портье окликнул меня:

– Синьора! Простите, ваша почта!

– Почта? – удивилась я. – Странно, я вроде бы не жду никаких известий…

– О, синьора, это местная почта. Из Ка’Градениго.

Еще более странно. Я очень удивилась бы, получив известия из клиники или из дому, поскольку просто сбежала из Бостона, не оставив координат. Но письмо от кого-то в Серениссиме, городе, где я впервые?

Я взяла конверт. Плотная рельефная бумага, в правом верхнем углу вытиснен зеленым и золотом герб: грифон, держащий в клюве оливковую ветвь. Под грифоном девиз: «Post tenebras lux». Четким почерком на всеобщем адрес: «Отель “Палаццо Дандоло”, синьоре Хемилтон-Дайер». Надо же, даже имя не переврали.

Портье протянул мне резной костяной нож для бумаг.

– Спасибо, – улыбнулась я и вскрыла конверт.

Письмо было написано (да-да, написано, а не напечатано!) тем же четким почерком на бумаге с тем же гербом и приглашало синьору Хемилтон-Дайер, то есть меня, посетить Chiocollata Danzante завтра вечером, после десяти, во дворце Градениго. Приглашение было на двоих.

– Очень странно, – я посмотрела на портье. – А что такое Chiocollata Danzante? Впрочем, нетрудно догадаться, шоколад и танцы, не так ли?

– Вы совершенно правы, синьора, – вновь поклонился портье.

– И что мне с этим делать?

– Подбирать костюм и маску, синьора. Вам удобно будет посетить ателье Флавиа сегодня в полдень? Тогда при необходимости останется еще время, чтобы подогнать платье.

– Ну… пожалуй, да, благодарю вас. Но подождите, ведь приглашение на два лица. Получается, я не могу идти на бал без спутника, а здесь, в Венеции, у меня нет знакомых!

– Это не проблема, синьора. Вас будет сопровождать accompagnatore temporaneo, в плаще и бауте разумеется.

Сопровождающий на один раз, перевела я для себя. Почему бы нет?

Начать новую жизнь с бала-маскарада, это, по крайней мере, оригинально. Я направилась было к лестнице, но портье продолжил говорить:

– Если позволите, синьора, я рекомендовал бы вам на три-четыре дня воспользоваться услугами consigliere… советчика, если можно так выразиться. Вы ведь не просто туристка, которая завтра упорхнет куда-нибудь в Галлию или Дойчланд. Вы здесь задержитесь, а значит, вам нужно знать, что стоит, а что не стоит делать там, – он кивнул в сторону лагуны, за которой высился Дворец дожей, – в Городе.

– Вот как… – я медленно вернулась к стойке рецепции. – И это будет тот же самый человек, который должен сопровождать меня на вечер с шоколадом?

Если он скажет «да», я немедленно уеду из этого отеля, поняла я. Но портье был искренне возмущен таким предположением:

– Ну что вы, синьора! Как можно! Встретьтесь с consigliere, это ни к чему не обязывает ни вас, ни, кстати говоря, его самого. Синьор Лаварди не со всеми соглашается работать.

– Хорошо, – я кивнула. – Давайте попробуем.

– Благодарю вас, синьора! Думаю, через час-полтора он приедет.

– Скажите мне еще вот что, синьор… – я поискала на лацкане его форменного пиджака табличку с именем, но ее не было.

– Меня зовут Антонио, синьора.

– Синьор Антонио, а почему никого нет? Мы с вами беседуем уже полчаса, и за это время никто не выходил сюда, в лобби.

Портье позволил себе снисходительную ухмылку.

– Дело в том, синьора Хемилтон-Дайер, что все эти люди, – он очертил рукой круг, захватывающий, кажется, всю территорию отеля, – все эти tedesci и другие туристы отправились на Сан-Марко смотреть полет голубки. Пфф! Церемония для плебса! Вы увидите совсем иную Серениссиму.

Вернувшись в номер, я перечитала приглашение и снова удивилась красоте почерка. Значит, бал-маскарад… Говорят, костюмы и маски в венецианских ателье стоят целое состояние, а самые большие энтузиасты заказывают их за год. Вот просто в последний день карнавала приходят в ателье и придумывают то, в чем будут танцевать через год.

Цена будущего наряда меня не особо волновала, благодарение богам, денег у меня больше, чем нужно одинокой женщине, не ведущей светской жизни. Я унаследовала неплохое состояние от отца и получила еще одно после смерти мужа. Впрочем, даже если бы они ничего мне не оставили, я могла заработать своими руками и головой сколько угодно: пластические хирурги, владеющие еще и медицинской магией, бедными не бывают.

Наверное, я задремала в кресле у окна с видом на город, иначе почему от резкого звонка внутренней связи сердце мое заколотилось, как заячий хвост?

– Синьора Хемилтон-Дайер, вас ожидают в баре нашего отеля, – сообщил мягкий женский голос.

И что я так всполошилась?

В конце концов, если мне не понравится этот синьор… как его? Лаварди, я всегда могу мило улыбнуться и сообщить, что у меня изменились планы. Мои планы могут измениться даже так сильно, что я закрою чемодан, отправлюсь на станцию и сяду в первый попавшийся поезд.

Я ополоснула лицо холодной водой и взглянула в зеркало. Увиденное мне не понравилось.

 

Синьор Лаварди был похож на любимого дядюшку. Ну, у меня лично был именно такой любимый дядюшка, двоюродный брат отца. Дядю Руфуса в семье никто и никогда не принимал всерьез. Вот он точно так же осыпал сигарным пеплом лацканы пиджака, и цветной шелковый платок в нагрудном кармане, и морщинки у уголков глаз у него были похожие.

Consigliere встал, здороваясь, и оказался высоким и худым, словно складной метр.

