Драгун. 1812

– Господа офицеры, за здравие государя императора наше троекратное: два коротких, один протяжный!

Тимофей застонал и, прижав ладонь к больной голове, открыл глаза. Сквозь щель в натянутой занавеске пробивался серый, тусклый свет, а значит, он сейчас был на постое, в своей постели. Такая реалистичная картина шумного застолья исчезла, оставив после себя лишь тяжкое похмелье. Занавеска, отделяющая его угол от остальной части дома, раздвинулась, и он увидел Драгану.

– Пить, пить, Тимо. – Женщина протянула ему небольшой глиняный кувшин.

– Какой ужас, – промолвил Тимофей, приподнимаясь. Ставшую такой тяжёлой голову кружило и сдавливало словно бы тисками, в висках тукало.

– Пить, Тимо, пить, – настойчиво повторила Драгана. – Много пить.

Тяжело выдохнув, он прижал к губам посудину, и в пересохшее от жажды горло влилась густая кислая масса.

– Что за гадость? – прошептал он, борясь с явным желанием организма вытолкнуть всё обратно. – Воду, можно мне просто обычную холодную воду?

– Вода нет, лапте акру[1], – покачав головой, произнесла женщина. – Пить, много пить, Тимо, хорошо.

– Это же простокваша, – принюхавшись, пробормотал Тимофей. – Не могу я это сейчас пить, меня сейчас точно вырвет. – И, передав кувшин хозяйке, упал в изнеможении на постель. Та лишь поцокала языком и вышла из занавешенного угла. Тяжёлые веки снова закрылись…

– Господа, за новоиспечённых офицеров, получивших сегодня свой первый чин! За подпоручиков! За штабс-капитанов! Тимофей, а ну-ка, поднимай! За тебя ведь тоже пьём! Тимофей!..

– Тимофей Иванович, Тимофей Иванович! – За плечо осторожно потрясли, и он открыл глаза. – Ваше благородие, как вы? А то уж больно стонете сильно. Совсем вам плохо? – наклонившись над лежащим, сочувственно причитал Клушин. – Конечно, так-то оно вона как, ежели с непривычки. Вы-то ведь у нас совсем же непьющий, а они-то ох какие калачи тёртые. Попробуй-ка за такими угонись!

– Степанович, время сколько? – прошептал, поморщившись, Гончаров. – Вставать пора, людей Смирнова в караул разводить.

– Дэк развели уже, ваше благородие, – отмахнулся тот. – Ещё спозаранку. Чанов Ваня самолично всё отделение смирновских к штабу отвёл. На провиантмейстерские склады ребяток поставили.

– Утром развели? – непонимающе повторил за дядькой Тимофей. – А сейчас-то у нас что?

– Так вечереть уже скоро будет, ваше благородие, – ответил денщик. – Артели все отобедали, а скоро на вечернюю поверку будут барабаны бить. Мы вам на печи чугунок оставили. Откушаете кашки? Скусная, жирная. На Рождество-то вона как расстарались интендантские, не пожалели, хороший приварок всем дали. Поднесу?

От мысли о еде подкатила новая волна тошноты, и Тимофей прижал руку ко рту.

– Совсем худо, вашбродь?! – воскликнул Клушин. – Обождите, я мигом! – И выскочил за занавеску.

– «Обождите», – проворчал Гончаров, присев на постели. – Целый день уже проспал. Ну как так? Чтобы я ещё хоть раз к хмельному притронулся! М-м-м, как же болит голова…

Раздался топот, и в щель занавески влетел Клушин.

– Шаечка вам, Тимофей Иванович. – Он поставил рядом с Гончаровым деревянный тазик. – Вы бы не стеснялись, вашбродь. Все же понятие имеют, тут уж дело такое.

– Спасибо, Степанович, обойдусь, – тяжело выдохнув, произнёс подпоручик. – Вставать надо, сколько же валяться можно, да и на двор выйти надобно.

– А, ну это да-а, пройтись и воздухом морозным подышать – самое правильное сейчас! – воскликнул денщик. – Холод – он ведь завсегда лучший помощник в таком деле. А вот и сапожки ваши под стулом. Мундир будете одевать али прям так, в исподнем, накинув шинельку, пойдёте?

Полчаса, проведённые на свежем воздухе, пошли на пользу, и обратно в избу Тимофей вступил уже в гораздо лучшем состоянии.

– Тимо, Тимо! – Космина с Григором бросились к нему с радостными криками. – Тимо, Тимо! – И начали тормошить. Два подзатыльника с окриком от матери охладили пыл ребятни, и они снова упорхнули на печку.

– Есть, каша есть. – Хозяйка поставила на стол чугунок. – Есть, Тимо, хорошо.

Тяжело вздохнув, Тимофей присел на скамейку.

– Только немного, чуть-чуть положи, – попросил он, показывая жестами. – И когда уже этот дурацкий день закончится…

На следующее утро, после поверки, взводные командиры сидели в избе у Копорского.

– Васька, чая всем господам офицерам подай! – крикнул денщику капитан. – Ну и Науму Варламовичу, само собой, а то он вон хмурый какой-то. Что, вахмистр, во взводе непорядок, пособачился с кем-то?

– Нет, ваше благородие, во взводе всё по уставу, – ответил тот. – Зуб у меня третий день болит, никакой уж мо́чи нет терпеть.

– Так пошёл бы к полковому кузнецу, чего же маешься? – заметил Копорский. – Неужто он не справится с ним? У нас в Нарвском полку Фёдор, кузнец, лихо с этим делом всегда управлялся. Дольше клещи оглаживал и приноравливался, а так – чик, и нет зуба. Сам пару раз за ним наблюдал.

– Не-ет, господин капитан, у нас с этим делом хужее, – заявил, покачав головой, вахмистр. – Я к нашему Тихону не в жизнь более не пойду, было дело, намаялся пару годков назад, сходил, называется. Всё, теперь хватит. Ежели до завтрева не пройдёт, то я лучше к местным отправлюсь, поспрашивал, говорят, есть тут умельцы.

– Ну, смотри сам, Наум Варламович, – пожав плечами, сказал Копорский. – Тебе виднее. Так, ну что, господа. – Он оглядел сидевших. – Рождественские праздники у нас в самом разгаре. Неделю большое начальство обещало никого не беспокоить, поэтому ни манёвров, ни генеральских смотров пока не предвидится. Ежели, конечно, ничего эдакого, особенного не случится. Но тут уж, сами понимаете, никаких гарантий нет. Сказывают, что гарнизонная гауптвахта уже вся полная, такое всегда ведь на великих праздниках и в больших гарнизонах случается. Так ведь, господа подпоручики, я правильно говорю? – Он подмигнул сидевшим рядышком на скамье Маркову и Гончарову. – Вот-вот, как говорится, опыт имеем. Предлагаю сделать на завтра эскадронный выход, а то и кони у нас застоялись, и у драгун глаза какие-то тусклые, а морды заспанные. Взбодрим, так сказать, свой личный состав, проветрим хмельные головы.

– Правильно, Пётр Сергеевич, – поддержал командира эскадрона Назимов. – А то от долгого безделья уже дурь начинается. Марковские вон опять до полуночи вчера по улице шныряли. Спрашивается, куда это можно бегать столько, да ещё и потемну? Уж точно не за конями приглядывать, как это мне сегодня заявили.

– У меня полный порядок во взводе, Александр Маратович! – воскликнул возмущённо Димка. – На утренней поверке все как огурчики стояли! Ну не в конюшню, так, может, до ветру они выходили! Чего уж сразу в худом людей подозревать?

– Ага, втроём, значит, до ветра они пошли?! – парировал доводы подпоручика Назимов.

– Господа, господа, прекратите пререкаться! – Копорский поднял руку, успокаивая подчинённых. – А вы, Дмитрий Алексеевич, неужто успели забыть, что с получением штабс-капитанского чина Александр Маратович переходит в мои заместители и потому имеет полное право спрашивать за порядок во всём эскадроне, а не только в своём взводе? Ну, чего молчите?

– Да помню я, помню, господин капитан, – проворчал, опуская глаза, Марков. – И с артелью Кочедыкова уже разобрался, все ближайшие работные и караульные наряды теперь ихние будут. Но ведь ничего же не случилось, патрулю они не попались, а то, что у господина штабс-капитана в темноте глаз зоркий… Ну что уж тут поделать?

Стукнула входная дверь, и, обивая о порог сапоги, внутрь шагнул драгун с широким галуном вдоль погона.

– Господин капитан, фанен-юнкер Неделин! – Он вскинул ладонь к козырьку каски. – Послан к вам в эскадрон по приказу полкового командира.

– Проходи, Григорий! – воскликнул Копорский, вставая со своего места. – Ты как раз вовремя! Господа, представлять вас друг другу не нужно. Приказом по полку на должность взводного командира к нам определён фанен-юнкер Неделин. Он ждёт свой первый офицерский чин, представление к которому квартирмейстерство отправило в столицу ещё в декабре. Ну а пока будет командовать взводом и так. Ну вот, Александр Маратович, и передашь ты Григорию свой взвод, а уж сам полностью в заботы эскадрона начнёшь погружаться. Наум Варламович, а вот тебе, голубчик, придётся пока потерпеть. – Он повернулся к вахмистру. – Более свободных юнкеров и офицеров в полку нет. Как только они прибудут, обещают сразу нам одного прислать. Яков Ильич говорит, что из Дворянского полка последний выпуск прапорщиков был большой, а это значит, что через месяц с пополнением рекрутов из депо начнут и они к нам сюда подходить. А там, глядишь, и обозы с припасами и интендантским добром тоже подтянутся. Потому всем прибывшим с Кавказа велено получить уставные палаши и привести себя в порядок. – Капитан кивнул Гончарову с Марковым. – Ну вроде бы всё, по сегодняшнему дню распоряжений никаких пока нет, проверьте коней, амуницию во взводах, чтобы на завтрашнем выходе никаких недоразумений не было. Все свободны! Тимофей, а ты задержись пока, – обратился к Гончарову Копорский.

Командиры, поднявшись с лавок, засобирались.

– Пошли, Григорий, буду тебя со взводом знакомить, – позвал юнкера, направляясь к двери, Назимов. – Пётр Сергеевич, вы меня не теряйте, я до обеда точно не вернусь.

– Хорошо, ступай, Маратович. Тогда я скажу Ваське, чтобы он на двоих обед выставлял, подожду вас. Так, Тимофей, к тебе есть одно дело небольшое. Яков Ильич просил донесение по Батинскому сражению переделать. – Он протянул Гончарову исписанный лист. – Тут некоторые неточности, как он говорит, имеются. Филька, эскадронный писарь, ещё из лазарета не вернулся, поэтому мне только тебя и просить. Да и тебе ведь самому эта бумага знакомая, недавно же её писал для квартирмейстерства.

– Так вроде бы всё в порядке было, всех всё раньше устраивало, – вчитываясь в текст донесения, произнёс недоумённо Тимофей. – Что теперь-то не так?

– Да не-ет, всё хорошо, – успокоил его капитан. – Добавить кое-что только нужно. Александр Маратович ведь и Анну третьей степени, и новый чин за Батинское сражение получил. В Военное министерство положенное представление из полкового квартирмейстерства ушло, с описанием всех его заслуг, а вот в изначальном моём рапорте про его дела вовсе ничего и не прописано, воевал и воевал он там так же, как и все. А надо бы персонально добавить, а то приезжают, понимаешь ли, бумажные души сверху, почитывают листочки, цепляются к ним, вопросы всякие неудобные задают. Ну его, лучше уж в полный порядок всё заранее привести.

– Так я-то не против. Я только за. Александр Маратович – офицер храбрый и разумный, командовал людьми хоть при Батине, а хоть в других делах грамотно. Труса никогда не праздновал, за спины не прятался.

– Ну вот, значит, и пропиши всё грамотно! – воскликнул Копорский. – У тебя же голова хорошо работает. Что-нибудь эдакое: «Личным мужеством подавал пример для подчинённых к поражению турок двадцать шестого августа в сражении при Батине, где, находясь в атакующих первых рядах, ударив на неприятельские толпы, поражал оные повсюду», ну или вот про то, что он «личным примером ободрял драгун своего взвода и через то содействовал отбитию атаки сипахов на каре нашей пехоты, отчего принудил неприятеля к паническому отступлению». Ты подумай, подумай, Тимофей, и пропиши поглаже.

– Хорошо, Пётр Сергеевич, подумаю. И когда же нужно в квартирмейстерство сей рапорт занести?

– Да чего тянуть-то? – пожав плечами, заметил Копорский. – Прямо вот сейчас и пиши, а я погляжу, подпись поставлю, и ты сразу относи его. А то, если затянем, мне ведь Зорин всё темечко выклюет, ты же его знаешь. Потом самых худых рекрутов подсунет.

– Ну да, это запросто. – Тимофей вздохнул и, подтянув к себе пузырёк чернильницы, взял в руки перо. – Только про Александра Маратовича вставить, остальной текст рапорта не менять?

– Только вставить, – подтвердил Копорский. – Остальное-то всё хорошо, всё гладко прописано. Слушай, может, чтобы тебе не мешать, пойду я пока, посмотрю, как Неделин взвод принимает? А ты как закончишь – Ваську за мной пошли. Приду и подпишу его.

– Идите, Пётр Сергеевич, – кивнув, согласился Тимофей и, макнув перо в пузырёк, вывел первую строчку.

Ближе к обеду Тимофей ехал по городским улицам, направляясь в центр Ясс. Хорошо подморозило, снега было немного, и конские копыта звонко стучали по твёрдой земле. Около двухэтажного особняка, занимаемого комендатурой и штабами двух полков, спешился. Караул был сегодня от стародубовцев, знакомый вахмистр крикнул, и из здания выскочил молодой драгун.

– Вашбродь, давайте мне повод, привяжу коня сейчас. – Он козырнул офицеру. – Вон туда, где свободная коновязь, чтобы ваш с другими конями не озоровал.

– Спасибо, братец, – Гончаров поблагодарил шустрого паренька и пошёл ко входу в здание. – Здорово, Дорофеич! – Он кивнул вытянувшемуся перед ним унтеру. – Не знаешь, майор Зорин у себя?

– Здравие желаем, ваше благородие! – откликнулся тот. – Да вот, только-только перед вами зашли. От Фомы Петровича, с командирской квартиры они возвернулись.

– Понял, – произнёс Гончаров. – Как служба? Комендантские-то сегодня не свирепствуют?

– Да не-ет. Успокоились маненько. А чего, у них тут в подвале, на гауптвахте, с полдесятка господ офицеров нонче посиживает, а ещё и в самой крепости две дюжины из нижних чинов. Куда уж больше? Небось, показали свою работу. Да и в полках за наведение порядка крепко взялись, вон фанагорийцев с раннего утра вокруг города гоняют. При полной выкладке с ружьями и ранцами по полям их батальоны топают.

– Ну вот и мы тоже завтра эскадроном за город выезжаем, – сообщил Гончаров. – Капитан хочет взводы взбодрить. Может, и вас тоже с нами заодно выведут. Хотя вас оно, конечно, вряд ли, вы же после караула будете. Ладно, Дорофеич, пошёл я. – И, кивнув взявшим «на караул» ружья часовым, Тимофей прошёл в здание.

– Господин майор, разрешите! – Он толкнул нужную ему дверь. – Подпоручик Гончаров с рапортом от капитана Копорского!

– Заходи, Тимофей! – крикнул Зорин. – Снимай шинель, у меня вон как здесь натоплено. Запаришься. Устим, зови Фадея, пусть самовар сюда заносит.

Старший писарь встал из-за стоящего в углу стола и вышел в коридор.

– Сейчас с мороза чайку с тобой отопьём, – пояснил квартирмейстер. – Я сам только вот с улицы. Пока от Фомы Петровича сюда топал, промёрз. Лучше бы на коне доскакал, так нет ведь, пешочком захотелось пройтись, а на центральной площади у дворца их превосходительство генерал-лейтенант Уваров Фёдор Петрович вместе с молдавским господарем смотр арнаутского полка устраивает, вот и пришлось большим кругом её обходить. Ну давай показывай, что за рапорт принёс.

Тимофей расстегнул клапан новенькой полевой сумки и, вынув из неё исписанный лист, протянул майору.

– По Батинскому сражению, Яков Ильич, – пояснил он. – Командир эскадрона приказал кое-что поправить и немного дополнить.