– Итак, синьор Лаварди? – спросила я самым деловым тоном.

– Итак, синьора, – передразнил меня собеседник и неожиданно засмеялся. – Я весь в вашем распоряжении. Как мне сообщил наш дорогой Антонио, у вас завтра Chiocollata Danzante в Ка’Градениго и для начала вам нужно подобрать наряд?

 

Ателье Флавиа сверкало витриной на calle de le Becarie, однако гондола подвезла нас к водному подъезду, со стороны sotoportego de ca’Dorso. Я уже знала, что вход с воды считается здесь более почетным. За двадцать минут в гондоле от причала «Палаццо Дандоло» до этого sotoportego синьор Лаварди успел рассказать мне о некоторых тонкостях жизни в городе; пожалуй, возникло ощущение, что информация меня уже переполняет.

Хозяйка ателье, синьора Паола Флавиа, смотрела на меня без особой приязни, постукивая указательным пальцем по выпяченной нижней губе. Потом повернулась к моему сопровождающему, и пальцы ее быстро замелькали в воздухе, ведя разговор на тайном языке жестов. Я не удивлялась: два моих старших кузена освоили подобный язык во время службы в армейской разведке и кое-каким жестам даже научили меня. Синьор Лаварди отвечал редко и коротко, но, по-видимому, был убедителен, так что через короткое время дама вновь посмотрела на меня и сказала вслух:

– Ну, хорошо. Значит, Chiocollata Danzante, и будет это завтра.

– В Ка’Градениго, Паола, – многозначительно сказал мой consigliere.

Обойдя меня, будто колонну, она задумчиво постучала себя пальцем по подбородку.

– Серые глаза, светлая шатенка, кожа чуть смуглая… Вы, наверное, носите голубое и синее, синьора?

В ее голосе мне послышалось слегка прикрытая снисходительность, я разозлилась и ответила резко:

– В основном я ношу зеленое! Хирургическую робу. А в свободное время, которого немного, надеваю джинсы и то, что попадется под руку.

– Понятно, – откликнулась синьора Флавиа, нисколько не обидевшись. – Черное и белое, вот так мы попробуем. Джованна! Принеси «герцогиню Сфорца» и все, что положено!

Я хотела упереться: что такое, вокруг полно дивных платьев всех цветов радуги – малиновые, золотые, бирюзовые, – а меня, словно монахиню, упихивают в ахроматическую гамму. Но потом мне стало любопытно, что ж за платье названо именем знаменитой герцогини?

Черный шелк, шитый серебром. Белое кружево манжет и широкого стоячего воротника, сверкающее серебром и мелкими стразами. Черный плащ с объемным капюшоном и треуголка, отделанная серебряным галуном.

И корсет, мамочки!

– А неплохо, – с одобрением сказала синьора Флавиа, осматривая меня со всех сторон. – Весьма неплохо. Осталось подобрать маску.

– Возможно, у госпожи Хемилтон-Дайер есть какие-то предпочтения? – вежливо поинтересовался синьор Лаварди, одновременно продолжая выплетать пальцами кружево тайной речи.

– Джованна! Принеси второй и третий наборы! – закричала хозяйка ателье, и еще прежде, чем эхо ее голоса затерялось в складках платьев, немолодая помощница внесла две подставки с масками.

Я затаила дыхание. До меня вдруг дошло, что с завтрашнего дня в этом городе можно не снимать маску вообще. Быть без лица. Без имени. Без биографии, анкетных данных, перечня научных достижений, списка использованной литературы. Медленно я протянула руку к белой маске, полностью закрывающей лицо. Нижняя часть ее была выдвинута вперед длинным и довольно уродливым клином.

– Это баута, синьора, – мягко проговорил Лаварди. – Отличный выбор, именно то, что нужно к tricorno. Только, позволю себе заметить, белую бауту носят летом, зимой же полагается черная. Вот, например, такая.

И он протянул мне черную маску, украшенную алыми ограненными кристаллами.

 

Я приложила маску к лицу и повернулась к зеркалу. Там отражалась совершенно не знакомая мне дама, лицо которой искажал и немало уродовал клин, клюв, выпяченный подбородок. Мой глаз хирурга, специалиста по красоте, это резало ужасно.

– Синьор Лаварди, а почему эта… баута имеет такую странную форму? – спросила я, пока госпожа Флавиа завязывала на затылке ленты маски, закрывала мои волосы шелком и кружевами и водружала треуголку поверх платка.

– Это очень просто, синьора. Благодаря этой детали, кажущейся вам столь странной, вы сможете есть и пить, не снимая маски. Кроме того, она изменит ваш голос.

– Изменит голос, – повторила я, продолжая глядеть, как в зеркале приобретает пугающую реальность черно-белая фигура, на бауте которой сверкают алые капли. – Очень интересно. Скажите мне вот еще что, я ведь могу носить и мужской костюм?

– Разумеется, синьора! – ответили в один голос мои советчики.

– Тогда хотелось бы примерить… ну, скажем, вот этот, – не глядя, я ткнула пальцем и попала в лазурно-синий камзол, отделанный бледно-голубым шитьем и белоснежными кружевами.

 

В гондоле синьор Лаварди снова сел напротив меня и спросил:

– Могу ли я предложить вам отличное место, чтобы пообедать? Вам понравится.

Я взглянула на часы: оказывается, в ателье мы провели гораздо больше времени, чем я предполагала, стрелка подползала к половине шестого. Ну да, уже почти стемнело…

– А нас сейчас покормят где-нибудь? – с сомнением спросила я. – Мне говорили, что в Лации все рестораны закрываются в половине третьего и будут открыты уже только к вечеру. Вообще-то, конечно, есть хочется.

Есть хотелось просто зверски, честно говоря. Завтрак был давным-давно, еще утром, а с тех пор мне перепали только чашка кофе с крохотной печенинкой, принесенные одной из мастериц в момент смены костюма.

– Покормят, – кивнул мой consigliere. – Конечно, вам не принесут раззолоченного меню на десяти языках, что так любят туристы. Уж что приготовили сегодня, то и подадут. Но зато это будет настоящая венецианская кухня, никаких штучек с юга.

Слово «юг» было выплюнуто синьором Лаварди с таким презрением, что я поклялась себе самой страшной клятвой: никогда при нем не признаваться в своей любви к пицце.

Настоящая венецианская кухня на сегодня была представлена sarde e saor – сардинами, обжаренными в масле с луком, изюмом и орешками пинии. Их сменило risotto de go, затем хозяйка, суровая старуха в черных кружевах, подала телячью печень. Белое вино, чуть-чуть пенящееся, разливалось из холодного, запотевшего стеклянного кувшина. Третий его бокал привел меня в состояние примиренности со всем миром, которого так долго не удавалось мне добиться дома, в Бостоне.

Все-таки это была траттория, и хозяйка принесла счет – несколько нечитаемых закорючек на листке бумаги из блокнота в клеточку. Впрочем, сумма выглядела просто смешной, что-то полтора дуката за все, и я даже не стала разбирать написанное.

Мой спутник о чем-то вполголоса заговорил с женщиной, и я отошла к воде. Совсем узкая ria вытекала из-под горбатого мостика слева от меня и уходила под такой же мостик справа. Я смотрела на тот, что слева, где, освещенная фонарем, увлеченно целовалась парочка: девушка в пышных длинных юбках и ярком плаще и молодой человек в джинсах и куртке. Мой взгляд привлекло светящееся пятно на воде. Источник света неспешно выплыл из тени мостика. Когда он приблизился ко мне, я разглядела серебристую маску, повторяющую человеческое лицо; там, где была бы надета шляпа, горела свеча, перевитая черной лентой.

Наверное, я вскрикнула, потому что синьор Лаварди мгновенно оказался возле меня.

– Что случилось? – но тут он и сам увидел причину моего испуга и помрачнел. – Пойдемте, синьора Хемилтон-Дайер. Это послание адресовано не вам…

 

Когда гондола привезла нас в «Палаццо Дандоло», темнота залила лагуну. Небо было затянуто тучами, и гондольер озабоченно поглядывал вверх, торопясь достичь отельного причала.

– А что, плыть в дождь опасно? – поинтересовалась я.

– Нисколько, – бодро ответил синьор Лаварди. – Но если Массимо не успеет до дождя, мы с вами промокнем, и я буду недоволен.

Даже в слабом свете фонаря, висящего на свае, можно было разглядеть, как дрогнули плечи гондольера.

Впрочем, мы прекрасно успели: дождь обрушился на город в тот момент, когда за нашими спинами закрылась тяжелая дубовая дверь «Палаццо Дандоло» и навстречу с улыбкой поспешил уже известный мне Антонио.

– Добрый вечер, синьора Хемилтон-Дайер! Синьор Лаварди, buona notte! Синьора, ваши покупки доставили, Лидия разобрала пакеты и повесила все костюмы. Там в паре мест было слегка помято, она разгладила.

– Спасибо, – я удивилась. Вроде бы хозяйка ателье собиралась что-то еще подгонять по моей фигуре. И уже все привезли?

– Ну что же, – голос у синьора Лаварди был уставший, и меня начала грызть совесть. Он ведь раза в два старше меня, а я чувствую себя так, будто провела три серьезных операции… – На сегодня я прощаюсь с вами. Завтра, надо полагать, вы захотите прогуляться по городу? Я бы советовал вам начать с окрестностей Риальто, дойти пешком до Сан-Марко и вернуться в отель, чтобы пообедать и отдохнуть перед вечером. Массимо будет в вашем распоряжении.

– Спасибо, синьор Лаварди, я так и сделаю. Я хотела бы отправиться завтра на прогулку в костюме. Это не нарушит правила?

– Нисколько! С сегодняшней полуночи и до конца карнавала можно все, – consigliere улыбнулся. – Завтра будет солнечно и прохладно, не забудьте плащ и tricorno. Я приеду в отель вечером, к восьми часам, чтобы рассказать немного о завтрашнем Chiocollata Danzante, о Ка’Градениго и его хозяевах.

 

Усталость ли была тому виной, или лишним оказался тот самый третий бокал вина, но мне приснился сон. Это было странно уже хотя бы потому, что сны я никогда не помню. Наверное, вижу, все видят; но у меня обычно утром, после пробуждения, не остается даже отзвуков того, что я видела ночью. А вот сегодняшний сон запомнился, и запомнился в деталях…

Мне снилось, что я – кот. Не кошка, нет, во сне я твердо знала это. Кот по имени Руди.

Кот легко вспрыгнул на подоконник, проник в узкую щель приоткрытого окна, едва не запутавшись в легкой прозрачной занавеске, и наконец бесшумно спрыгнул на пол. В глубине большой комнаты спала, отвернувшись к стене, женщина. Предутренняя тьма скрывала все детали, даже цвет волос, но это и не было нужно незваному гостю: во-первых, он отлично видел даже в полной темноте, а во-вторых, и без того знал, что попал именно в ту спальню, куда было нужно попасть.

Окон в комнате было три: левое, через приоткрытую створку которого кот и просочился; правое, точно такое же, но плотно закрытое; центральное, более высокое, увенчанное стрельчатой аркой, кажется, и вовсе невозможно было открыть. Возле правого окна стоял письменный стол, именно он интересовал визитера. Руди запрыгнул на стол и обследовал стопку бумаг, лежащую слева; лапой аккуратно отодвинул верхние три или четыре листка и наконец добрался до предмета своего интереса. Письмо на плотной дорогой бумаге все еще несло какой-то свежий запах, то ли скошенной травы, то ли арбузных корок, то ли свежевыпавшего снега. Кот разжал пасть и аккуратно положил на письмо тонкую белую нитку, которую до этого держал в зубах.