– Да-да, припоминаю, – кивнул Зорин, пробегая глазами по чернильным строчкам. – Ага: «Личным мужеством подавал пример для подчинённых к поражению турок…» Та-ак: «личным примером ободрял драгун своего взвода и через то содействовал отбитию атаки сипахов…» Всё, вот теперь хорошо. Вот теперь всё правильно.

– Яков Ильич, а это вам. – Тимофей протянул скрипящую новой кожей сумку.

– Чего это? – озадаченно поглядев на неё, спросил полковой квартирмейстер.

– Подарок вам, Яков Ильич, – пояснил подпоручик. – Вы же и сами заметили, какая удобная вещь, вспомните рекогносцировку у той же Шумлы. От души вам, господин майор, считайте, что это на Рождество подарок.

– Подарок на Рождество? – ухмыльнулся тот и взял сумку в руки. – Ну спасибо, подпоручик, вот ведь уважил. Так что ты там говорил, на Кавказе такая в большом употреблении среди господ офицеров?

– Так точно, господин майор, – подтвердил Тимофей. – У местного галантерейщика, который такие в Тифлисе шьёт, отбоя нет, отказывает даже многим.

– Гляди-ка, даже отказывает? – покачав головой, заметил Зорин. – Небось, у французов или англичан подсмотрел, они ведь в таком деле законодатели мод. Хотя как и где он мог за ними в Тифлисе подглядеть? Ну да Бог с ними, главное – сумка с гербом, ещё и вензель императорский на ней вытеснен. Вместе с лифляндцами или чугуевцами пойдём за Дунай, будет чем похвалиться. Вот сюда, к этому выставляйте. – Он показал на стол зашедшим с самоваром и чайными принадлежностями денщику и писарю. – Фадейка, медку и масла ещё принеси, в сенях у чёрного входа возьмёшь, сам знаешь где. А ты давай-ка разливай уже, Устим. Ну что, Тимофей, почаёвничаем? Обожди-ка, а ведь и у меня для тебя тоже кое-что есть. – И, порывшись в ящике с письменными принадлежностями, майор достал полукруглую металлическую пластину. – Держи, с золотым ободком, как и положено подпоручику. – Он протянул её Гончарову. – А то ходишь, понимаешь ли, со старым горжетом, устав нарушаешь.

Глава 2. В Яссах

– Эскадрон, в походную колонну по двое! – донёсся крик капитана. – Первый взвод направляющий, остальные по порядку номеров за ним. По городу аллюр шаго-ом! Не зеваем! За мной, марш!

К ехавшим в голове колонны Копорскому и Назимову пристроился трубач, а за ними повёл свой взвод, ставший со вчерашнего дня первым подпоручик Марков. Вот тронулись драгуны Неделина, за ним Гуреева, и Тимофей, подняв вверх руку, дал отмашку.

– Тихо-тихо, Янтарь, обожди, – проговорил он и чуть потянул повод, сдерживая коня. – За ворота выедем – пробежишься. – И вслед за замыкающим рядом третьего взвода выехал из своего переулка.

Перестроившаяся после выезда из города конная колонна шла размашистой рысью по Кишинёвскому тракту. С утра прояснилось, и лёгкий морозец холодил щёки. И люди, и кони дышали полной грудью.

Повернувшись назад, Тимофей оглядел своих людей. Два десятка драгунов, не считая Клушина с Клоковым, оставшихся в расположении, – это всё, что осталось от полнокровного взвода в горячей кампании десятого года. Мало. Хорошо же подмела людей война. То ли ещё будет, нет ей конца и края. Январь одна тысяча восемьсот одиннадцатого года. Всё только-только начинается…

– Фланкёры, вперёд! – донеслась команда из головы колонны. – Подпоручик Гончаров, следуйте за полверсты головным дозором! Перед Прутом остановка!

– Слушаюсь, господин капитан! – откликнулся Тимофей. – Взвод, правое плечо принять! Вперёд!

Эскадронные застрельщики обошли основной отряд и, прибавив аллюр, поскакали по старинному тракту в сторону холмов.

Три дня подряд выводил Копорский свой эскадрон за городские ворота. Драгуны и кони, что называется, подтянулись, а вскоре начались полковые и корпусные манёвры. На последних изволил присутствовать тот незнакомый генерал, что поздравлял стародубовцев с Георгиевским штандартом и вручал отличившимся награды и чины.

– Кто такой, ваше благородие? – спросил Тимофея стоявший рядом в шеренге Блохин. – Важный такой, и всё наше начальство возле него, как мухи, кхм, у мёда, вьются.

– Не знаю, Лёнька, – покачав головой, произнёс Тимофей. – Это тебе не Кавказ, где на десять тысяч войск три-четыре генерала. Здесь, у Дуная, с дюжину их точно будет, при такой-то огромной армии. Спрошу позже у Петра Сергеевича, мне и самому интересно.

– Граф Ланжерон Александр Фёдорович, – просветил Гончарова капитан, когда эскадрон пришёл на квартиры. – Хороший, кстати, вояка. В молодости за морем с англичанами в их американской колонии воевал. Потом во Францию вернулся, а там революция грянула, кого из аристократии на виселицу или к расстрельной стенке поставили, а кого на гильотину или по-простецки в барже утопили. Вот он и попросился к нам на службу и сразу же на войну со шведами и османами угодил. Воевал храбро и грамотно, чинами и орденами ни матушка императрица, ни Павел Петрович его не обошли, так что он в генерал-лейтенантах у нас сейчас и у главнокомандующего всей армией графа Каменского Николая Михайловича в заместителях. Вот потому-то и присутствовал на последних манёврах, так сказать, инспектируя стоящие на постое войска. А тебя-то чем он так заинтересовал?

– Да так, просто, – пожав плечами ответил Тимофей. – Представительный, важный господин, да и с новым чином как-никак меня поздравил. Вот теперь буду хвастаться, что патент подпоручика аж сам французский аристократ граф Ланжерон вручал.

– Да уж, французский аристократ, – проворчал Копорский. – Своих-то ведь нам мало в верхах, чужих принимаем. То немцев-остзейцев было засилье, а теперь ещё и месье на карьерной лестнице ступени занимают. Ладно, всё, ступай к своей валашке, воркуй. Ишь как удачно пристроился, знал бы я, сам бы себе этот домик на постой взял. Ну да чего уж теперь. Иди-иди, везунчик.

Четвёртого февраля главнокомандующий Дунайской армией генерал от инфантерии граф Каменский 2-й заболел тяжёлой изнурительной лихорадкой и, передав командование генерал-лейтенанту Ланжерону, отправился в Одессу. На пути он лишился слуха, и у него обнаружились признаки умственного расстройства. Четвёртого мая Николай Михайлович умер, а перед императором Александром Первым вновь, в который уже раз, встал вопрос – кого же ставить на место главнокомандующего. Меж тем Российской империи нужно было как можно скорее заканчивать эту затянувшуюся уже на долгие пять лет войну на своих южных границах, потому как всё более и более обострялись противоречия с ситуационными союзниками – французами, начавшими сосредотачивать свои войска у Немана. И было понятно, что новая война на западных границах империи не за горами.

Меж тем в Молдавию и Валахию начали прибывать обозы с военным снаряжением и большие партии рекрутов.

– Гузкин, Драбкин, Ежов!.. – разносились крики на дворцовой площади Ясс. – Сюда переходите, вот в этот строй вставайте! Зверев, Зиновьев, Кромин! Где Кромин?! Чего истуканом застыл?! А ну бегом в шеренгу, бестолочь! Иванов, Игнатьев, Ивлев!..

Закончив зачитывать и по новой пересчитав всех вызываемых, Зорин подал исписанный лист Копорскому.

– Пятьдесят три рекрута вам, Пётр Сергеевич причитается. Забирай.

– Я-яков Ильич, ну ведь шесть десятков запрашивали, – протянул обиженно капитан. – Обещали ведь полностью эскадрон укомплектовать. Опять, что ли, мне в бой неполным составом идти?

– Пётр Сергеевич, ну не начинай, а? – отмахнулся майор. – Да я тебе больше, чем всем другим, людей отдал, ещё и из лазаретов скоро вылеченные подтянутся. Двое твоих точно там есть. А ближе к боевому выходу из Конотопского депо обещали ещё новобранцев прислать. Так что не зуди, всем людей хватит. Ну что, с третьим закончили, а теперь четвёртый эскадрон, – провозгласил он, отвернувшись от Копорского. – Казимир Иванович, зачитываю ваших людей!

– Гончаров, Марков, ведите прибывших в место расположения эскадрона! – отдал распоряжение Копорский. – Я пока в интендантстве по провианту и по кормам всё выясню, а вы с Назимовым всех новичков по взводам раскидайте.

– Равняйсь, смирно! – рявкнул, подходя к строю из новобранцев, Тимофей. – Вольно! Сейчас все, кто сюда попал, маршируют пешим порядком в расположение третьего эскадрона, где будет распределение по взводам и артелям. Каждому из вас покажут место квартирования и стойло для вашего коня. Уже этим вечером вы их заберёте у полкового фаншмита, где их сейчас осматривают и клеймят. Потом зададите им корма и хорошо вычистите, а уж после всего этого поужинаете сами. Тот, кто шибко голодный и кому совсем невтерпёж, может погрызть сухари, как только мы придём к месту постоя, штук по пять вам их скоро выделят. Горячее, повторяю, будет у вас на ужин, его сготовят в ваших будущих артелях. А сейчас для всех общая команда – напра-аво! Шагом марш! Раз, раз, раз-два-три. Ногу взяли! Ногу!

После недолгих пререканий командиров с штабс-капитаном Назимовым всех новоприбывших разбили по взводам. В четвёртый перешли тринадцать вчерашних рекрутов, после чего уже сам Гончаров распределил их по отделениям.

– Ну вот, это уже более-менее на взвод похоже, – проворчал он, окидывая взглядом общий строй. – Ещё шестеро – и будет полный комплект. Так, говорить я долго не буду, дел невпроворот, все старослужащие прекрасно знают, что жизнь кавалериста в бою зачастую зависит не только от тебя самого, но и от твоего товарища, который прикроет в сечи своим ударом клинка или же метким выстрелом. Чем лучше сбит и обучен взвод, тем больше будет шансов выжить у всех тех, кто в нём служит. Поэтому, братцы, как можно скорее передавайте весь опыт тем молодым, кто только что в наши ряды сегодня влился. Боевой поход и сражения у нас не за горами, вот они-то и поставят нам всем оценку красными чернилами.

В середине февраля Тимофею довелось заступать дежурным офицером по полковому штабу. Дело было привычное, в обязанности входила организация караульной службы, охрана штаба и всех полковых регалий. Кроме того, надлежало осуществлять общий надзор за порядком и распорядком службы в полку в дежурные сутки. В обязанностях дежурного офицера, кроме того, была отправка всей исходящей корреспонденции через вестовых в корпусной штаб и, соответственно, получение из него бумаг. Наряду с этим от дежурного требовалось выполнять поручения командования полка и всех старших штабных офицеров. Вдобавок на нём лежал учёт посетителей с направлением их к нужным людям в штабе и командованию полка. От дежурного требовалось быть распорядительным и внимательным, знать уставы и наставления по службе. Сохранять бдительность и, буде вдруг распоряжение от высшего начальства, всегда быть готовым поднять полк по тревоге.

Заступать на такие дежурства приходилось нечасто, да и то только в том случае, когда драгуны находились в местах постоянного квартирования.

Выйдя из штабного здания, Тимофей покосился на звякнувшего оружием драгуна из караульной пары.

– Ильич, глянь Утехина, похоже, у него замковый зажим на ружье ослаб, брякает, – бросил он стоявшему рядом с дверью унтеру.

– Слушаюсь, вашбродь! – рявкнул тот. – Устраним!

– Угу, устраняйте, – буркнул подпоручик. – Я поеду пока посты проверю и к оружейникам загляну. Если что вдруг, вестового за мной пришлёшь.

Февральское солнце грело не по-зимнему. С крыш капало, по обочинам бежали ручьи, а сами дороги были сплошь в глубоких грязных промоинах. Янтарь ступал с осторожностью.

– Бодрей, бодрей, Янтарёк. – Тимофей потрепал подрубленное ухо коня. – Ну чего ты менжуешься? Вон уже мостовая за тем поворотом начинается.

Проверив караулы у полковых складов, Тимофей, как и планировал, заехал к оружейникам. Старшим у них был невысокий курносый драгун, на вид чуть старше самого подпоручика. Перешёл он в оружейные мастера из помощников совсем недавно и, по словам знающих людей, был не ахти каким умельцем.

– Филат Наумович, просьба у меня к тебе личная, – обратился к нему не «по-уставному» Гончаров. – Мушкетик бы надо мой поправить. – И стянул с плеча ружьё.

– Дык в порядке же он, господин подпоручик, – произнёс тот, взяв его в руки. – Чего же в нём не так? Всё вроде как на месте. – И подняв крышку замковой полки, щёлкнул курком.

– Так-то оно, может, и так. – Тимофей согласно покачал головой. – Однако можно было бы улучшить. У меня на Кавказе с напаянным штуцерным прицелом был мушкет. С откидными щитиками и с удобным целиком. Мушку ему тоже там переделали, чуть утончили её и в полукольцо взяли. Ну и так, с курковым винтом и пружиной немного поколдовали. Горя я с ним не знал, Наумович, жаль вот пришлось сдавать при переводе.

– Однако, – протянул недоверчиво оружейник, ковыряя ногтем затравочное отверстие. – Как же это вы его переделали? Ведь не по уставу такие переделки. И что, неужто обратно приняли с таким?

– Так отчего бы и не принять? Не во вред ведь всё, а в пользу точности выстрела.

– Ну не зна-аю. – Мастер покачал головой. – Не по уставу. Любой проверяющий ведь башку снимет за эдакую переделку.

– Да и Бог с ним, с тем мушкетом, Филат Наумович, – ухмыльнувшись, произнёс Тимофей. – Это ведь штатное ружьё, казённое, а ведь с личным, скажи-ка, такое не возбраняется? С тем, которое офицером за свои деньги куплено?

– С личным, пожалуй, да, не возбраняется, – почесав макушку, подтвердил тот. – А что, господин подпоручик, никак вы и на этом такую же переделку хотите?

– Хочу, – подтвердил Гончаров. – Только вот прицел можно попроще сделать. Прямой выстрел-то здесь на гладком стволе не так уж велик, от силы с полсотни саженей, ну вот и поставить бы только лишь одну откидную планку, чтобы чуть поправил её – и стреляй себе на три сотни шагов. Дальше-то ведь и не нужно.

– Ну, так-то, конечно, мо-ожно такое, – протянул неуверенно оружейник. – А ставить-то где и как?

– Да вот же, я всё тут загодя отметил. – Подпоручик показал царапины на казённой части. – Здесь вот гнездо для щитика напаять и штуцерную планку вставить, а вот тут чуть ближе к дульному срезу – мушку.

– Чудно, – хмыкнул мастер. – Так-то оно, конечно, сделаем, только ведь канители сколько.

– Да какая там канитель, Филат Наумович! – отмахнулся Гончаров. – Тут делов-то – на три часа. Ну ещё бы замковую пружину, конечно, поменять на более тугую и чуть затравочное отверстие в замке увеличить. Так, а ещё верхнюю губку на винте заменить, крепление к штыку усилить и набоечку ещё бы на приклад эдакую полукруглую приделать, чтобы приложение было лучше.

– Ого! – воскликнул мастер. – Три часа, вы говорите, господин подпоручик?! Да у меня из всех мастеров только один я и двое подмастерьев, ничего не смыслящих!

– Два рубля, Филат Наумович. – Тимофей звякнул серебряными кругляшами. – И полтина сверху за старание, и чтобы новый ремень прицепили.

– Умеете вы уговаривать, ваше благородие, – тяжело вздохнув, произнёс мастер. – Когда поправить всё нужно? А то у нас обоз на подходе из Киева, там из арсенала пять подвод к нам в полк отправили. Прибудет – суеты не оберёшься.

– Так я и не тороплю, – сказал Тимофей, мило улыбнувшись. – Главное, чтобы на совесть, как для себя. А что, Филат Наумович, холодное оружие тоже к нам везут?

– Везут, – подтвердил тот. – Полсотни палашей ведь запрашивали. Вам-то ведь тоже менять надо. – Он кивнул на нацепленную саблю. – И всем тем, кто с Кавказа прибыл. Раз пять уже их высокоблагородие меня шпынял и выговаривал, что, дескать, кто с чем на смотрах стоит. А мы-то вот здесь при чём? У нас что есть, то мы и выдаём со склада.

– Значит, палаши везут, – произнёс задумчиво Тимофей. – А сабли что же, сдавать?

– Ну да, придётся, – подтвердил Филат. – И нам с ними морока, потом поштучно в бумагу всё вписывать, сколько исправно, сколько с износом сильным, и только опосля отсылать в арсенал.

– А если какие из них совсем неисправны? – поинтересовался Тимофей.

– Тогда через полковую канцелярию с драгуна жалованье удерживать и опять же какое есть и что осталось – отсылать, – пояснил мастер. – Главное, чтобы в штуках всё сходилось: эфес, лезвие, ножны, крепёж. О прошлом годе с троих удержали, правда, за палаши, и аж по три рубля. Да вы не волнуйтесь, если у кого из ваших казённая сабелька подызломалась, за неё от силы пару рублей только вычтут.

– Значит, по два рубля, и главное, чтобы в штуках всё сходилось, – повторил задумчиво подпоручик. – Поня-ятно, ладно, чуть позже подойду я к тебе, Филат Наумович, насчёт сабель, есть у меня кое-какой разговор. А пока ты ружьё хорошо сделай, будь любезен.

– Да сде-елаю, ваше благородие, чего уж, – сказал, кивнув, тот, как видно уже прикидывая предстоящую работу. – Как себе слажу, даже не сумлевайтесь.

В марте все дороги в полях закрылись от непролазной грязи, городские улицы, напротив, начали подсыхать. Строевые экзерциции и войсковое учение проводили теперь в основном на площадях. Выезды за пределы Ясс ограничили. За месяц новички влились в строй, начали ходить в караулы и артельными готовщиками. Серьёзные боевые действия за Дунаем в это время года не велись. Обе противоборствующие стороны довольствовались только лишь дозорными разъездами, изредка вступая в перестрелку.

Меж тем до молдавских Ясс долетели тревожные слухи. Графу Каменскому стало совсем худо, и исполнять обязанности главнокомандующего армией он более не сможет. Саму же армию, ведущую войну с турками, государь император решил сильно сократить и, оставив у Дуная, пять дивизий, четыре отослал на север за Днестр для прикрытия южного направления против сблизившихся с Наполеоном австрийцев.

– Как же это можно, господа, меньшими силами победу в войне добыть?! – горячились, обсуждая новости, офицеры. – Когда и полной-то армией за пять лет не разгромили турок! Какой уж там переход за Балканы, тут по линии Дуная бы удержаться и к Пруту неприятеля не допустить!

– А с кем воевать-то? С Ланжероном?! – вторили им товарищи. – Хорош командующий: французам, цесарцам, английским мятежникам за океаном служил, а ещё и, говорят, пьесы пописывал[2]. Повоюешь с таким. Нет, тут нужен наш генерал, чтобы его войска знали и шли за ним.

– Хорошо, Тимо, – прошептала, приподняв голову с груди Тимофея, Драгана. – Тебя любить, всегда любить. Не уходить.

– Не уйду, никуда я не уйду, – прошептал тот, откинувшись в изнеможении на подушку. – Как же я от такой красивой и горячей женщины уйду, сладкая ты моя. И мне с тобой так хорошо, так хорошо… – Тяжёлые веки опустились, и, глубоко вздохнув, он мерно засопел.

– Тимо, драга[3] Тимо, – прошептала, прижимаясь к нему, Драгана.

Где-то за занавеской похрапывал Степанович, бормотали во сне на печи дети, а издали донёсся крик первого, раннего петуха.

– Ваше благородие, всё почищено и приведено в полный порядок, – доложился вставшему утром подпоручику Клушин. – В сапоги, небось, и небо будет видно, ежели приглядеться. Словно зеркало, носки блестят.

– Спасибо, Архип Степанович, – произнёс, потягиваясь, Тимофей. – А чего тихо так в доме? Драгана где с ребятками?

– Дык на речку они ушли, ваше благородие. – Денщик развёл руками. – Коровку затемно подоила, в стадо отогнала, а потом все вместе и пошли. Вот только недавно все постирушки забрала. А вам-то что на завтрак поесть? Всё в печи. Выставляю на стол?

– Выставляй. Потом у меня взводная поверка, а после неё к Копорскому идти. Вода, чтобы умыться, в сенях?

– Так точно, вашбродь, там, – подтвердил денщик. – Может, кипяточком её разбавить, уж больно холодная.

– Драгана вон стирает речной, и ничего, – проворчал, стягивая с себя исподнюю рубаху, подпоручик. – А я что, даже умыться такой не могу?

– Так вы же ещё и обливаетесь ей, – заметил, нахмурившись, Клушин. – А ну как вдруг застудитесь? Драгана-то – она к такой вот шибко привычная.

– Ничего, чай не из князей сам, – проворчал, выходя в сени, Тимофей.

– Взвод, смирно! – рявкнул, завидев подходившего офицера, Чанов. – Господин подпоручик, в строю тридцать шесть человек, – зачастил он, когда командир приблизился. – Двое в рабочем наряде у полкового провиантмейстера. Незаконно отсутствующих нет!

– Здравствуйте, драгуны! – оглядев шеренги, воскликнул Гончаров.

– Здравжелаемвашбродье! – слитно громыхнул строй.

– Начинаем утренний осмотр с проверки внешнего вида, состояния оружия и амуниции! – гаркнул подпоручик. – Первая шеренга, шесть шагов вперёд! Вторая, четыре! Третья, два! Шаго-ом марш!

– У меня у пятерых новеньких сапоги по швам расползлись и на всём голенище кожа потрескалась, – рассказывал, сидя через час у Копорского в доме, Марков. – Думал, не следят за имуществом, подлецы, не чистят совсем обувку, не смазывают, вот и разопрело от сырости. Глядь, а у них ведь все нитки там как гнилая трава. А кожа сапог как у столетней бабки в морщинах. Вся потресканная, скукоженная, изломанная. Такую хоть чем ты мажь и как ни черни, а всё одно никакого толку не будет. И ведь смазано всё порядком: и салом, и ваксой чёрной сапожной. Видно ведь, что ухаживают, а вот же.

– Да-а, и у меня у четверых расползаются, – поддакнул Тимофей.

– И у моих пятерых! И у моих тоже! – послышались голоса Неделина и Гуреева. – Как ходить-то в них будут, ежели строевой смотр затеют?! Воевать-то ладно, и перевязью чернёной обмотают. Турки не начальство, за это не спросят. А вот если парад?

– Да-а, парад – это серьёзно, – согласился Копорский. – Похоже, подрядчики худую поставку сделали, а в головном интендантстве на это глаза закрыли и в рекрутском депо, где их получали. Не за просто так, само собой. Пишите-ка, сколько и у кого худой обуви. Тимофей, сведи всё это в одну бумагу и потом мне отдай. Пойду с ней к Вешину и другим эскадронным командирам скажу, а не то нас же и обвинят в небрежении, ещё и вычет из жалованья сделают.

Глава 3. На Дунай

В начале апреля по войскам пронеслась весть: высочайшим указом на должность главнокомандующего Дунайской армией назначен генерал от инфантерии граф Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, пожалуй, самый опытный и заслуженный военачальник империи, которому на момент описываемых событий было уже шестьдесят пять лет. Прибыв в начале апреля в Бухарест, он собрал у себя всех генералов и старших штабных офицеров армии. От Стародубовского драгунского полка на совете присутствовали его командир и главный квартирмейстер.

В конце апреля на юг отправились стоявшие на постое в Яссах два казачьих полка, а в начале мая на марш вышли Фанагорийский гренадерский и Смоленский мушкетёрский полки.

– Что-то, похоже, забыли про нас? – судачили драгуны. – Вон и казачков, и всю пехоту угнали к Дунаю, а кавалерия на месте стоит. Не поймёшь это начальство.

– Видать, за Днестр скоро отправят, – высказывались особо знающие офицеры. – У меня кузен (сват/брат) при штабе служит, сказывал, что на Волыне новую обсервационную армию против австрийцев выставляют, а там основа из мобильных конных полков должна быть.

– Да какая там Волынь?! – спорили с ними другие. – Мне по большому секрету шепнули, что мы на Неман пойдём. Вот где сейчас самую большую армию создают! А на противоположном, польском берегу французы к реке свои дивизии подводят.

– Скорее бы в поход уже, застоялись! – волновались молодые офицеры. – А то так в этом стоянии всё самое важное пропустим! Ни чинов тебе, ни славы, одна гарнизонная возня.

– Навоюетесь ещё, – вздыхали умудрённые опытом ветераны. – Какие ваши годы.

Прибывшую из Конотопского депо партию рекрутов раскидали, как и предыдущую, по подразделениям, с ней же в полк пришли несколько юнкеров и прапорщиков. Поступило пополнение и в третий эскадрон.

– Прапорщик Загорский! – щёлкнув каблуками и лихо вскинув ладонь к козырьку, громко представился голубоглазый юноша. – Прибыл в ваше распоряжение, господин капитан!

– Тихо-тихо, прапорщик, не кричи так! – поморщившись, произнёс Копорский. – А то сейчас сюда весь караул прибежит! Или местные подумают, что пожар. Звать-то тебя как?

– Станислав Юрьевич, – произнёс тот уже гораздо тише.

– Во-от, хорошо, – промолвил удовлетворённо командир эскадрона. – Проходи, присаживайся к столу, тут все свои, с каждым сейчас познакомлю. Небось, с дороги только? Голодный?

– Голодный, – сделал вывод капитан. – Васька! – гаркнул он. – А ну-ка, пока чая господину прапорщику налей и пирог тащи! Я знаю, у тебя оставался!

– Сюда подсаживайся. – Тимофей сдвинулся, освобождая место около себя. – И каску можешь снять, вон на лавку позади себя клади.

– Ну что, Наум Варламович, Господь услышал твои молитвы, – кивнув вахмистру, произнёс удовлетворённо Копорский. – Сдавай-ка ты взвод новоприбывшему прапорщику, сам же в помощь к Александру Маратовичу переходи, дел в эскадроне невпроворот. Вот-вот может команда поступить выходить на марш, а у нас по хозяйственной части ничего не готово. Итак, что у нас там по конскому поголовью? Трёх коней ведь планировали на выбраковку отправлять? А с заменой их как? Не получится, как в прошлом году, что весь резерв патронов пришлось на строевых конях везти?

– Пойдём, Станислав, покажем с Тимофеем, где ты квартируешься, – позвал новоприбывшего, после того как командир эскадрона отпустил всех, Марков. – Тут недалеко, в конце переулка. Меня ты можешь просто Дмитрием звать, безо всякого отчества и чина. У нас тут такое не принято. Ну и Тимофея так же. Так ведь, Тимох?

– Само собой, – подтвердил тот. – Откуда сам-то будешь, Станислав?

– Из-под Борисова, Минская губерния, – пояснил прапорщик. – Не приходилось у нас бывать? Там ещё речка Березина совсем рядом.

– Не-е, – отозвался, покачав головой, Марков. – Меня западнее Санкт-Петербурга пока не заносило. А Тимофей вообще у нас из-за Волги, с Урала. Мы с ним вместе Кавказ у персов брали. Да ведь, Тимох?

– Угу, брали, – хмыкнул Гончаров. – Как только забрали, нам тяжело нести его стало, потом вот сюда пришли.

– Ну ладно тебе ёрничать. – Шедший рядом друг толкнул его локтем. – Всё ведь к лучшему, и чином не обидели, и наградой не обошли. – Он погладил блестевший на груди золотой крест.

– Да-а, а мне-то и не довелось пока в деле быть, – произнёс с завистью Загорский. – Полгода в Дворянском полку – и потом сюда. Ещё и попал ведь туда еле-еле, род наш незнатный, одно сельцо только в дремучих лесах. А когда-то в Великом княжестве Литовском Загорские в большом почёте были. Пращур у Витовта надворной хоругвью командовал.

– Так ты из католиков, из латинян, что ли?! – воскликнул Димка. – А я смотрю, говор вроде и наш, и как будто другой, дзеканье, цеканье какое-то слышно.

– Православный я, – нахмурившись, произнёс прапорщик. – У нас на востоке, за Минском, католиков меньше. Это там, ближе к Вильне, вот там да.

– У вас на востоке, у нас на западе, – хмыкнув, подколол его Марков. – Все мы теперь в одном котле варимся. Да ведь, Тимох?

– Один народ, – подтвердил тот. – Подданные Российской империи.

– Во, верно сказано! – подняв вверх указательный палец, воскликнул Димка. – И защищать её и государя, не щадя живота своего! Всё, пришли, Станислав, вот он – твой дом для постоя. Сейчас скажу, чтобы унтеры людей всех строили. Наума Варламовича-то господин капитан сильно озадачил, нескоро он освободится. Да и ничего, мы уж, небось, и без вахмистра Гуреева справимся.

Отцвели буйной белой и розовой кипенью сады, всё в округе Ясс зеленело и радовало глаз. В жаркий майский полдень, дав драгунам отдых, Тимофей зашёл во двор того дома, где жил. На растянутой между двумя абрикосовыми деревьями верёвке Драгана развешивала только что выстиранное бельё. Вот она выбрала из корзины драгунские рейтузы с линией блестящих мундирных пуговиц и, встряхнув пару раз, начала их расправлять. Неслышно ступая по траве, Тимофей подошёл со спины и, обняв женщину, крепко прижал к себе.

– Инчет, инчет! – пискнула та и попыталась вырваться.

– Да я и так тихо, – промурлыкал, не выпуская её, Тимофей. – Никого же нет во дворе, кто обедает, а кто спит. Пошли, моя сладкая. – И повлёк её в сенник.

– Тимо, Тимо! – потрепыхалась та. Скрипнула дверь, и парочка скрылась в сарайке.

– Что слышно, ваше благородие? – поинтересовался, выставляя на стол миску с чорбой[4], Клушин. – Не отправляют к Дунаю? А то вон в четвёртом эскадроне трёх вьючных коней выкупили у местных и на перековку к кузнецу их сразу повели. Пытаю знакомца – может, скоро на марш выходить? Так он не знает ничего. Говорит, начальство велело вьючных подкупать. Вашбродь, а вашбродь?

– Чего? – встрепенулся витающий в облаках Тимофей. – Чего там начальство велело? А-а-а, четвёртый эскадрон… Да нет, Степанович, по выходу пока не слышно ничего. А вьючных это они за своих списанных выкупали. Как что-то будет известно, я тебе сразу, загодя, скажу.

– Ну ладно, – произнёс, пожав плечами, дядька. – А то ведь вы сами знаете, как бывает. Труба заиграла «Эскадрон, в походную колонну!», «На марш!» – и поскакали все, только лишь пыль по дороге клубится. А вещи-то ведь все собрать ещё нужно, это же не сабля с ружьём и седельным чемоданом, которые схватил – и в путь. Тут время нужно. А чего это хозяйки всё нет? Давно уже ведь бельё вышла вешать. Детвора-то у бабки гостит, а она что? Драгана, Драгана! – крикнул он, выходя в сени. – Обед! Обедать пора! Я уж горшок из печи с чорбой достал, их благородию налил. Чего так долго?! Пошли трапезничать, потом всё развесишь! Отмахивается, – пожав плечами, сообщил он, заходя в дом. – Кушайте, Тимофей Иванович, а то простынет, сейчас и она подойдёт.

Двадцать первого мая, ближе к вечеру, по Бухарестскому тракту в Яссы заскочил запылённый поручик в сопровождении десятка казаков. Уже затемно взводных офицеров собрали в доме у Копорского.

– Два дня на сборы нам, господа! – объявил собравшимся капитан. – Двадцать четвёртого наш полк выходит маршем в сторону Дуная. Конечный пункт маршрута пока мне неизвестен. Приказано только двигаться со всей возможной поспешностью в сторону Силистрии, не обременяя себя обозом. Он подтянется вслед за нами позже. Поэтому пятидневный запас фуража и провианта получаем в полковых магазинах и везём с собой, пополним убыль уже на месте. Двадцать третьего пополудни состоится осмотр подразделений полковым командиром. Фома Петрович – начальник строгий, сами знаете, так что сто раз перед ним своих архаровцев лично оглядите. Наум Варламович, повнимательней к третьему взводу, у тебя глаз намётанный, Станислав Юрьевич вдруг не усмотрит, ну а ты мимо худого не пройдёшь. Тебя, Тимофей, тоже касается, гляди, чтобы неуставная одёжка или какое оружие не вылезло на этом смотре. Палаши все ведь кавказцы твои получили?