Его миссия была выполнена.

Сидя на прохладном темном дереве столешницы, кот наскоро умылся, спрыгнул на пол и подошел к высокому, в человеческий рост, зеркалу в золоченой раме. В гладком стекле отразилась рыжая морда, желтые наглые глаза, порванное левое ухо, длинный полосатый хвост – словом, все, что и должно было быть.

Занавеска даже не шелохнулась, когда Руди снова оказался на подоконнике и вытек за окно. Ему предстояло забиться под сиденье так, чтобы, даже поправляя бархатные подушки, гондольер его не заметил, дождаться наступления утра и доплыть неучтенным пассажиром до Риальто, но это уже были мелочи.

 

Я проснулась рано, когда было совсем темно, серенький рассвет еще даже не думал стучаться в окна. Полежала минуту, пытаясь понять, откуда взялся рыжий кот и куда он делся. Потрясла головой, умылась, и только тогда сообразила: Руди бродил именно по этой комнате. Вот в это окно он влез, пока я спала, вот в это зеркало смотрелся. Ну да, конечно, и бумаги на столе сдвинуты и лежат совсем не так, как я их оставляла. Я подошла к столу, щелчком пальцев зажгла в воздухе неяркий фонарик и бегло, ни к чему не прикасаясь, осмотрела стол. Да, все верно: рыжий кошачий волос лежит на проспекте отеля.

Интересно, и каким образом получилось, что я смотрела сон глазами забравшегося ко мне в комнату кота?

Ладно. Проверим, что же он мне оставил.

При внимательном осмотре стало понятно, что тонкая белая нитка прилипла к приглашению на сегодняшний вечер в Ка’Градениго.

Погасив фонарик, я снова легла, закуталась в одеяло и стала размышлять. Об артефакторике я кое-что знаю, в моей работе без некоторых амулетов не обойтись. Что можно привязать к тонкой и недлинной нитке, шелковой, судя по блеску? В голову пришел только маячок. Ничего зловредного типа проклятия на болезнь или даже банальный насморк не привяжешь, слишком эфемерный носитель. Подглядывающее или подслушивающее устройство тоже не прокатит, формула заклинания просто не удержится на тоненькой ниточке. Наверное, удержалось бы что-то типа насланного пожара, но, опять же, на таком ничтожном носителе это заклинание должно было подействовать практически сразу за активацией. А после визита Руди прошло уже часа два, не меньше. Значит, все-таки маячок. То есть кто-то хочет на сегодняшнем вечере гарантированно опознать меня под маской.

Следующий вопрос: что делать с этой ниткой? Снять и выбросить или оставить и сделать вид, что я ничего не заметила? Стоит ли вообще мне опасаться того, что кто-то неведомый узнает меня среди нескольких десятков замаскированных дам и кавалеров?

Встречный вопрос: а что он может мне сделать? На балу, в ярком свете, или по дороге в лодке, при гондольере и сопровождающем, – да ничего, пожалуй. Уж если бы хотели навредить, ничто не мешало войти в номер, пока я сплю. Кот же вошел? Да и вообще, я не пятнадцатилетняя дебютантка, видывала всякое. Не хочу пугаться, хочу узнать, кто это сделал и зачем. И я снова заснула, теперь уже без сновидений.

 

После завтрака я переоделась в костюм – тот самый, мужской, лазурно-синий с кружевным жабо и манжетами. Заплела волосы в косичку, завязала синей лентой в тон камзола, подобрала покороче. И наконец, надев треуголку, подошла к зеркалу.

Ощущение было не таким, как в ателье. Я совсем по-другому себя увидела. Нет, поправка: в зеркале я видела не себя, а малознакомого молодого человека, одетого по моде былых времен. Прошлась по комнате, влезла в невысокие сапожки, купленные там же, у синьоры Флавии. Попыталась представить себе, как выйду на улицу в ярком, словно перо сойки, костюме и маске, и вдруг испугалась. Это я, Нора Хемилтон-Дайер, известный пластический хирург, вдова миллионера, дочь светской дамы из чопорного Бостона? Вот мои затверженные роли, куда ж я влезаю под свет рампы?

Еще минута, и я бы сняла костюм, поэтому, быстро нахлобучив треуголку, я схватила маску и выбежала из номера, будто за мной гнались.

 

Невозмутимый портье – сегодня это был не Антонио, а другой – пожелал мне приятной прогулки. Гондольер Массимо сидел на скамье возле причала, опираясь на стену павильона и надвинув на глаза шляпу-канотье с красной лентой. Я откашлялась, и он вскочил на ноги.

– Синьора, доброе утро! – вежливо поклонившись, Массимо успел окинуть меня вполне мужским оценивающим взглядом и одобрительно повел бровью. На душе у меня стало чуть легче: если гондольер не выказывает ни грана удивления, значит, мой костюм не так уж выбивается из нормальной действительности.

Гондола сегодня была другая – не просто узкая лодка с высоко приподнятыми носом и кормой, нет, в середине ее размещалась… будка? Маленький домик, вроде как в паланкинах, выкрашенный такой же черной краской, как и борта гондолы. Молодой человек подал мне руку, помогая шагнуть через борт, и я с удобством расположилась на алых бархатных подушках, глядя в окно.

Вчерашний дождь сменился солнцем, но не ярким, жарящим и всепроникающим. Сегодня Серениссима была залита рассеянным сквозь легкую дымку золотым утренним светом, окрашивающим поверхность воды и стены дворцов в нежные оттенки розового.

Массимо ловко накинул канат на полосатый причальный столбик, помог мне выйти из черной будки и перебраться на деревянные мостки причала.

– Я вам пока не нужен, синьора? – спросил он вежливо.

– Нет, я хочу прогуляться, – сказала я невнятно, так как в этот момент пристраивала на лицо маску.

– Тогда вот мой номер коммуникатора. Как только я понадоблюсь, звоните.

Поклонившись, он лихо перепрыгнул назад, на корму гондолы, и тут же отчалил.

«Коммуникатор, – подумала я, в ступоре сжимая бумажку с номером. – А взяла ли я свой коммуникатор?»

Похлопала по бокам камзола, с радостью обнаружила не только коммуникатор, но и другие предметы, связывающие меня с современностью: чековую книжку, мешочек с монетами, идентификационную карту, карточку с адресом отеля… Слава всем богам, сейчас февраль 2184 года от Открытия Дорог, и мой лазурный костюм сшит на вполне современной швейной машинке.

Я огляделась вокруг: вопреки моим мрачным ожиданиям, я не выглядела белой вороной. И синей тоже. В толпе вокруг были еще люди в самых разных старинных платьях и масках, в плащах, треуголках или кокетливых шляпках с перьями. На том берегу Гранд-канала уличный музыкант играл на скрипке, прямо передо мной на небольшом пятачке выступали жонглеры и акробаты. Люди смеялись, что-то выкрикивали, покупали и тут же надевали маски. Карнавал бурлил.

 

Пройдясь по мосту Риальто, я заглянула в расположенные на нем ювелирные и парфюмерные лавочки, но цены в них явно были рассчитаны на мимоезжих туристов. Потом, не торопясь, следуя указаниям ярких крупных указателей, нарисованных прямо на стенах домов, отправилась по направлению к площади Святого Марка. Свернула в какой-то тупик, увидела небольшую вывеску с изображением треугольника, вписанного в круг, традиционного знака артефакторов. Зашла туда… и пропала.

Вот же тьма, если бы я знала, что эти водные маги создают такие вещи, я бы давно сюда наведалась! Ну, например, амулет, останавливающий кровотечение строго на определенном участке операционного поля – какая ценная вещь, я-то знаю. Сколько раз делала ринопластику, поминутно осушая мгновенно заливающуюся кровью зону вокруг носа, столько и ругала наших артефакторов, не сообразивших сочетать зажим и водное заклинание. Я разбежалась было купить сразу десяток таких амулетов, чтобы отправить в клинику, но тут вспомнила, что могу туда и не вернуться… Еще ничего не решено.

Ну и ладно, неважно, для себя я возьму пару штук. Оперировать-то я ведь все равно не перестану. Мало ли что, вот завтра выйду к завтраку, а портье вручит мне письмо от какого-нибудь местного аристократа с просьбой немедленно помочь. Или, наоборот, от директора сиротского приюта…

В общем, у артефактора я провела часа полтора и оставила немалое количество денег. Попросив отправить покупки в отель, я вновь надела маску и пошла в сторону главной площади города. Потихоньку пошла, останавливаясь у каждой витрины и заглядывая в любую попавшуюся calle или rugetta. Столкнувшаяся со мной возле ювелирной лавки дама в нежно-розовом платье с кружевами зябко куталась в теплый плащ, но тем не менее мы долго обсуждали достоинства выложенных на белом бархате колец и ожерелий. Наконец я отправилась дальше, а дама в розовом, пробормотав что-то вроде: «Я же должна примерить», толкнула входную дверь ювелира.

На площадь я вышла как-то неожиданно для себя. Вот только что шла по узкой улочке-calle, то и дело задевая краем плаща такой же плащ, подол широкой юбки, кирпичную стену или чьи-то модные джинсы, – и вдруг в лицо ударил порыв соленого ветра, смешанного с волной музыки и запахом кофе, ванили и шоколада. Сверкнуло золотом и лазурью слева, и в один стук сердца я увидела собор, Кампаниллу, столики кафе, витрины, белые смокинги оркестрантов и широкую площадь, заполненную людьми. Самая элегантная гостиная Европы, площадь Святого Марка.

Остановилась, держась за спинку подвернувшегося под руку стула, потому что отчего-то замерло сердце, вздохнула поглубже…

– Чашку шоколада, синьора? – подлетевший официант уже отодвигал стул и усаживал меня лицом к площади.

Да, вот тут я высоко оценила выбранную мною бауту. Пусть в профиль физиономия в ней напоминает черного бульдога, написанного в стиле кубизма, зато она позволяет поднести к губам тонкую белую чашечку с шоколадом, а потом отправить следом за тягучим горьковатым напитком крохотное печенье с начинкой из орехов и апельсинового джема, или мармеладные ягоды, или белоснежные меренги…

Выцедив из чашки последние капли шоколада, я достала коммуникатор и вызвала Массимо. Кажется, за несколько часов прогулки я устала так, словно все это время простояла у операционного стола.

 

Свертки и коробки из лавки артефактора, два пакета с новыми масками, пухлый сверток с плащом… Сегодняшние мои покупки, уже доставленные в отель, занимали половину немаленького номера. Ужасно хотелось примерить плащ, он мне понравился необычайно – более широкий, чем мое домино, тоже черный, но с подкладкой насыщенного оранжево-розового цвета. Фокус в том, что плащ можно было вывернуть, и сразу стать другим человеком.

Я героически сунула все пакеты и сумки в шкаф, не распаковывая, и прилегла: до встречи с синьором Лаварди оставалась всего пара часов, а отдохнуть мне было просто необходимо.

 

Час сна, контрастный душ и чашка кофе, которую мне мгновенно принесли в номер, взбодрили дух и тело. Выходя в холл отеля, я даже слегка напевала.