– Так точно, господин капитан, получили, – поднявшись с лавки, подтвердил подпоручик. – Все будем в уставном виде, не сомневайтесь.

– Ну-ну, – кивнув, произнёс тот. – Потом уж ладно, в бою никто глядеть не будет, с палашом ты или с сабелькой в атаку идёшь, а тут, сам понимаешь, порядок нужен. И чтобы я кинжалов у вас не видел, а то любите как абреки ходить! Так, Александр Маратович, двойной боевой припас везём с собой и запас на вьючных. – Он повернулся к Назимову. – Палатки и шанцевый инструмент никакой, кроме кос, не берите. Из походной утвари – только лишь одни артельные котлы.

Два дня прошли в великой суете, как это всегда бывает перед большим боевым выходом. И вот двадцать третьего мая выстроенные за городом линии полка замерли перед зорким оком грозного командира.

Тимофей приподнялся на носках, окидывая взглядом шеренги. Блестит надраенная медь налобных пластин касок и мундирных пуговиц. Покачиваются на ветру султаны. Конь фыркнул и дёрнул повод.

– Тихо-тихо, Янтарёк! – воскликнул Гончаров, оборачиваясь. – Потерпи, сейчас начальство пойдёт.

А вот и оно. Шествовавший во главе штабной свиты полковник, придирчиво оглядывая стоявших в первой шеренге, шёл мимо, время от времени останавливаясь. До ушей долетало: «Клинок на треть! Клапан лядунки вскрыть! Мушкет из бушмата!» И зачастую следовал громкий выговор.

Вот свита дошла и до его взвода. Резко вскинув ладонь к козырьку каски, Тимофей замер по стойке смирно, что называется, поедая глазами командира полка. Тот же, мазанув взглядом по фигуре офицера, кивнул и пошёл по линии дальше.

– Клинок на треть! – донеслась привычная команда.

«Самолично по три раза все клинки проверил, – пронеслось у Тимофея в голове. – Отполированы все, вычищены, заточены. Не должен бы Родька подвести».

– Ружьё из бушмата сюда! – донеслась новая команда. – О-о, так ты, братец, штуцерник? А ну-ка, полку открой. Та-ак, порядок. Курок отжать! Спустить! Есть искра, пружина тугая. Пётр Гордеевич, Семён, коня, подпругу и вьюки проверьте! – приказал он полковому интенданту и фаншмиту, и те, выскочив из свиты, бросились исполнять указание. – Говоришь, саквы чуть подтянуть? – повторил он доклад Вешина. – Сбиты, что ли? Нет? Ну ладно. Дальше идём.

– Уф, кажется, пронесло, – прошептал, косясь влево, Тимофей. – Хотя ещё три линии стоит позади, и всё равно сильнее всего ведь всегда первую проверяют.

Последняя ночь перед расставанием была так коротка.

– Я тебя ждать, Тимо, любить, – шептала, прижимаясь к Тимофею, Драгана. – Ждать, ждать, Тимо. Драго мой, любитье мой.

Лучи восходящего солнца разогнали сумрак, и по предместьям Ясс поплыли звуки напева кавалерийских труб. Вслед за полковыми трубачами начали выдувать медь эскадронные: «Утренняя заря! Подъём! Подъём!» Малолюдные улочки ожили, всюду сновали люди в военных мундирах, бежали куда-то вестовые, драгуны седлали коней, слышалась ругань, окрики и смех. Начинался новый день.

– Всё-всё, милая, кончится кампания, я обязательно к тебе приеду! – обещал припавшей к груди заплаканной Драгане Тимофей. – Ты только, главное, меня жди! Не скучайте, ребятки, я вам столько гостинцев скоро привезу! Целый мешок! – Он обнял Космину и Григора.

– Вашбродь, марковские из переулка выезжают! – крикнул Клушин, придерживая Янтаря. – Драгуны Загорского тоже вслед за неделинскими пристроились, сейчас пойдут.

– Прощайте! – крикнул, вскакивая в седло, Тимофей. – Я совсем скоро приеду! Ждите! Но! Пошёл, Янтарь! – И выскочил на улицу, где уже стоял в походном строю его взвод.

Пыльным трактом дошли за пять дней до Бухареста, где драгунам дали два дня на отдых и на пополнение припасов. Тридцать первого мая Стародубовский полк выехал в его восточные пригороды и пошёл лёгкой рысью навстречу поднимавшемуся из-за горизонта солнцу.

– Гляди-ка, не к Журже, не к Рущуку, – переговаривались в колонне. – На Силистрию идёт дорога, а после неё так и вообще к морю. Может, нам Базарджик с Козлуджей или Варну прикажут отбивать?

Заночевали в селении около большого озера и уже через три часа хода следующего дня подошли к Дунаю, где через большой остров и две протоки был выставлен понтонный мост. Медленно, тревожно фыркая и натягивая поводья, шли кони. Стремительное течение пугало животных, да и людям было не по себе шагать по этому хлипкому деревянному настилу.

– Под Шумлой собраны большие силы турок, не менее семидесяти тысяч, – довёл до своих офицеров боевую обстановку Копорский. – Во главе их стоит сам визирь Ахмет-паша. Наши флотские докладывали, что и по морю после весенних штормов неприятель много своих войск в прибрежные крепости завёз. Так что можно ждать наступления османов сразу с нескольких направлений. У нас же на правом берегу Дуная не более тридцати тысяч войск, да и то все они раскиданы по нескольким пунктам вдоль реки. Чтобы противостоять противнику, нужно наверняка знать главное направление его удара. Для этого несколько казачьих полков выдвинули свои сотни далеко вперёд и несут дозорную службу. Господа. – Копорский обвёл глазами своих офицеров. – Задача нашего, Лифляндского драгунского и Чугуевского уланского полков состоит в том, чтобы прикрыть эти дозорные казачьи сотни от конницы турок, по возможности не вступая при этом в серьёзные сражения. Приказано беречь свои силы для грядущих боёв. При появлении больших сил неприятеля велено отходить к Силистрии под прикрытие пехоты и артиллерии. По тому направлению, которое мы будем с вами перекрывать, узнаем завтра. Остаток этого дня и ночь нам даны для отдыха и пополнения припасов. У меня всё.

– Эх, опять по новой всё у турок забирать, – шагая к своим кострам, сетовал Марков. – Хорошо хоть, дунайские крепости на правом берегу за собой сохранили.

– Да-а, под своими-то крепостными стенами и стоять спокойней, – поддакнул ему Неделин. – Такое не всегда, Станислав, будет. – Он посмотрел свысока на Загорского. – Зачастую низинку или какой овраг посуше выберешь, чтобы костров издалека не видать было, и ночуешь. Во-от, подходим уже, чуешь, как съестным пахнет? Походная кашка на сале, она родимая.

Глава 4. Под Базарджиком

– Идём в сторону Базарджика, – объявил своим взводным уже на марше Копорский. – Сама крепость сейчас под турками. Взять её несложно, все укрепления нами ещё осенью срыты, когда оставляли, но приказа забирать нет, а велено пока вести наблюдение за неприятелем, копящим там силы. Под Базарджиком казачий полк Иловайского сейчас в разъездах. Дмитрий, Тимофей, помните, год назад вместе с ним с Кавказа сюда шли?

– Помним, Пётр Сергеевич, – подтвердили подпоручики. – Они ещё с нами вьючными поделились.

Через пару часов марша колонну обнаружил скачущий разъезд казаков. Половина из него ускакала к своим для доклада, остальные с подхорунжим следовали в голове колонны.

– Турки шибко не озоруют пока, – докладывал драгунскому полковнику казачий командир. – Сидят за валами смирно в Базарджике, силы копят и укрепления поправляют. Время от времени вылетит пара их конных сотен, по окружающим с севера и запада холмам проскочит и обратно за валы скрывается. Мы пытались было их прищучить, но осторожные басурмане никак не даются нам. Чуть что – шасть сразу к крепости, а оттуда пушкари османские палят. Мы с неделю назад увлеклись немного, так пятерых от картечи потеряли. Успели турки за зиму пушек наставить.

– А как же они сообщаются с основными своими силами, если вы им тут разгуляться не даёте? – поинтересовался подполковник Салов.

– Так мы далеко ведь на юг не заскакиваем, – пожав плечами, ответил казак. – Там у Варны большое войско турок стоит и конницы много. Вот и сообщается с этой Варной Базарджикская крепость, обозные колонны под сильной охраной туда-сюда гоняет. А до Варны до этой всего ведь ничего – меньше полсотни вёрст, но выйдешь к ней – отрежут и посекут. Нам ведь велено басурман в нашу сторону не пускать, а в больших сшибках с ними не сходиться.

– Вот и нам тоже велено, – проворчал ехавший рядом командир стародубовцев. – Однако и свободы туркам тоже давать не следует. Ладно, посоветуемся с вашим начальством, подумаем, как быть.

На постой встали в небольшом селе вёрст за десять севернее Базарджика. В хатах разместилось только полковое начальство и штабные офицеры. Для всех остальных был лагерь на выгоне. Палатки ехали где-то далеко с полковым обозом, поэтому над головой у драгун ночью было звёздное небо.

– Даже ночью тут жара стоит, – сетовал, сидя на вальтрапе, Загорский. – Сушь, оттого и голова тяжёлая, полынью да пылью пахнет. То ли дело у нас под Борисовом. Выйдешь на крыльцо батюшкиного дома, втянешь в себя воздух – свежо-о, цветами, мёдом пахнет, а чуть пройдёшь по заросшей травой дороге, на тебя вереском пахнёт и сосновым духом. У нас вообще никогда зноя не бывает, рядом ведь болота большие, Домжерицкие, похоже, они-то и холодят.

– Эка невидаль – болота, – хмыкнул, качая головой, Назимов. – И чего там, в болотах этих, делать? Не пройти, не поохотиться, даже крестьянина на пашню не послать, одним словом, бесполезная зыбь.

– Ну не скажите, Александр Маратович, – покачав головой, произнёс прапорщик. – Охота там отменная. Птицы гнездится великое множество, да и зверя всякого не счесть. А сколько ягод и грибов! У меня сестрёнка Лизка с детьми дворовых без полной корзины никогда оттуда не приходит. Дед уж и так и эдак её наругает, страшно, топь ведь, а ей хоть бы хны. Все тайные тропы лучше него знает, а уж он-то ходо́к!

– Дед ругает, а родители чего? – подкинув в костёр поленья, поинтересовался Тимофей. – Неужто позволяют?

– Нет родителей, – помрачнев, промолвил Загорский. – Померли оба.

– Извини, Станислав, – проговорил виновато Гончаров. – Не знал.

– Ваши благородия, готово! Подавать?! – заскочив в освещённый костром круг, известил денщик Назимова.

– Подавай, – сказал, кивнув, штабс-капитан. – Сегодня у нас денщики расстарались, кроме каши и традиционных сухарей, часть мяса, что варили, ещё и на углях обжарили. Немного бы зелени к нему – и вообще было бы здорово.

– И по кувшину красного каждому, – вставил Марков.

– Можно и красного, – согласился Назимов. – Подождите, начало лета, к сентябрю уже молодое в каждом крестьянском дворе будет.

Три дня драгуны поэскадронно объезжали окрестности Базарджика, знакомясь с местностью. Иловайский придал каждому своих казаков, и это упростило дело. Седьмого июня случилась перестрелка с турецким разъездом. Тот выскочил на холм прямо перед русскими, и Тимофей, быстро сориентировавшись, дал своим фланкёрам команду открыть огонь. В ответ с вершины грохнуло с дюжины выстрелов, и турки съехали с обратного ската. Казаки бросились вдогон.

– Ваш. – Урядник перевернул на спину труп. – Прямо в шею попали, вон как её разворотило, – проворчал он, обтирая испачканные кровью пальцы. – Будете чего-нибудь брать трофеем, ваши благородия?

– Нет, пустое, – отмахнулся Назимов. – Одна сабелька только простенькая, а ружьё, если и было, успели утащить.

– Хозяин – барин, – хмыкнул казак, отстегнув от пояса побитые ножны. – На харч обменять всё равно можно.

Стоявшего рядом Загорского замутило, и он отошёл от трупа, зажав ладонью рот.

– Держи, Станислав, запей. – Гончаров протянул ему флягу. – Ничего, такое всегда в первый раз бывает. Потом уж привыкнешь.

Прапорщик отхлебнул из горлышка посудины и закашлялся.

– Чего это такое? Вода горькая, – просипел он, отдышавшись.

– Простая вода так жажду не утолит, как степной отвар, – произнёс негромко Тимофей. – Пей, он тебе тошноту быстро собьёт.

– Гончаров! – крикнул державшийся верхом Копорский. – Бери своих фланкёров и скачи за казаками! Мы следом за вами! Глядишь, перехватите сипахов у сухой балки.

– Взвод, по коням! – гаркнул Тимофей, вставляя ногу в стремя. – Загорский, флягу себе оставь, потом отдашь! Фланкёры, за мной! – И дал шенкелей Янтарю.

Три дня пытались драгуны и казаки выбить турецкие дозоры, но всё было безрезультатно. Неприятель осторожничал и, хорошо зная местность, каждый раз ускользал от русских.

– Пётр Сергеевич, а если на живца попробовать? – сидя после ужина у командирского костра и рисуя на листе планшета, задал вопрос Тимофей.

– Как это – на живца? – Отхлебнув из жестяной кружки, тот недоумённо поднял брови. – Ты чего там чиркаешь?

– Да вот сами поглядите. – Подпоручик подал ему изрисованный лист. – Это сухая балка в самом центре, а это роща по левую сторону, а вон там, сверху, два холма. Ниже у самой балки дорога вьётся. Что, если нам малым отрядом выманить турок на себя словно наживкой и потом припуститься от них по этой дороге. А в балке пеший отряд стрелков скрытно разместить. Подскочит к ней погоня – и сбить её залпами. А малый наш отряд развернётся – и тоже в сабли.

– Ага, так они тебе и клюнут на наживку, – рассматривая перенесённую на лист схему местности, произнёс с сомнением капитан. – Стреляные воробьи, опытные, таких на мякине не проведёшь. Вот же, гляди, ты сам тут холмы нарисовал, так они ведь, как обычно, туда прежде головной дозор пошлют, и он всё вокруг осмотрит. Засаду вашу увидит и своим сигнал подаст. А те, не будь дураками, ни за что в погоню не кинутся, хоть ты каким их малым отрядом заманивай.

– Так в том-то и дело, что с холмов, кто в балке сидит, вообще не видать, сам сегодня проверял, – парировал Гончаров. – Конных – да, конных там, конечно, не разместить, а вот сотню пеших – вполне.

– А если турки развернутся – и на стрелков? – теребя ус, допытывался Копорский. – Тут какое расстояние до них будет? Ну вот. Десяток секунд скачки – и они сечь начнут.

– Да не начнут они, Пётр Сергеевич, не начнут, – упрямо тряхнув головой, заявил Тимофей. – Тут верхом никак не проехать в неё, кони все свои ноги переломают. А если турки спешатся, то нам же и лучше. Наживка наша, наш малый отряд, подскочит к ним и свяжет боем, а вот из этой, из дальней рощи, и подмога подоспеет.

– Ну не зна-аю, не зна-аю, – протянул командир эскадрона. – Как-то всё это сомнительно, рискованно.

– Значит, будем и дальше с турками в гляделки играть. – Тимофей протянул руку, чтобы забрать свой лист.

– Да подожди ты! – нахмурившись, буркнул капитан. – Давай-ка ты лучше всё заново и поподробнее разъясни. Ещё раз поглядим и вместе обдумаем. Так-то можно было бы и к Салову, конечно, подойти, уж больно Фёдор Андреевич бездельем тяготится.

Обсудив представленный план и потоптавшись, он наконец пошагал в сторону штабного шатра.

– Тимофей, спишь уже? – Он потряс за плечо подпоручика, вернувшись через пару часов. – Радуйся, одобрили твою задумку.

– Собираться?! Людей поднимать?! – Гончаров вскочил на ноги.

– Тихо! Тихо ты! Охолонись! – осадил его капитан. – Экий же ты прыткий, Тимоха! Командир полка повелел всё на месте внимательно посмотреть и поручил это дело с засадой Салову. Видать, тот сам уже Фому Петровича задёргал. В общем, завтра всё будет ясно, сто́ящее это дело или нет. А сейчас давай-ка ложись спать, велено тебе со взводом поутру, после поверки, к штабному шатру подъехать.

У штабного шатра стояли четвёртые взводы из первого и второго эскадронов.

– Ого, похоже, тут всех фланкёров собирают! – воскликнул, завидев знакомцев, Блохин. – Видать, как в прошлом году всех застрельщиков с собой поведёт их высокоблагородие.

Вскоре подъехал взвод из эскадрона Мейендорфа, и стоявший у входа в шатёр юнкер нырнул внутрь.

– Опять четвёртый эскадрон на ходу спит?! – вскоре выйдя из него, возмутился Салов. – Не видать тебе капитанского горжета, поручик! – Он вперил взгляд в сконфуженного офицера и лихо взлетел в седло. – Отря-яд, в походную колонну! По двое! Аллюр шагом! Первым идёт взвод третьего эскадрона, остальные по порядку номеров за ним. Подпоручик Гончаров, ко мне пристраивайся! – И тронул поводья.

– Господин подполковник, подпоручик Гон… – зачастил, подскакав к грозному командиру, Тимофей.

– Кавказец, твои каракули? – оборвал его Салов. – Сам примерялся на месте или так, от безделья всё выдумал?

– Примерялся, господин подполковник, – подтвердил Тимофей.

– И даже в овраг спускался? – Тот покосился на него.

– И сколько, по-твоему, там людей можно надёжно укрыть?

– Не более сотни, господин подполковник! – уверенно заявил Тимофей. – Чтобы в линию вытянуться. Если больше будет, турки заметить с холмов могут, и всё тогда сорвётся.

– Угу, значит, не больше сотни, – повторил за ним Салов. – Ну-ну, проверим. Тут вот сто сорок три фланкёра в колонне, не считая меня с капитаном и трубача. – Он кивнул на ехавших позади всадников. – Как раз большую часть и поместим, если всё, как ты говоришь, подтвердится. Ладно, ускоряемся. Отряд, аллюр рысью! – И дав коню шенкелей, повёл колонну на юг.

– Лучше бы егерей посадили, а нам на конях, – проворчал, обрывая метёлку душицы, Ярыгин. – Ну что это за кавалерия, по оврагам ползать? Ещё только в лес осталось загнать.

– Прикажут – и в лес пойдём, – пристраивая удобнее своё ружьё, произнёс Чанов. – Много ты егерей за Дунаем видел?

– Только у Силистрии, – ответил, откидывая сорванную траву за спину, Степан. – А чего, пригнали бы сюда хоть пару рот. А то одной лишь конницей турок за вымя здесь держим.

– Жа-арко, – шумно выдохнув, заметил Еланкин. – Почитай утро ещё, а вон как печёт. Чего же тогда в полдень будет? Совсем запаримся.

– Ладно хоть каски повелели скинуть, позаботились, – вставил своё Казаков. – В фуражных шапках и голове легче.

– Не для лёгкости это, Гришка, а для утаивания, – пояснил Чанов. – Плюмаж драгуна издали выдаёт, а вот фуражку не видать. Оглядывайтесь, братцы, чтобы удобней стрелять было.

Мимо оврага с засадой проскакало с полсотни казаков. Знакомый Гончарову хорунжий, привстав на стременах, оглядел место и, помахав рукой, увёл свой отряд.

– Общая команда – всем вниз! – скомандовал Тимофей. – Остаются только три наблюдателя!

Чертыхаясь и ворча, позвякивая оружием, сотня застрельщиков побежала вниз по склону.

Время тянулось медленно. «Может, и не клюнут на наживку турки, сидят сейчас за валами, шербет кофиём запивают, – думал, схоронившись под кустом, Лёнька. – А мы тут паримся, ждём». Отстегнув с пояса флягу, он прополоскал рот и, сделав два глотка, положил рядом. «Правильно, что тряпицей обшил. – Он погладил посудину. – С голой жестью уже бы словно кипяток вода была, а эдак ничего, даже освежает. Дельно Иванович посоветовал, главное, чтобы Салов такое не увидал. Вот ведь барсук злой, за нарушение устава башку оторвать может, с него станется».

Мысли бежали, перескакивая с одного на другое. А как ещё коротать время в секрете? Вспомнил и про Кавказ, и про милый отчий дом, откуда забрали в рекрутчину восемь лет назад. «Восемь лет, уже целых восемь лет. – Он покачал сокрушённо головой. – Все мои сверстники давным-давно оженились, в детях и хозяйских заботах. Только-только вот посев яровых закончили. Морды бо́родами поросли, а у меня только одна лишь колкая щетина. – Он огладил ладонью скулы и подбородок. – Дом, отчий дом. А есть ли он вообще у меня? Живы ли родители? Матушка сильно прихварывала, когда мне лоб забривали, да и у батюшки уже не те силы были, что раньше. Старший брат всё больше и больше хозяйство в свои руки прибирал. Сейчас и вообще, небось, верховодит, а родителей, ежели они и живы, – на печь. Куда возвращаться, если до отставки доживу? В приживалах быть?»

За дорогой на холмах что-то мелькнуло, и Леонид разглядел верховых.

– Сипахи, – прошептал он, прижавшись к земле. – В колпаках островерхих, ну точно они. Оглядываются. Вашбродь! – приглушённо крикнул он, сложив ладони лодочкой. – Оглядчики турецкие на холмах!

– Тихо всем! – рявкнул сидевший в овраге вместе с драгунами Тимофей. – Прижались к скату!

Пока всё шло так, как они и задумали с подполковником. Малый казачий разъезд сблизился с Базарджиком и, покрутившись подле валов, ушёл чуть южнее. Турки же выслали своих наблюдателей, и, если их ничего не насторожит, можно будет надеяться выманить из крепости целый отряд. Опять же, здесь ключевое «если ничего не насторожит». Будем ждать.

Ждать пришлось недолго. Минут через двадцать опять подали сигнал Блохин и те двое драгунов, что расположились у овражного склона под кустами.

– Внимание, отряд! – рявкнул Тимофей. – Все наверх! Растягиваемся в линию!

– Вот они! – Лёнька откинул крышку замка и взвёл курок. За нёсшимися во весь опор казаками показалась турецкая погоня. – Ах ты ж, и эти тоже сюда! – насторожился он. На вершине холма замелькали фигурки всадников. Вот они скучковались, и уже около полусотни их бросилось наперерез скакавшим по дороге казакам.

– Отрежут ведь, отрежут станичников, – процедил Блохин сквозь зубы. – Ваше благородие, казаков от наших отрезают! – крикнул он, обернувшись. – Сейчас остановят, а сзади погоня ударит!

Тимофей, взобравшись по склону наверх, мгновенно оценил обстановку. Всё пошло не по плану, но своих нужно было выручать, если сейчас затянуть с залпом – порубят казаков.

– Внимание, отряд! – рявкнул он, взводя курок ружья. – Прицел на тех турок, что скачут с холма! Первый выстрел по ним, второй без команды в погоню! Це-елься!

Две сотни шагов до сипахов. Сотня! Турецкая полусотня, набрав скорость, выходила наперерез казакам.

– Огонь! – рявкнул подпоручик и сам потянул спусковой крючок. Громыхнул залп, и облако сгоревшего пороха окутало цепь стрелков. Работая шомполами, фланкёры загоняли новые заряды в дула. Вот хлопнул один, за ним второй, третий выстрел перезарядившихся, и Тимофей вскинул своё ружьё. – Хорошо, не встала погоня, летит, – пробормотал он, совмещая мушку с целиком. – На! – И спустил курок.

Казаки сбили прорвавшихся с холма к дороге сипахов и устремились в сторону рощи, а из неё уже вылетали основные силы двух русских полков. Шесть выстрелов успел сделать Тимофей, пока развернувшиеся турки из погони не унеслись прочь.

– Почему раньше времени залп дали?! – подскакав, закричал Салов. – Да я тебя в бараний рог согну, подпоручик! Да ты у меня обозными всю жизнь командовать будешь!

– Господин подполковник, не по плану всё пошло, – попробовал оправдаться Тимофей. – Турки с холмов казаков отрезали. Во всю прыть неслись. Всех посекли бы.

– Молчать! – взъярился Салов. – Тебя старшим над всеми застрельщиками поставили! Тебе доверие оказали! А по твоей дури турки уйти смогли!

– Ну не все ушли, Фёдор Андреевич, – попробовал смягчить гнев подполковника Зорин. – Глядите, сколько их на дороге и подле оврага валяется. Хорошо ведь постреляли? Посчитать бы нужно всех да доложиться Фоме Петровичу. И командующему новому хорошую реляцию подать об удачном бое. Начальство про успехи любит слушать, сами знаете.

– Считайте, – бросил Салов и, пришпорив коня, поскакал прочь.

– Не журись, Тимофей. – Зорин подмигнул ему. – Фёдор Андреевич вспыльчив, да отходчив. На глаза ему только не попадайся пока.

– Ну чего ты хмурый такой, Тимоха?! – Подошедший к костру Марков хлопнул по плечу друга. – Подумаешь – поругали. На меня Салов тоже та-ак наорал в январе, когда мои пьяные комендантским попались. Думал, точно, как и их, в арестантский подвал отправит. Так и ничего, пронесло, а время прошло, и всё забылось.

– Да мы то же самое говорим ему, – заметил Назимов. – Сидит как сыч. А Яков Ильич уже донесение в Рущук отправил об успешном бое вместе с пленными. Плохо разве, шесть десятков турок подстрелили и троих живыми взяли, никого из своих при этом не потеряв. Это ли не успех? Сто раз теперь сипахи подумают, прежде чем за стены выехать.

– Подпоручик Гончаров тут ли?! – послышался окрик у соседних костров. – Подпоручик Гончаров!

– Тут он! Тут! – откликнулся Марков. – Кому нужен?!

Из ночного сумрака к офицерскому костру подъехали три всадника.

– Хорунжий Нечаев! – представился крепкий казак. – Полк Иловайского. Кто тут Гончаров будет?

– Ну я. – Тимофей встал со своего места. – Чего нужно?

– Ефим Силыч. – Тот протянул ему руку, подойдя. – Я к вам с подарком, господин подпоручик. Как уж вас правильно по батюшке величать?

– Тимофей Иванович, – обменявшись рукопожатием, ответил Гончаров. – А что за подарок и с чего?

– Лукьян, Енай, тащите! – распорядился хорунжий, и два казака, повозившись у вьюков, поднесли ближе к костру связанного живого барана.

– Не побрезгуете? – Нечаев стянул с плеча котомку с торчавшей из неё глиняной бутылью. – Ух и крепкая, зараза. И это ещё. – Он отстегнул от пояса кинжал в расшитых серебряной нитью ножнах. – У вас, я гляжу, есть уже горский. Ну пусть и наш, казачий будет. Благодарствуем, Тимофей Иванович. – Он сделал поклон. – За своих ребяток, что на дороге прикрыли. И за меня самого. Бог даст, вернём вам должок.

– Ефим Силович, оставайтесь! – окликнули оседлавшего коня хорунжего офицеры. – Вместе отужинаем.

– Нет, благодарствую, – отмахнулся тот. – В ночной дозор скоро уезжать! Здравы будьте! – И подстегнув коня, ускакал с казаками прочь.

– Хорошо с тобой дружить, Тимоха, – хохотнул, вынимая пробку из бутылки, Марков. – Ракия, – определил он по запаху напиток.

– Парамон, Степаныч, Ванька! – позвал денщиков Назимов. – Барана в сторонку отнесите и разделайте там. Кашу не нужно, зажарьте мясо на углях. Нам шею и лопатку. Остальное в артели. Не против, Тимофей? Всё равно ведь при такой жаре не сохранишь.

– Да конечно, – не стал возражать тот, рассматривая подаренный кинжал. – Хорош, ничуть не хуже моей камы.

После засады у сухой балки турки дозоры за валы крепости более не выпускали, казаки, напротив, заскакивали теперь далеко на юг. Ранним утром тринадцатого июня русский лагерь был поднят по тревоге.

– Со стороны Варны в Базарджик идёт большой обоз, – пояснил своим взводным командирам Копорский. – Встал на ночёвку верстах в десяти от крепости, там на него и натолкнулся наш дозор. Иловайский с Фомой Петровичем решили его разбить, не допустив подвоза припасов гарнизону. Наш полк, господа, блокирует крепость, а казаки в это время вырубают обоз. Стройте взводы в походную колонну, через полчаса выступаем.

– Всё самое интересное казакам, – произнёс, провожая взглядом уходившую на юг конную колонну, Ярыгин. – А нам турок у валов развлекать.

– Бам! – громыхнул пушечный выстрел, и ядро прогудело высоко над головами драгун.

– О-о, начинается, – оглядывая из-под ладони крепость, проворчал Чанов. – Больно близко подъехали, как бы они дальней картечью не сыпанули.

– Эскадрон, правое плечо принять! – донеслась команда капитана. – Аллюр рысью! За мной!

С валов громыхнул ещё один выстрел, и в воздухе уже гораздо ближе прогудело ещё одно ядро.

Стародубовский драгунский полк целый день изображал активность, демонстративно подскакивая к валам и отъезжая прочь. Турки постреливали, но на вылазки не решались, ожидая от русских подвоха. Уже под вечер прискакали вестовые от Иловайского, и полковник Наний повёл своих драгун в лагерь.

– Две сотни повозок в обозе было, табун коней, пороховой припас и провиант, – рассказывал у ночного костра офицерам Копорский. – Помимо обозников, ещё и охранение казаки посекли. Будет что Кутузову докладывать.

– Эдак получается, что мы, кроме охранения восточного фланга армии, ещё и неприятельскую крепость блокируем? – вставил Назимов. – Сюда бы ещё пару полков пехоты подвести с артиллерией – и можно смело штурмовать.

– Согласен с тобой, Александр Маратович, – сказал Копорский. – Больших сил у неприятеля тут нет, пушек мало, укрепления до конца не восстановлены, в припасах нужда. Думаю, больших трудностей со штурмом не будет. Сам слышал про это в штабе, так что, похоже, второй раз будем брать Базарджик, господа.

Глава 5. Битва у Рущука

Пятнадцатого июня вместо подмоги из пехоты и артиллерии к русскому лагерю со стороны Силистрии прилетел отряд гусар, и в воздухе поплыли звуки сигнала «Сбор!».

– Через час выходим на Силистрию, – сообщил пришедший от командира полка Копорский. – Ничего не знаю, господа, даже не пытайте, – отмахнулся он от взводных. – Приказ – срочно собираться и вытягивать колонну в сторону Дуная.

– Вот тебе и взяли Базарджик, – произнёс с сожалением Марков. – И почто столько суеты было? А я-то думаю, чего это полкового обоза всё нет, одними вьючными только всё подвозят. Видать, знали в верхах, что уходить придётся, вот и не стали сюда повозки гнать.

Шестнадцатого июня к вечеру колонна драгун и казаков Иловайского подошла к Силистрии. На валах и стенах крепости работали сотни солдат, срывающих и рушащих укрепления. Пушек на них уже не было.

– Велено оставить крепость, а при подходе неприятеля и понтонный мост разобрать, – пояснил прибывшим командирам полков начальник гарнизона Силистрии. – Получайте фураж и провиант из магазинов, господа. Сколько сможете, забирайте, всё одно мне его весь вывозить на левый берег приказано, а если не успею, то до подхода турок велено уничтожить. Армия визиря идёт в нашу сторону со стороны Шумлы. По донесению разъездов, она уже в двух переходах.

– Видать, потому и приказали быстрее к Дунаю отходить, – заметил Иловайский. – Отрезали бы нас с запада турки, и только осталось бы на Хыршовскую переправу скакать, а это такой крюк!

– Не знаю даже, удалось бы вам уйти? – покачав головой, засомневался комендант. – По последним сведениям, в Кюстендже большой десант высадился, турки могли и с востока все пути отхода перекрыть.

– Ладно, вырвались, – произнёс удовлетворённо командир стародубовцев. – Тогда мы встаём на ночёвку, пополняем припасы и уходим поутру к Рущуку.

На рассвете семнадцатого июня конная колонна длинной змеёй потянулась на запад. За спиной громко бахнуло два взрыва.

– Предвратные бастионы взорвали, – приподнявшись на стременах и присмотревшись, пояснил Копорский. – Вчера минная рота бочонки туда на крытых кожей повозках свозила, а сегодня рванула.