Синьор Лаварди традиционно ждал в баре за бокалом белого вина. Расспросив меня о сегодняшней прогулке, он отодвинул бокал и сказал серьезно:

– Итак, синьора, сегодня у вас первый выход в свет в нашем городе. Самые главные правила поведения, когда вы в маске: ничему не удивляйтесь вслух и ничего никому не обещайте. Насладитесь хорошенько музыкой, танцами, ужином. Перестаньте на один вечер быть такой серьезной.

– Я постараюсь.

– Ваш сопровождающий на сегодня будет ждать вас в лобби отеля сегодня в десять вечера. Он будет в бауте и черном домино и передаст вам от меня записку для хозяйки дома. Danzante заканчивается примерно в четыре часа утра, но вы можете вызвать Массимо в любое время. Вам достаточно пробыть в Ка’Градениго хотя бы два часа.

– Неужели кто-то будет следить за тем, когда я уйду с бала? – я удивилась.

– Конечно, синьора! На вас будет смотреть множество глаз. Не одно и не два семейства уже включили вас в свои планы, и, вот увидите, завтра вам будет предложен богатый выбор поля для игры.

– Вообще-то я уезжаю через пять дней, – зачем-то сказала я.

– Посмотрим, – синьор Лаварди мягко улыбнулся. – Еще одно: если чье-то поведение покажется вам странным, озадачит вас, если какой-то поступок или жест вызовет у вас тревогу, сделайте две вещи.

Он отчего-то замолчал надолго, и я рискнула поторопить своего consigliere:

– Какие две вещи, синьор Лаварди?

– Ах да, – очнулся он, неловко улыбнувшись, и договорил: – Первое – ничем не отвечайте на обеспокоившее вас действие. Второе – подойдите к мажордому и скажите, что вы желали бы связаться со мной.

Вот интересно, это он сейчас меня пугал, предупреждал или заинтриговывал?

– А сопровождающий в этом случае помочь не сможет? – на всякий случай уточнила я.

– У него другая роль, – невозмутимо ответил мой consigliere. – Он сегодня только лишь маска, пешка, но не фигура.

– А я?

– А вы – определенно фигура. Только пока никто не знает, какая именно. И из какой игры.

 

Платье было подогнано просто безупречно. Почему-то мадам Лафорж, моя бостонская портниха, никогда не может достичь такого идеального результата, хотя берет, кажется, не меньше, чем синьора Флавиа. Затянутая в черный шелк талия казалась тоненькой, как у юной дебютантки, серебряные кружева трепетали на груди. Черное кружево платка полностью скрыло волосы и овал лица. Глядя в зеркало, я сунула в кармашек в складках юбки узкий стилет, надела маску и водрузила на макушку треуголку. Вот теперь там отражалась та самая герцогиня Сфорца…

Прежде чем выйти из номера, я еще потренировалась подносить ко рту чашку, стакан с водой, виноградину – все получилось отлично.

 

Ка’Градениго сиял огнями. Моя гондола подошла к причалу дворца, Массимо зацепил причальный канат за полосатый сине-белый столб и ловко выскочил на дощатый помост. Церемонно отворив дверцу кабины, он подал руку моему спутнику. Тот вышел и в свою очередь склонился, подавая руку мне. Все это время лакей Ка’Градениго стоял, словно статуя, держа в руке пылающий факел. Покинув гондолу, я сделала два шага по ковровой дорожке, ведущей от причала к ступеням дворца. Украдкой оглядела свое платье – не помялось ли? Вроде нет… Положила левую руку на предложенный мне локоть и медленно пошла за факелоносцем.

Интересно, почему они освещают дорогу от причала в дом факелами, а не обычными магическими фонариками?

Пройдя по короткому полутемному коридору, мы вышли в холл, и я даже зажмурилась: вот здесь не было недостатка в свете. Не фонарики, а целые фонари сияли разноцветными шарами, отражаясь искрами и лучами света в зеркалах, позолоте рам, хрустальных подвесках люстр, пробегали бликами по полированному разноцветному мрамору и возвращались к драгоценностям и золотому шитью гостей, неторопливо поднимающихся по широким изгибам лестницы. Арлекин и Коломбина, хозяева сегодняшнего вечера, приветствовали входящих в дверях бального зала, и лакей в белом парике и малиновой ливрее подавал с поклоном бокал шампанского. В глубине зала на балконе играл оркестр, и первые пары уже кружились под знакомую музыку вальса.

Я отпила глоток из бокала и медленно пошла по залу вперед, рассматривая других гостей и отвечая на поклоны. Костюмы были разные и в то же время одинаковые; это был не столько костюмированный бал в том понимании, в каком их устраивали в бостонском светском обществе, а, скорее, вечер с тематическим переодеванием. Кое-кто их гостей оделся Арлекином, Панталоне или еще какой-то из масок комедии дель арте, но большинство выбрало для себя платье четырехсотлетней давности, времен Джакомо Казановы и Карло Гольдони. Зато относительное однообразие стиля искупалось цветом: вся радуга с ее тончайшими вариациями разлилась по бальному залу Ка’Градениго.

Оркестр замолчал, и в зал вошла цепочка бело-малиновых лакеев с подносами, на которых исходили паром чашки тонкого белоснежного фарфора; в зале восхитительно запахло шоколадом. Я невольно сглотнула слюну, вспомнив, что последний раз ела еще днем, в кафе на площади Святого Марка. По счастью, шоколад сопровождался крохотными, на один укус, закусками – профитролями с начинкой из паштета, икры или крема, сэндвичами размером с перепелиное яйцо, микропирожными и чем-то еще. Отправив по назначению последнюю хрустящую корзиночку с малиной, я вытерла руки горячей влажной салфеткой, невесть откуда возникшей передо мной и так же исчезнувшей, и поняла, что готова потанцевать.