Сто двадцать вёрст до Рущука прошли за два дня. У этой крепости было многолюдно. По наведённому через Дунай мосту в разбитый у валов полевой лагерь с левого берега шли пехотные и конные подразделения, катились орудия и обозные повозки.

– Видать, не собирается Кутузов Рущук сдавать, – судачили драгуны. – К нам сюда, на правую сторону, подкрепления идут, значит, не отдадим без боя крепость, встретим как положено басурман.

Вечером у костров войска отливали пули, крутили патроны, точили сабли и штыки. По поступившим сведениям, подходивший к крепости неприятель превосходил русскую армию в четыре раза. Против семнадцати тысяч, находившихся под командованием Михаила Илларионовича, османский визирь Ахмет-паша вёл к Дунаю шестьдесят пять тысяч при семидесяти восьми полевых орудиях.

– Главное, башкой по всем сторонам крути, – поучал правившего лезвие палаша Станислава Марков. – Чтобы с невидимой стороны сипах не выскочил. Если ты врага видишь, то и его удар наверняка отобьёшь, даже не задумываясь. И старайся вперёд не вырываться, всегда в общей линии держись. Правильно я говорю, Тимофей?

– Правильно, Димка, – подтвердил тот, водя оселком по кромке сабли. – Вальтрап не забудь на седло откинуть и курки у пистолей в ольстрядях перед боем взведи, на это времени в сшибке может и не быть. Пистоль всегда может в сечи пригодиться. Я так и вообще всегда на себя перед боем ещё пару кобур надеваю, одну под правую руку, другую под левую, чтобы сразу выхватить.

– Понял, спасибо за науку, господа, – поблагодарил прапорщик. – А нас в Дворянском полку учили только лишь на палаш полагаться, а про пистоли говорили, что они лишь для расстройства пехотных порядков неприятеля, когда к ним подскакиваешь.

– Хм, да-а, в Дворянском полку наговорят, – хмыкнул Неделин. – Мне тоже там в голову вбивали, что палаш не сабля, им больше колоть, а не рубить нужно. А я за год боёв раза три всего неприятеля уколол, и то в самом начале наскока или при преследовании отступающих. А так всё больше сёк и рубил.

– В общем, делай, Станислав, как тебе сподручней, – подвёл итог Марков. – Какой твой самый первый, бездумный порыв будет, тот и правильный. Главное – не медли. Страшно?

– Страшно, – признался Загорский. – Ни разу ведь человека не рубил, только лишь чучело и лозу. Как оно там получится?

– Получится, – глухо произнёс Назимов. – Убить человека не трудно, трудно потом с себя его кровь смыть и вспоминать, сидя у костра. А в бою или ты его, или он тебя, тут уж кто шустрей и кому что на роду написано. Вон капитан идёт, сейчас расскажет, какая назавтра диспозиция.

Поднятые в полночь войска выходили на заранее выбранную Кутузовым позицию, перекрывая неприятелю южные подступы к Рущуку. Подразделения строились в три линии, в первой стояла артиллерия и егеря, вторую занимали пехотные каре из мушкетёрских и гренадерских батальонов, в третьей стояла конница. Рядом со Стародубовским равняли строй Лифляндский и Санкт-Петербургский драгунские полки, дальше стоял Кинбурнский и уланы Чугуевского. Ольвиопольские и белорусские гусары соседствовали с четырьмя казачьими полками.

– В линии меж всадниками дистанция два аршина! – покрикивали, проезжая перед строем кавалерии, штаб-офицеры. – Между самими линиями два лошадиных корпуса! Куда вылез! Куда?! Осади назад! Задние, не напирай!

– Тихо-тихо, Янтарь. – Тимофей погладил коня, успокаивая. – Обожди, сейчас всё успокоится, смирно стой.

– Чуют коняки, что дело будет, – произнёс стоявший рядом Чанов. – Волнуются. Вот же умная скотинка.

– Эскадрон, от центра разомкнись! – донёсся с левой стороны крик капитана Синевского. – Разъезжаемся, разъезжаемся быстрей!

Топоча и позванивая металлом оружия, прошла колонна пехоты. Со скрипом и стуком проехали на передках три орудия. Только было Синевский начал выстраивать обратно свой эскадрон, как снова пошла колонна.

– Сергей Борисович, держи пока так людей! – послышался голос Зорина. – Сейчас ещё и Старооскольский пехотный пойдёт.

Только к утру прекратилось движение. На рассвете русская армия вытянула боевые порядки подразделений, готовясь к бою. Кавалеристам было позволено спешиться и ждать команду, удерживая коней за поводья.

– Вон какое красное небо с восхода. – Чанов кивнул на алевший восток. – Похоже, зной страшный будет при таком-то безветрии.

– Да, дождик бы сейчас не помешал, – заметил, отстёгивая водоносную флягу от седла, Еланкин. – У меня мундир как кора дуба от пыли и соли. Думал к Дунаю сбегать, простирнуть вечерком. Да что толку, всё одно к вечеру такой же будет.

– Никола, дашь хлебнуть? – спросил сидевший на корточках перед своим конём Данилов. – Неохота вставать, ещё и от седла отстёгивать.

– Дам, – отрываясь от горлышка посудины, произнёс Еланкин. – Сейчас. Уж больно жажда одолела.

– Меньше глохчите! – буркнул недовольно Чанов. – Не знай, когда у воды будем.

– По-олк, седлай коней! – долетел голос подполковника Салова. – Равняй строй!

– Никак турки зашевелились? – послышались возгласы в линиях. Драгуны, вскакивая в сёдла, привставали на стременах, пытаясь разглядеть, что делается на поле. С южной стороны меж тем показались огромные полчища неприятеля. Шла в строгих порядках знаменитая Анатолийская конница, скакали в куче лёгкие дели, топали пешие наёмники левенды и янычары. Даже выученные западными инструкторами топчу катили вручную орудия.

– Начинается, – процедил сквозь зубы Тимофей и откинул полу вальтрапа на седло.

– Бам! Бам! Бам! – ударили из русских пехотных порядков полевые орудия. Сгруппировав массу пехоты на своём левом фланге, визирь бросил её в атаку. Первая линия обороняющихся окуталась плотным облаком дыма. Из него били частыми залпами егеря, а вот пошла с визгом и картечь.

– Выстоит, нет ли пехота? – тревожились драгуны. – Вон какая орда напирает!

На подмогу своим стрелкам двинулись колонны из второй линии и отбросили штыками наседавшего неприятеля. Именно в этот момент, решив, что он сумел отвлечь внимание русского командования, визирь бросил всю свою конницу на левый фланг оборонявшихся. Около тридцати тысяч всадников, подняв густое пылевое облако, понеслись с криками в атаку. Прорвав обе линии, они разделились. Половина конницы понеслась в сторону Рущука, другая половина начала заходить русским в тыл, желая создать у них панику и опрокинуть.

– Левое плечо вперёд! Быстрее, быстрее! – подгоняли перестраивавшиеся эскадроны командиры. – Стой! Ждём команду!

Впереди, встав в защитные каре и окружённые неприятельской конницей, держались из последних сил пехотинцы левого фланга. Собрав с третьей линии воедино всю кавалерию, Кутузов бросил её на прорвавшихся турок.

– Атака! Атака! Атака! – нёсся по полю трубный сигнал. Семь тысяч русских всадников обрушились с карьера на завязшую в противостоянии с каре конницу противника.

Неровная линия драгун подлетела к толпе сипахов. Сабля рубанула разворачивавшего коня турка по голове, ещё одного по руке, отбила встречный клинок и боковым хлёстом рассекла новому врагу плечо. Рывок вперёд – и мощный удар сверху с опорой на стремена. Боковой снизу. Ещё один резкий рывок вперёд. Янтарь с ходу сбил грудью встречного коня, а сабля подпоручика уже рубила его хозяина.

Сбившаяся линия русской кавалерии теснила превратившуюся в толпу неприятельскую конницу. Удар! Ещё один! Ещё! Справа от Тимофея рубился Чанов, слева Еланкин. Двое сипахов напирали спереди. Левая рука выхватила пистоль из кобуры. Выстрел! Попал! «На! На! На!» – вырывалось из пересохшей глотки. Клинок сабли сверкал в полёте, пытаясь достать второго противника, тот же, отбиваясь, начал пятиться.

Не выдержав напора русских, турки начали разворачивать коней. Рывок вперёд – и сабля рубанула спину отскакивавшему сипаху. Ещё один рывок, а в грудь Янтарю летело жало штыка. Прорубившись через сбитые порядки вражеской конницы, кавалеристы выскочили прямо к русскому каре. Вздыбив Янтаря, Тимофей заорал что есть мочи, кроя матюгами пехоту.

– Свои! Свои! Ядрит тебя вошь! – неслось из шеренг. – Свои, братцы, пробились! Ура драгунам!

– Взвод, правое плечо вперёд! – прокричал Гончаров. – За мной! – И повёл кавалеристов левее, обходя пехоту.

В это самое время оставленные в Рущуке восемь резервных батальонов выступили в плотных колоннах из крепости и приняли на штыки прорвавшуюся турецкую конницу. Завязнув в их порядках и получив известие о неудаче в месте главного удара, командовавший анатолийцами паша счёл разумным отступить. Теперь уже вся конница турок обратилась в бегство. Вслед за ней бросилась в сторону своего укреплённого лагеря и пехота. Только в нём визирю удалось остановить свои войска.

Русские потеряли в сражении около пятисот человек, турки – пять тысяч. Было захвачено тринадцать вражеских бунчуков и двадцать орудий.

Собранные сигнальными трубами драгуны, сбив порядки, шли лёгкой рысью на своё прежнее место.

– Первое отделение, все целы, вашбродь! – донёсся до Тимофея голос Чанова.

– Второе, у Ковригина плечо вспорото, перевязали! – доложился Смирнов. – Не больно глубокая рана.

– В третьем пара царапин только, у Рожкова и Носова, ничего серьёзного! – долетело от Блохина.

– Сейчас, как только в линии встанем, крепким хмельным пролить все раны и перевязать! – распорядился подпоручик. – Иван Ильич, Ковригина прямо сейчас гони к лекарю, нечего ему с нами трястись. Кто с царапинами, тех сам погляжу, пусть пока с нами будут! Царапины – они тоже разные бывают. Ещё и жара такая. – Он поглядел на безоблачное небо.

Ушедшие в погоню за бежавшими турками казаки вскоре вернулись к боевым порядкам. С их слов, неприятельская конница оправилась и своей многочисленностью вновь представляла угрозу, бежавшая же пехота укрылась в османском лагере и её там спешно приводили в порядок.

– Штурмовать лагерь сейчас будем, добьём турок, – готовились к атаке в русских полках. Но приказа идти на врага не было, и, простояв до вечера, войска получили распоряжение на отход к Дунаю, а потом и вовсе приказ переправляться на противоположный, левый берег.

– Одной конницы у турок больше в два раза, чем всех нас, вместе взятых, – разъяснял своим офицерам Копорский. – А к визирю ещё войска со стороны Шумлы и Софии идут. Не хочет Кутузов понапрасну всей армией рисковать. Поймите, господа, мы сегодня турок разобьём, и они завтра опять столько же войск против нас выставят. А вот если нас разгромят или в вязком сражении обескровят, подкреплений ведь нам ждать неоткуда, все силы на запад к Неману и к Волыни переброшены. До самого Прута дорога будет противнику открыта. Поэтому приказано встать в оборону на левом берегу Дуная и преградить туркам путь на Бухарест.

– Что за манёвры – туда-сюда с одного берега на другой переправляться? – ворчал ехавший рядом с Тимофеем Марков. – Это, считай, мы опять всю правую сторону Дуная туркам отдаём. Столько крови за этот злосчастный Рущук пролили в прошлом году при Каменском, а Кутузов приехал и всё даром отдал.

– Во-о, спешат, киркой и лопатой нет времени укрепления рушить, так они их взрывают, – заметил, оглядываясь, Неделин. – Пушки вот только-только перед нами укатили с валов.

– Сто-ой! Куда напираете?! Стой, я говорю! – У понтонного моста метался раскрасневшийся подполковник. – Стародубовский драгунский? Ваша очередь после Олонецкого пехотного! Чуть в сторону пока, правее возьмите!

– Вправо принять! – донеслась команда из головы колонны. – Эскадронам спешиться!

Мимо драгун, с ружьями на плечах, топали грязные, закопчённые пехотные роты.

– Досталось Олонецкому полку. – Копорский кивнул на топающую колонну. – Егеря отбежали, и они с янычарами в ближнем бою сошлись. Разгромили их и обратно погнали, ещё ведь и захваченные наши пушки назад отбили.

– Бам! Бам! Бам! – новая серия взрывов в крепости заставила встрепенуться коней.

– Тихо-тихо! – Тимофей огладил Янтаря. – Ещё немного – и скоро на мост пойдём. Вон уже хвост колонны показался.

– Полк, по коням! – долетела команда. – Походной колонной по два. Дистанция между рядами две сажени! Аллюр шаго-ом! За мно-ой!

Первый эскадрон Стародубовского драгунского полка вслед за штабом вступил на доски понтонной переправы.

Глава 6. В дозоре

– Подъём! Подъём! – летел на утренней заре проигрыш штаб-трубача.

– Вставай, соня! – Тимофей кинул в храпевшего Маркова войлочный валик. – Подъём, подпоручик! Нечего было до полуночи в карты резаться! Скоро взводы на поверку встанут.

– Гончаров, иди к чёрту! – буркнул, переворачиваясь на другой бок, Димка. – Сам выспался, а другим не даёшь. Поверку за меня и Пестов проведёт.

– Дима-а, Ди-им, сегодня у нас эскадронный выход. Ты не забыл? – натягивая сапоги, полюбопытствовал Тимофей. – Смотри, на отправке сегодня Салов будет. Если что, на самого себя потом пенять будешь.

– Сволочь ты, Гончаров, – проворчал, поднимаясь с топчана, подпоручик. – Ну разве можно с утра и Салова вспоминать? Теперь уж точно день не задастся.

Армейский лагерь, разбитый на левом берегу Дуная возле крепости Журжи, зашевелился. Под дробь ротных барабанов строилась пехота. Офицеры и унтеры, покрикивая на солдат, равняли шеренги. Драгуны, почистив и напоив коней, насыпали в кожаные вёдра меру овса. Рядом лежали выхлопанные потники с вальтрапами, почищенные сёдла и вся ременная сбруя. Кавалеристам только после утреннего ухода за лошадьми можно было заниматься собой.

– Марк Осипович, поджила нога у моего Грома, может, возьмёте на выход? – обратился к отделенному командиру Слепнёв. – Вторую неделю уже я тут в уборщиках.

– А что фаншмит вчера на обходе сказал? – тронув пальцем покрытый дегтярной мазью рубец у коня, спросил Смирнов.

– Сказал, что уже можно понемногу вываживать, – ответил драгун.

– Во-от, Сёма, во-от – потихоньку! – подняв вверх указательный палец, произнёс с нажимом унтер-офицер. – Потихоньку – это значит пару кругов вокруг лагеря дать, а не сотню вёрст за эскадроном скакать. Долечивай своего Грома, а уж как совсем рубец закроется и перестанет мокрить, тогда и поговорим. Мурин, подпругу подтяни! – крикнул он седлавшему коня драгуну. – Сам, что ли, не видишь, что она прослабленная?! Смотри, спину собьёшь – по полной потом ответишь!

– Заканчиваем с кормлением! Седлаем коней! – донеслась команда штабс-капитана Назимова. – Марков, выводи свой взвод к ручью. Поспешаем, драгуны! Скоро на место сбора уже подполковник Салов подъедет!

После традиционного смотра заместителем командира полка эскадрон Копорского выехал на Видинскую дорогу. Остался позади шумный лагерь, по левую руку блестел под августовским солнцем широкий Дунай, с правой, валашской стороны виднелись поросшие кустарником холмы.

– Вот, братцы, как же быстро этот июль пролетел, – заметил ехавший за Чановым Данилов. – Только-только вроде под Рущуком мы турок разбили, крепость порушили и за Дунай ушли, а басурмане уже там валы заново отсыпали и пушек понаставили.

– Да уж, весь правый берег сейчас за ними, – поддакнул Еланкин. – Дождёмся – и на наш переметнутся. Турок – он слабинку хорошо чует.

– Ты наговоришь, Колька! – воскликнул, обернувшись, Чанов. – Небось, для того и объезжаем реку, чтобы не дать неприятелю переправиться.

До ушей долетело эхо далёких орудийных выстрелов.

– У того берега бой идёт! – поднявшись на стременах, воскликнул Копорский. – Похоже, наша флотилия опять с османской сошлась.

– Осмелели турки, – покачав головой, произнёс Назимов. – Раньше они в портах всё больше отсиживались, а в последние две недели силы объединили и дуро́м прут.

Три небольших русских парусных судна, отбиваясь от пары десятков вражеских баркасов и галер, начали отходить по течению в сторону Рущука. Вот одно сманеврировало и дало залп из четырёх бортовых пушек. На реке ахнул взрыв, и во все стороны полетели обломки.

– Есть один турок! Молодцы флотские! – восторженно взревели драгуны. – Так им, гадам! Круши!

Турецкие суда прекратили погоню, и три парусника ушли вниз по реке.

– Эскадрон, за мной! – скомандовал Копорский. – Прибавили аллюр, фланкёры, в головной дозор!

– Четвёртый взвод, аллюр в галоп! – рявкнул, подстегнув Янтаря, Тимофей.

Выходы для объезда берега стали регулярными. До Кутузова долетели вести, что вторая турецкая армия под командованием Измаил-бея, шедшая к визирю из Софии, остановилась под Видином и, форсировав Дунай, заняла на левом берегу Калафат. Назревала опасность выхода неприятеля в тыл основным русским силам. Заранее выдвинутый главнокомандующим в Малую Валахию шеститысячный отряд генерала Засса преградил туркам путь к Журже и отбросил их назад. Тем не менее было понятно, что противник не намерен был оставаться в обороне, а искал возможность, используя своё огромное численное преимущество, прорваться вглубь Валахии. Сил для активного противостояния неприятелю у Кутузова на данный момент не было, в основном лагере под Журжей оставалось всего около десяти тысяч воинов, и он раз за разом посылал в столицу просьбы о переброске к Дунаю подкреплений. И каждый раз из Санкт-Петербурга приходил отказ. Россия готовилась к большой войне с Наполеоном, и все войска собирались сейчас у Немана. Простаивая часами над картой местности, Михаил Илларионович напряжённо думал, думал, как же имеющимися столь малыми силами устоять против огромной турецкой армии и по возможности её разбить.

Двадцать первого августа по установленной командиром полка очерёдности в объезд берега уходили эскадроны капитанов Копорского и Мейендорфа.

– Казимир Иванович, тебе со своими драгунами вниз по течению до Олтеницы идти, – ставил задачу присутствовавший на утреннем построении Зорин. – Пётр Сергеевич, тебе вверх, к селу Зимничи. Там переночуете – и обратно. Напротив вас Туртукайская и Свиштовская крепости будут, оглядитесь, местных рыбаков поспрашивайте, может, они какую активность у турок заметили. Сами знаете, нам, главное, переправу неприятеля не прозевать. Ну всё, командуйте марш!

– Третий эскадрон, напра-аво! Четвёртый, нале-ево! – выезжая из общего строя, прокричали капитаны. – Походной колонной по двое! Аллюр шагом!

Выехав за пределы лагеря, пошли далее привычным уже порядком. В отрыве на полверсты следовали головным дозором фланкёры, за ними шли все остальные. На реке мелькали силуэты судов. Вторую неделю турки, оттеснив русскую флотилию и заняв большие острова, хозяйничали на Дунае выше Журжи.

– А я у флотских, когда мы с Гришкой парусину меняли для полога, спрашиваю, а чего же вы так речку-то позорно басурманам отдали? – долетел до Тимофея голос Ярыгина. – Так они чуть было в драку не кинулись на нас с обиды. Мы бы, говорят, их в один день к Видину бы отогнали, так командование не даёт силу показывать. Пущай, дескать, ходят они себе выше Журжи и хозявами себя чувствуют. Не пугайте, мол, турок.

– Да ладно, враки это всё! – послышался голос Чанова. – Не может начальство просто так реку туркам отдать. Брешет кто-то, или они, или ты сам, Стёпка.

– Ильич, да мне-то на что врать?! – воскликнул возмущённо Ярыгин. – Гришка, подтверди, что взаправду так говорили!

– Ну да, всё верно, без обману, – засвидетельствовал слова товарища Казаков. – Так и сказали, что велено не мешать туркам на реке.

– Странно это всё, – встрял в разговор Блохин. – В открытом бою неприятеля одолели, а потом ему Рущук отдали. Речникам нашим силу не дают показывать. Ещё и отрядам больше эскадрона не велено на берегу показываться. К чему всё это? Турки вон совсем осмелели, сначала острова заняли, а скоро так и вовсе на наш берег перепрыгнут. Куда наш Кутузов смотрит? Когда ему за спину зайдут?

– Отставить разговоры! – рявкнул, обернувшись, Тимофей. – Унтер-офицер Блохин, берите своё отделение. В паре вёрст впереди заросшее камышом устье речушки, которая впадает в Дунай, там три хижины рыбаков с нашей стороны стоят, проверьте всё вокруг них, порасспрашивайте местных. Может, они видели чего интересного?

– Есть проверить устье речки, ваше благородие. – Лёнька козырнул. – Отделение, за мной! – И выскочив вперёд, повёл за собой ускоренной рысью дюжину драгунов.

Прошло минут десять, и до ушей Тимофея долетели звуки ружейных выстрелов.

– Взвод, к бою! Ружья из бушматов! – прокричал он, потянув за цевьё своё. – Галопом за мной!

Среди зарослей и строений на берегу мелькали фигуры, хлопали выстрелы и слышались крики. Осадив Янтаря у разросшейся ветлы, Гончаров выпрыгнул из седла.

– Коноводам принять коней! – рявкнул он, взводя курок. – Взвод, в цепь! Вперёд!

Над головой пропела пуля, ещё одна сбила ветку куста рядом. Огонь вели из хат и сараев, из разросшегося вокруг строений хутора сада. Перебежав открытое место, Тимофей упал около перезаряжавшего за деревом свой штуцер Блохина.

– Сколько их там всего, Лёнька?! – прокричал подпоручик, выглядывая из-за ствола.

– Не знаю, Иваныч! – откликнулся тот, доколачивая молотком пулю. – Десятка три стволов точно в нас били! Мы двоих заметили, что от большой ветлы у дороги к хутору бежали. За ними было скакать. И тут давай по нам вовсю палить. Фёдорова сразу наповал, Коношину руку прострелили, а у Балабанова конь вон при смерти бьётся. – Он вытянул руку, показывая.

– Десант, что ли? – оглядывая поля боя, произнёс в сомнениях Тимофей. – Неужели турки именно здесь свою высадку начали? Нет, не похоже, они бы уже в атаку на нас пошли, чтоб отогнать. Тогда что, разведка?

– Да Бог их знает, – проворчал, вскидывая ствол перезаряженного штуцера, Блохин. – А ну-ка, злыдни, где вы там хоронитесь? Ага, во-от, с крыши двое палят.

Громыхнул выстрел, и он удовлетворённо хмыкнул.

– Петухов! – окрикнул лежавшего за камнем драгуна подпоручик. – Беги к дороге, вот-вот эскадрон уже наш сюда должен подскакать. Передай капитану Копорскому, что на хуторе до полусотни турок засели и мы с ними в перестрелку вступили. Подскажи Петру Сергеевичу, чтобы он левее выход из реки к Дунаю перекрыл и сюда к нам подкрепление прислал.

Драгун вскочил и бросился к дороге. Вслед ему загремели выстрелы.

– Ух, какие ярые, – процедил, выглядывая неприятеля, Тимофей. – Ага, прав ты, Лёнька, на каждой крыше по паре стрелков вижу. Сейчас я. – И откинул один из щитиков на казённике.

Вот мелькнула голова на одной из крыш хат, и блеснул ружейный ствол. Турок приподнялся, как видно ища цель, и мушка легла в прорезь на его груди.

– Чуть выше, – прошептал Тимофей, смещая прицел. – Три сотни шагов всё же. – И плавно потянул крючок.

Громыхнул выстрел, облачко дыма отнесло в сторону, и он разглядел в том месте, куда стрелял, неподвижную фигуру.

– Один готов. – Правая рука потянулась за новым патроном к лядунке, а большой палец левой уже откинул полку замка. – Целься точнее, братцы! – крикнул Гончаров больше для того, чтобы подчинённые знали, что командир рядом и управляет боем. – Стрелять только из-за укрытий! Если есть возможность, меняйте позицию!

Патрон к зубам, рванув его край, Тимофей насыпал порох на полку замка. Закрыть крышку.

– Сместись-ка, Лёня! – И он привстал, прячась за ствол дерева.

Самое неудобное в дульнозарядном оружии – это засыпка пороха в ствол. Никак ты это не обойдёшь, вот и приходится всё время открываться, поднимаясь. То ли дело в оружии будущего, меняй себе магазин или ленту лёжа и поливай неприятеля очередями.

Пуля в стволе, курок на взвод, и перезарядившись, он обвёл взглядом крыши. Пусто: или попрыгали все вниз, или прячутся хорошо. А вот и цель. В густой кроне дерева мелькнул огонёк выстрела, и поплыло облачко дыма.

– Хорошо притаился, не разглядишь, – проворчал Тимофей, выцеливая просвечивавшее сквозь листву тёмное пятно. «Бам!» – приклад ударил в плечо, а с дерева кулём слетело пробитое пулей тело.

Выстрелы со стороны противника гремели всё реже. «Ура-а!» – вдруг раздалось за взводной цепью. Топоча, сзади неслась с примкнутыми штыками толпа драгун во главе с Копорским.

– Ура! – подхватил клич Гончаров. – В атаку, братцы!

Перепрыгнув через плетень, он бросился к распахнутой двери дома. Пистоль в руку. Нырок внутрь. Пусто. Только у окна лежит труп турка. Мимо дома с криками бежали драгуны. Мелькнула фигура Копорского.

– Пётр Сергеевич, людей послали перенять турок в устье?! – крикнул, выбегая из дома, Тимофей.

– Какое устье?! Каких людей?! – возбуждённо прокричал тот в ответ.

– Я вам вестового послал, драгуна Петухова! – заполошно дыша, произнёс Тимофей. – Чтобы вы выход на Дунай перекрыли. Похоже, это разведчики здесь орудуют. Они явно сюда на лодках заплыли!

– Никаких гонцов не видал. – Копорский потряс головой. – Услышали звук боя издали – и сразу галопом к вам. А у ветлы твои коноводы сказали, что вы с засевшими в хуторе турками перестреливаетесь. Вот мы и ринулись вам на подмогу.

– Они же уйдут теперь! – в сердцах выкрикнул Тимофей. – Пётр Сергеевич, я к устью! Фланкёры, за мной! – И понёсся к речке.

Верстах в трёх выше по течению эту речушку можно было легко пройти вброд, здесь же, вблизи места впадения в Дунай, она представляла собой серьёзную преграду. На берегу уже никого не было, только лишь виднелись следы от лодок на песке, несколько окровавленных тряпок и войлочная шапка.

– За мной! – воскликнул Тимофей, и три десятка драгунов бросились по тропке заросшего камышом и рогозом берега. Минут пять заполошного бега – и вот оно, устье. На большую воду выгребали три большие многовёсельные лодки. До ближайшей было около пары десятков саженей, и можно было отчётливо разглядеть, с каким напряжением работают вёслами гребцы.

– Всем огонь по крайней! – крикнул Тимофей. – Штуцерники, сбейте тех, кто на корме!

Ударили россыпью гладкоствольные ружья. Громыхнули четыре взводных штуцера. С кормы и левого борта тяжёлые пули сбили несколько человек, но течение, закручивая лодку, продолжало её уносить всё дальше от левого берега. С реки бахнуло несколько выстрелов, и пули свистнули над головами.

– Зараза! – выругался в сердцах подпоручик. – Поздно! Никак не достать уже их! Не хватало ещё шальную пулю схлопотать! Взвод, уходим к хутору! Блохин! Лёня, останься пока с двумя своими, поглядите, куда эти уплывут. Так уж, для порядка!

– Слушаюсь, вашбродь! – откликнулся унтер-офицер. – Балабанов, Рожков, на месте! Прячемся в кусты!

На рыбацком хуторе царила суета. В ряд сносили убитых турок, рядом бросали их оружие и предметы экипировки. В стороне, на травке, под деревом, лежало два трупа в драгунских мундирах.

– Братцы, Петухов наш! – воскликнули, стягивая каски, фланкёры. – Рядом с Фёдоровым лежит.

– Теперь понятно, почему Копорский сразу к устью людей не послал, – произнёс с горечью Тимофей. – Не добежал, бедолага. А я уж, грешным делом, осерчал на него.

– Ушли, – отмахнулся Гончаров. – Последнюю лодку обстреляли, а толку-то. Капитан где?

– Вон в той, в дальней хате. – Димка показал рукой. – Раненого нашли в стожке сена, так они с Назимовым пытаются расспросить его.

– Пойду доложусь, – сказал Тимофей, натягивая на голову каску. – Сколько всего этих? – спросил он Гуреева, проходя мимо ряда с убитыми турками.

– Двенадцать, вашбродь, – отозвался перебиравший трофейные ружья вахмистр. – При них семь коротких карабинов и два длинных ружья, как у наших пехотинцев. И ведь каждый ещё с пистолем. – Он кивнул на трупы. – А у кого их и по два. Сабельки при всех тоже неплохие. Видать, сурьёзные были вояки. Уж больно единообразное вооружение на всех, ещё и обихоженное. На простых-то они совсем не похожи.

– Господин капитан, на трёх лодках турки были, – зайдя в хату, доложил Тимофей. – Изначально человек по двадцать на каждой из них плыли, ну, обратно, значит, меньше уходило.

– Не догнали, значит? – хмыкнул капитан. – Не стал я тебя останавливать, понятно, что ушли бы, там ведь течение. Так тебя ведь не удержишь. «Фланкёры, за мной!» – и как стадо кабанов понеслись по камышу. Что, помахали платочками вслед туркам?

– Человек пять точно на ближайшем баркасе подстрелили, – заверил, нахмурившись, Тимофей. – Его аж закрутило. Раньше бы к устью поспели, один бы точно перехватили. Этот-то что-нибудь говорит? – Он кивнул на сидевшего на полу с окровавленной головой турка.

– Не-ет, только стонет. – Назимов поморщился. – Бормочет что-то и глаза закатывает. Не язык. Может, Пётр Сергеевич, его того? Ну чего с ним маяться?

– Нет, пленный. Отвезём в лагерь, пусть с ним штабные дальше канителятся. Гуреев! – крикнул Копорский, выглянув в дверь. – Двоих потолковей с перевязью сюда!

– Пленный, – проворчал Назимов. – А они с мирными вона как. Таких бы не в плен, а в петлю. Не видал, чего наделали? В сарай за нашим домом зайди, – посоветовал он Тимофею.

Ещё на крыльце до подпоручика долетели звуки плача и стенаний. Перед распахнутыми настежь воротами сарая лежали в рваных окровавленных одеждах две молодые женщины, девочка лет десяти и обезглавленное тело мужчины.

– Не сдержался, с кулаками полез. – Стоявший рядом эскадронный трубач кивнул на него. – Остальные-то мужики при виде турок разбежались, и все другие, кто успел. Ну вот а этих прихватили.

– Господи, ребёнка-то, девчушку за что?! Ироды! – донеслось из стоявшей группы драгун.

– Макар, валахи начнут выходить, отведи самого смышлёного из них к Копорскому, – попросил трубача Тимофей. – Может, расскажут ему что интересного, а то там от пленного никакого толка нет.

– Ваше благородие, там Блохин с захваченным турком вернулся! – подбежав, доложил Медведев. – Ильич за вами скорее послал!

Около лежавших на земле убитых стоял в окружении драгун сильно помятый турок. Под глазом у него наливался синяк, а из носа сочилась кровяная дорожка. Был он жалкий и испуганный.

– Отставить! – рявкнул, расталкивая толпу, Гончаров. – Кто безоружного пальцем тронет – того под суд!

– Да мы не трогали, вашбродь, – послышалось из толпы. – Привели уж таким.

– Господин подпоручик, в камыше около устья хоронился! – доложился Блохин. – Видать, на лодку не поспел за своими и спрятался. А вы-то ушли к хутору, вот он и вылез. Тут уж мы к нему, а он отбиваться. Рожкову руку саблей просёк, Елистратке бок оцарапал. Ну и мы его, конечно, помяли. Что делать-то теперь с ним?