Пройдя первый вальс со своим молчаливым сопровождающим, я довольно быстро потеряла его из виду. Впрочем, вскоре я вообще о нем забыла: вальс сменялся мазуркой, танго – паваной, только разноцветные камзолы мелькали перед глазами. Наконец я совершенно выбилась из сил и решила найти и попить воды, потом отыскать дамскую комнату и чуть-чуть отдохнуть. План этот был с блеском исполнен. Вот только, выйдя из помещения, которое в Ка’Градениго скромно обозначили как powder room, я ухитрилась свернуть не в тот коридор и уже через пять минут проклинала шепотом свой топографический кретинизм. Похоже, меня занесло в жилую часть дворца, не предназначенную для гостей бала. Здесь все выглядело менее парадно, но как-то очень по-домашнему. Я заглянула в одну из комнат – небольшая гостиная, где явно любит сидеть хозяйка дома, судя по портретам детей на каминной полке, оставленным на столике пяльцам с вышивкой, букетику примул в небольшой стеклянной вазе…

Надо искать выход в бальный зал, а то неудобно будет, если я наткнусь на кого-то из хозяев или даже слуг. Стоило мне подумать так, и я почти подпрыгнула оттого, что в комнате рядом раздались мужские голоса. Один говорил совсем тихо, почти бормотал, ни слова разобрать было невозможно. Второй, более низкий, ограничивался междометиями, но в его «угу» звучала явственная угроза.

Проклятое любопытство одержало верх, и я заглянула в чуть приоткрытую дверь между гостиной и соседней комнатой.

Двое мужчин без масок, но в таких же роскошных нарядах, как и прочие участники бала. Камзолы почти одинаковые, цвета мякоти темного винограда. У того, который сидит, одежда отделана тонким черным шнуром, и лишь на белой рубашке виднеется неширокая полоска кружев. Стоящий перед ним, тот самый, что и сейчас продолжал бормотать, захлебываясь, комкал и рвал роскошное серебряное кружево своих манжет.

– Довольно, – уронил сидящий в кресле, и второй замолк, буквально подавившись словами. – Хватит, Луиджи. Ты виновен, и я мог бы прямо сейчас приказать тебе умереть, но… будем считать, что te la sei cavata. Иди и будь готов завтра отправиться замаливать грехи в обитель Святого Христофора.

Небрежным жестом он отпустил своего собеседника – или надо было бы назвать его жертвой? – и перевел взгляд на ту самую дверь, за которой стояла я. Затем, встав, подошел к ней и открыл. Я почувствовала под маской, как мое лицо заливает густая краска. Ох, Великая Мать, кажется, последний раз меня ловили на подслушивании в возрасте трех лет…

– Итак, синьора, – с усмешкой проговорил мужчина, – проходите, присаживайтесь. Могу ли я предложить вам бокал вина?

Я присела в реверансе и молча сделала шаг вперед: говорить пока боялась, чувствуя, что голос может подвести. Осмотрелась вокруг, стараясь не особо крутить головой – ну да, еще одна гостиная, но, если можно так выразиться, с мужским акцентом. Панели темного дерева на стенах, карточный стол, крытый зеленым сукном, поднос с напитками…

Незнакомец за руку подвел меня к креслу, сам уселся напротив и взял бокал с красным вином.

– Не молчите, синьора, прошу вас. Заметьте, я не требую, чтобы вы сняли маску или назвались. Я даже не спрашиваю, что вы делали в гостиной моей сестры. Пойдите же и вы мне навстречу. Вина? Красное, белое? Шампанское?

– Белое, пожалуйста, – тихо проговорила я.

Глоток легкого Bianco di Custoza, сладковато-кислого, с запахом летних яблок, смягчил перехваченное горло, и я смогла говорить уже более свободно.

– Я прошу прощения, синьор. Моей целью вовсе не было что-то услышать или увидеть. В эту часть дома я попала совершенно случайно, просто не туда повернула в коридоре и искала, у кого спросить…

– Вы меня нашли. Спрашивайте.

Совершенно против моей воли язык мой (враг мой!) сам выговорил вопрос:

– А что значит «te la sei cavata»?

Мой собеседник расхохотался:

– Всего лишь «тебе удалось выкрутиться» на местном диалекте. Иногда мы предпочитаем говорить не на всеобщем, знаете ли…

– Да, я это заметила.

– А вы ведь не местная и, похоже, вообще издалека. Бритвальд? Русь? Норсхольм? Качаете головой… Новый Свет?

– Новый Свет, – согласилась я и, поскольку никакого секрета в этом не было, добавила: – Бостон.

– А! Ну, тогда я знаю, как вас зовут! Вы синьора Хемилтон-Дайер и остановились в «Палаццо Дандоло».

– Неужели Венеция – такой маленький город, что все обо всех знают? – спросила я с изумлением. – Ведь здесь сейчас, во время карнавала, толпы туристов со всего мира!

– Конечно, это очень маленький город, – мягко улыбнулся мужчина. – Нас, тех, кто живет на островах круглый год, немногим более ста тысяч. Всего сто тысяч – нобилей, аристократов и простолюдинов. Но о вас, синьора, я был осведомлен еще в тот момент, когда вы покинули борт «Царицы Савской».

– Вот как? Тогда мне хотелось бы узнать причины такого интереса к обыкновенной туристке… Ну, разве что вы являетесь главой местной ночной гильдии и планируете ограбление?

– Ни в коем случае, синьора, скорее уж наоборот…

Мне показалось, что мой собеседник собирается представиться, но в этот момент откуда-то из глубины дома послышались громкие и возбужденные голоса, и он, с досадой прищелкнув языком, встал, надевая простую черную полумаску.

– Прошу прощения, но мне нужно идти. Я обещаю, что мы встретимся еще, и я постараюсь ответить на все ваши вопросы. На все, на которые смогу ответить. А сейчас пойдемте, я провожу вас обратно в бальный зал.

Искомый зал оказался буквально за углом. Как я ухитрилась его не найти, не понимаю… Танцевать мне уже не хотелось. Загадочный собеседник занимал все мысли, и после того, как я дважды наступила на ногу партнеру в вальсе, стало понятно, что нужно отправляться в отель. Собственно, все запланированное сделано: шоколад попробовала, платье выгуляла, натанцевалась до упаду, записку синьора Лаварди хозяйке передала, небольшое приключение нашла… Или большое? Ладно, время покажет. Я сладко зевнула, благо под маской этого не видно, и отправилась искать своего сопровождающего. Впрочем, проблемы это не составило: стоило мне сделать два шага в сторону парадной лестницы, как высокая фигура в черном словно сама собой возникла за моим левым плечом.

В лодке я бессовестно уснула, едва закуталась в плащ, и проспала вообще все: дорогу по воде, высадку из гондолы и последующее путешествие на руках accompagnatore до номера… Проснулась я уже в тот момент, когда горничная развязывала ленты моей маски.

– Ох, спасибо, – пробормотала я, благодарно подставляя затылок. – Не могу глаз открыть, так устала…

– Ничего удивительного, синьора, бал – это тяжелая работа. Спите, утром завтрак принесут вам в номер.

Я еще ухитрилась поблагодарить женщину, слабо ворочая языком, но ее ответа уже не слышала.

 

Разбудил меня запах кофе и вафель. Открыв глаза, я поняла, что утро давно уже закончилось, в разгаре день; я лежу в кровати в пижаме, на столике исходит паром кофейник, масло блестит в масленке капельками влаги, а серебряная крышка прикрывает что-то аппетитное. На часах было половина двенадцатого. Ого! В такое время я не вставала со времен колледжа, да и там не особо позволяла себе…

Небольшая гимнастика, горячий душ, завтрак, кофе – чего еще хотеть человеку в отпуске? Только информации. И я попросила портье найти для меня синьора Лаварди. Раз уж он мой consigliere, пусть отвечает на вопросы, не дающие мне покоя!

Как оказалось, синьор Лаварди уже был в отеле и ждал моего пробуждения. Я бы сказала, что мне стыдно, но это было бы абсолютной неправдой: мне было весело и смертельно любопытно. И главный вопрос, который крутился у меня на языке: а чего все они от меня хотят?

 

– Синьора, – поприветствовал меня мой consigliere, поспешно вставая. – Добрый день! Вы довольны вчерашним вечером?

– О да! Правда, у меня накопилось огромное количество вопросов…

– Я постараюсь ответить на них, но прежде скажите, синьора Хемилтон-Дайер, вы уже посмотрели вашу почту?

Почту? Я почти удивилась, затем вспомнила, как пришло мне приглашение на вчерашний вечер, и сообразила, что удивляться нечему. А синьор Лаварди махнул кому-то рукой, и через минуту один из консьержей принес поднос, на котором высилась буквально гора конвертов.

– Мамочки… это все мне? – только и смогла выговорить я.

– О да, синьора. Вы за одно утро стали весьма популярны в нашем городе.

– Но за то время, которое мне осталось здесь провести, я даже прочитать все это не успею!

– И не нужно. Сейчас мы с вами быстро все разберем и рассортируем.

Он отставил кофейную чашку, размял пальцы и провел рукой над подносом, что-то тихонько бормоча. Под его ладонью конверты сами собой складывались в аккуратные стопки, которых я насчитала пять. Я подняла глаза на синьора Лаварди, который с довольным видом хмыкнул и пояснил:

– Итак, вот это, – рука его легла на крайнюю стопку слева, – те письма и приглашения, на которые обязательно нужно ответить, а мероприятия – посетить. Это очень важно.

Я с любопытством взяла верхний конверт: письмо на тонкой бумаге цвета лаванды в самых велеречивых выражениях приглашало меня завтра в Ка’Боттарди на partito delle signore с духами.

– Духи́ – это в смысле ароматические вещества?

– Нет, синьора, имеются в виду ду́хи. Призраки, если желаете.

– И что, вы хотите сказать, что призраки, привидения, называйте как угодно, и в самом деле примут участие в вечеринке? – скепсис в моем голосе, надеюсь, чувствовался явственно.

Но синьор Лаварди ответил со всей серьезностью:

– Я хочу сказать, что от приглашений графини Боттарди никто в Серениссиме не отказывается, даже бесплотные сущности.

– Хорошо, – пожала я плечами. – Значит, на завтра приглашение принимается. Но это ж нужно новое платье?.. и сопровождающий?

– О нет, это вечеринка только для синьор! И вы вполне можете надеть один из своих мужских костюмов, вариант вполне допустимый. А вот для следующего дня новое платье вам понадобится…

Так мы разобрали стопку писем с пометкой «очень важно», в результате чего выяснилось, что все мои вечера на ближайшие шесть дней полностью расписаны.

– Я врач. И следовательно, у меня очень скверный почерк, так что не представляю себе, как на все это отвечать, – сообщила я с мрачным удовлетворением, окидывая взглядом нетронутые письма. – И я планирую уехать, пусть не через пять дней, но хотя бы через неделю. Это значит, что больше ни одного приглашения мне просто не освоить.

– Ответные письма не составят проблемы, – махнул рукой великолепный consigliere. – Вот так вот…

И роскошная ручка с золотым пером сама собой заскользила по листу бумаги с логотипом отеля.

 

С остальными конвертами было уже проще. Половину из них составляли предложения от ателье, ювелирных и меховых магазинов, косметических салонов и прочее, отправившиеся в корзину. Единственное из таких рекламных писем, я бы даже назвала его запиской, которое оставил синьор Лаварди, – это приглашение посетить закрытую продажу шелка из Комо. Более того, с самым серьезным видом он переложил это письмо в первую стопку.