– Adınız nedir? Hangi birliklerdesiniz? Nerede görev yapıyorsunuz? Komutanınız kim?[5] – выдал заученные фразы из турецкого Тимофей.

– Ну! Говори! Konuşmak! Konuşmak! – толкнув турка в бок, рявкнул Блохин. – Отвечай господину офицеру! – И отщёлкнул курок штуцера.

– Тарик, зовут Тарик. Боснийский оджай эфлаков. Белёк пандуков[6], – смог разобрать из этого потока Тимофей. – Баш-белёк Ахмет-ага.

– Босниец, значит, – покачав головой, произнёс подпоручик. – Понятно. Хорошо служите султану, братья-славяне. – И сплюнул на землю. – Унтер-офицер Блохин, к капитану Копорскому его. Пока у пандука оторопь после вашего нежного знакомства не прошла, пусть он с Назимовым расспросит его.

Через несколько часов, похоронив павших в бою, эскадрон разделился. Два десятка драгунов под командованием штабс-капитана Назимова возвращались с ранеными и пленными к лагерю. Остальные под командованием Копорского продолжили объезд берега.

– Турки, господа, судя по всему, собираются переправляться на нашу сторону, – промолвил ехавший в голове колонны Копорский. – Отсюда и их заскоки к нам малыми партиями. Я уже со счёта сбился, какая это. Босняк говорит, что у визиря тьма войск и новые всё подходят и подходят. Велено собрать у Свиштова и острова Голь все речные суда. Говорит, что там сколачивают части моста, с тем чтобы его быстро перекинуть на наш берег. А ещё, что с Рущука сняли пушки и куда-то покатили. А вот это уже серьёзно. Просто так обнажать крепостные валы ведь турки не станут. Значит, не предполагают они сидеть в обороне, а будут атаковать. Ладно, Александр Маратович доложит начальству, что мы узнали, и передаст ему наших пленных, пусть оно дальше само их допрашивает. Мы своё дело выполнили, добыли важные сведения. Ну что, Тимофей, выводи своих снова вперёд головным дозором. До Зимничий мы уже посветлу не поспеем добраться, высматривайте часа через три хода хорошее место для ночёвки.

Глава 7. Западня, или Слободзейская операция

Великий визирь Ахмет-паша, уверившись в слабости русских и их боязни новых сражений, повелел своим войскам начать переправу на левый берег Дуная. На острове Голь был размещён авангард и выставлено несколько батарей из дальнобойных орудий. Двадцать восьмого августа отвлекающий от главного места высадки десант из нескольких сотен османских воинов начал переправу ниже Журжи. Направленные к нему русские войска сбили неприятеля, и в это самое время на многочисленных судах с острова Голь под Слободзею переправилось шесть тысяч янычаров. К ним тут же перебросили несколько десятков орудий, и авангард турок начал окапываться.

Пять русских батальонов под командованием генерала Булатова повели атаку на янычар, обратив их в бегство. Визирь приказал вести огонь из орудий по своим отступавшим, дабы их остановить, и повелел начать высадку второй волны своих войск. Кутузов, убедившись в серьёзности намерений неприятеля, приказал Булатову отступить и далее переправе не препятствовать. Напротив захваченного турками плацдарма по его приказу начали возводить полевые укрепления и выставлять орудия.

К первому сентября на левый берег Дуная переправилось уже тридцать шесть тысяч турецких солдат, а второго к ним присоединился со свитой и сам Ахмет-паша. Только после этого русская Дунайская флотилия получила приказ перейти к активным боевым действиям. «…Топить любое судно неприятеля, препятствуя подвозу припасов…» – гласил один из его пунктов. На реке загрохотали орудийные выстрелы. Повели огонь по неприятельским окопам и из русских полевых укреплений. Пятнадцать тысяч русских солдат окружали тридцать шесть тысяч турок. Это при том, что на правом берегу в Рущуке и на острове Голь стояло ещё более тридцати тысяч турок, готовых прийти на помощь основной группировке. Кутузову для реализации того плана, о котором знало только лишь несколько штабных офицеров, позарез были нужны подкрепления, и, не желая терять время в спорах с верховным командованием, он своей властью приказал идти к Дунаю стоявшим у Прута войскам. Девятая дивизия выступила на марш.

Под утро девятнадцатого сентября расположившиеся у турецких окопов секреты егерей расслышали гомон и шевеление. Командованию было немедленно об этом доложено, и к передовым позициям были подведены и поставлены в колоннах десять пехотных батальонов с кавалерией. На рассвете под рокот барабанов и напевы труб турки пошли в атаку. Первую волну атакующих янычар встретили ружейными залпами и орудийной картечью. Неприятель отхлынул и потом вновь пошёл в атаку. Трижды его отбивали, и, когда он, получив подкрепления, наконец ворвался в окопы, по нему ударили те батальоны, которые стояли за спиной оборонявшихся. Визирь ввёл в бой Анатолийскую конницу.

– Ждать! Ждать! – сдерживал своих генералов Кутузов. – Пусть конные турки поглубже увязнут!

Вот несколько сотен сипахов выскочили за оборонительные линии, прорвавшись через валы и ряды окопов. Ещё немного – и вслед за ними устремятся тысячи, выходя на оперативный простор. В небо ушли три красные ракеты.

– Дирекция прямо! Аллюр шагом! Рысью! В карьер! – звенели кавалерийские сигналы над полем боя. Выстроенные в две линии кавалерийские полки ударили с разгона по прорвавшимся.

– Эх! Эх! – рубил с оттяжкой Тимофей. Всё перемешалось на поле боя. Атакующие линии сломались, и около него сейчас были драгуны из соседних взводов. Удар! Ещё один! Клинок отвёл в сторону саблю противника, и он, изловчившись, рубанул его по голове. Ещё один сипах крутится с занесённой саблей впереди. Рванув из кобуры пистоль, Тимофей уже намеревался сбить его пулей, но выскочивший сбоку чужой унтер срубил его палашом. Рывок вперёд и потом влево.

Двое сипахов шагах в пяти насели на драгуна. Один связал его боем и просёк руку, а второй, заехав со спины, уже занёс саблю для последнего, смертельного удара.

Не помня как, стараясь успеть, Тимофей вскинул свой пистоль, благо он был заряжен, и выпалил в ближайшего турка.

Раненая рука драгуна выпустила палаш, ещё миг – и его точно срубят.

– А-а-а! – Тимофей с диким криком подскочил и обрушил серию ударов на противника. Клинок на клинок, ещё одна связка, ещё! Есть! Сипах пропустил боковой скользящий удар. Остриё сабли вспороло ему предплечье, и он открылся. Добить! И подпоручик полоснул его по шее.

– Какого хрена вперёд всех лезешь?! Палаш где?! – рявкнул Тимофей, оглядываясь. – Ста-ас?! Ты-ы?! – обомлел он, разглядев в спасённом драгуне Загорского. – Что с рукой?! Ранен?!

– Виноват, вылетел, – пролепетал тот. – Подставил его под удар и не удержал, кисть сама разжалась.

– Драгуны, ко мне! – рявкнул Тимофей, оглядываясь. – Ко мне, я сказал! Клоков, Линьков и ты! Кто таков?!

– Драгун Матвеев, вашбродь, – откликнулся незнакомый с белой кистью на темляке драгун. – Первый эскадрон капитана Синевского.

– Приказ вам троим, взять офицера под охрану и доставить к лекарю! – гаркнул подпоручик. – Исполнять!

– Есть, есть, – с готовностью откликнулись драгуны Гончарова.

– Е-есть, – чуть помедлив, протянул Матвеев, и все трое подъехали, окружив с боков Загорского.

– Но, Янтарь! Но-о! – Тимофей дал коню шенкелей.

Бой тем временем уже сместился к окопам. Прорвавшиеся за русские укрепления турки, разбитые в конной сшибке, стремились вырваться из западни. Русская кавалерия вела их преследование.

– Стой! Куда?! – Подпоручик чуть не сшиб выскочившего в проход между редутами пехотинца. Тот ойкнул и отпрыгнул к валу. Конница неприятеля откатывалась далеко впереди, вокруг лежали порубленные клинками, поколотые штыками и пробитые пулями тела. Основная масса их была в чужих одеждах.

– Аппель! Аппель! Аппель! – звенели сигналы к отходу.

– Отбились! – Тимофей выдохнул, стряхнул кровь с клинка и, развернув Янтаря, порысил к точке сбора.

– А он мне раз, раз саблей! А я палаш подставил и потом хрясь прямо ему в морду, – возбуждённо рассказывал сидевшим у костра офицерам Неделин. – Он аж из седла кубарем вылетел!

– Да-а, злая сшибка была, яростная! – отхлебнув из кружки, произнёс Копорский. – А что вы хотите – отборная султанская конница, не шутки. Ещё и в капкан, в западню угодила. Насмерть анатолийцы рубились, отчаянно.

– Ну вот и нет трети её у визиря, – хмыкнув, высказался Назимов. – А таким макаром и вовсе скоро не останется. Ещё немного, господа, и турки начнут строевых коней жрать. Подвоза-то с того берега нет, едва ли пяток судов ночью проскочит. А что это для такого войска? Кошкины слёзки.

– А вы ворчали – почто Кутузов ничего не предпринимает? – усмехнувшись, заметил Копорский. – Для чего он правый берег отдал и слабость показывает? А оказывается, вот для чего. Целая армия у нас теперь в окружении. Если сумеем её в капкане удержать, значит, разобьём, голодом уморим. Не сможем, значит, ещё будем биться.

– Войск мало, кем биться-то? – проворчал Назимов. – Хорошо, если девятая дивизия подойдёт, а если визирь те тридцать тысяч, что у Рущука стоят, переправит и на нас бросит? Выстоим?

– Должны выстоять, – уверенно заявил Копорский. – Войска кураж поймали, понимают, что врага одолевают, пусть даже и меньшим числом. С провиантом у турок худо, с боевым припасом тоже не ахти. Вон на пару десятков наших орудийных выстрелов едва ли одним отвечают. Мудрый генерал Михаил Илларионович, ещё Суворова ученик. Всё правильно делает. Ну что, допили уже? – Он потряс опустевший кувшин. – Васька! Неси ещё вина! В шатре у меня под топчаном возьми! Станислав, а ты что мнёшься? – Он поглядел на сидевшего с перевязанной рукой Загорского. – Пей, пей. Красное вино – оно для кроветворения полезно.

– Бум! Бум! – долетели издалека пушечные выстрелы.

– С реки, – произнёс, прислушиваясь, Назимов. – Видать, турки опять в темноте пытаются припас к осаждённым завезти, а наши с флотилии встречают.

Порыв ветра качнул пламя костра, и заставил Тимофея отшатнуться.

– А ночью-то всё больше свежеет, – заметил сидевший рядом Марков. – Да и утром всё в холодной росе.

– Сентябрь, – пожав плечами, проговорил Гончаров. – Погоди, скоро и дожди начнут моросить, и туманы пойдут. Осень на носу.

Со своего места поднялся Загорский и подошёл ближе.

– Господин подпоручик, Тимофей, как, чем я могу вас отблагодарить? – сказал он негромко. – Тогда, на поле-то, как-то всё сумбурно было. Я ведь даже и не сообразил, что вы мне жизнь спасли. Потом уже всё сложилось.

– Ничего не нужно, Станислав. Война. Тут каждого кто-то когда-то выручал.

– Я ваш должник, Тимофей. – Прапорщик сделал лёгкий поклон. – Ещё раз благодарю.

– Чего это – «ничего не нужно»?! – воскликнул насмешливо Марков. – У гусар в таких случаях традиция целую неделю спасителя поить. Ну мы хоть и не гусары, а драгунская кавалерия, но тоже бы от хорошей попойки не отказались. Ну что это, каких-то два малых кувшина на шестерых?

– Дима! – Копорский погрозил ему со своего места. – Ты вот даже не начинай! Пока на квартиры не придём, чтобы я этого даже не слышал! Не хватало ещё под суд за пьянку загреметь! От нас вон в версте тридцать пять тысяч голодных и злых турок сидят. В любой момент, даже ночью, могут всем скопом в атаку ринуться! А ты тут пьянку предлагаешь устроить. Для согрева и этого хватит. Васька! – крикнул он, привстав. – Ну, где тебя, зараза, носит! Тебя только за смертью посылать!

Прибывшая к Слободзее девятая дивизия усилила осадную армию Кутузова. Теперь силы русских составляли уже двадцать пять тысяч. Турок на обоих берегах всё равно было гораздо больше, но инициативой теперь владели русские. Главнокомандующий, хорошо зная стойкость турок в обороне, решил не идти на кровопролитный штурм крепких вражеских позиций. Он задумал, продолжая блокировать плацдарм неприятеля на левом берегу, перевезти сильный отряд на правый и разбить в Рущуке оставшуюся там часть османской армии. Захватить там вражеские склады, после чего взять измором все оставшиеся силы противника. Для выполнения этой операции ещё с середины сентября началась заготовка на реке Ольте средств для переправы. Были выкуплены и собраны у местного населения все рыбацкие лодки. Подтянули ещё несколько барж и грузовых судов с малой осадкой. Сколачивались понтоны и плоты. Вся подготовка держалась в большой тайне. Два егерских батальона, казачий полк Иловайского и Стародубовский драгунский охраняли предполагаемое место переправы.

С утра и до позднего вечера среди работающих на Ольте или охраняющих их маячила фигура генерал-лейтенанта Маркова, ответственного за предстоящую операцию.

– Дима, давно тебя хотел спросить. – Тимофей кивнул на мелькавшую среди зарослей шляпу с султаном. – Вы с их превосходительством, случаем, не родня?

– Дима, ну я же тебя как облупленного знаю, – произнёс Гончаров. – Ну чего ты темнишь? Да и Назимов у нас человек знающий, может подсказать.

– Этот Назимов, он всюду нос свой суёт! – воскликнул, краснея, подпоручик. – Ну вот какого ляда во все щели вечно лезет?! Я хоть раз протекцией воспользовался?! Да у нас родственная связь через пень колоду.

– Дима, ну чего ты раскричался, тише, – попытался успокоить друга Гончаров. – А то вон на нас драгуны таращатся. Ну родня и родня, подумаешь – аристократия всю иерархию наверху заняла. Кому-то же надо над нами, сиволапыми, начальствовать. А так хоть люди воспитанные, из благородных фамилий. Придёт время, и я буду хвастаться, что с самим Марковым Дмитрием Ляксеечем в драгунах служил.

– Сволочь ты, Гончаров, – буркнул Димка. – Будешь подначивать, я тебе точно в морду дам!

– И правильно, так нам и надо, дуракам неотёсанным, – хохотнул Тимофей. – В морду, чтобы много не болтали. Да ладно, ты успокойся. Ну родня и родня, всякое в жизни бывает. Вон и у Копорского тоже дядя в генералах. И чего, наравне со всеми воюет. Протекции ты не ищешь, служишь честно, хороший товарищ. Молодец.

– Он моему батюшке двоюродным братом приходится, – проговорил тихо Марков. – Вместе с ним в Преображенском полку службу начинали, а потом и на турецкую войну убыли. Батюшка там в капитанах руку потерял и в чистую отставку вышел, а Евгений Иванович Георгия получил, премьер-майора и батальон апшеронцев. Ну а потом Польша, Кавказ, с французами воевал, теперь вот здесь.

– Уважаю, боевой генерал, – произнёс Тимофей. – Вон смотри, на сам понтон по сходням пошёл, прямо на коне, видать, для кавалерии их готовят, вот и проверяет.

В ночь на тридцатое сентября семитысячный русский отряд начал грузиться на плавсредства в пятнадцати верстах выше Слободзейского плацдарма. Первыми переправились на правый берег Дуная егеря восьмого и тринадцатого полков, вместе с казаками. Вслед за ними переправили Белостокский, Витебский и Куринский пехотные полки, а ещё десятый, четырнадцатый и тридцать восьмой – егерские. Третьей волной на больших, оборудованных ограждениями понтонах подтянули кавалерию из Ольвиопольского гусарского и Стародубовского драгунского полков. Утром первого октября весь отряд генерала Маркова был на правом берегу Дуная. Неприятеля видно не было, и колонны тронулись вниз по течению.

– Полк, стой! В две линии становись! – поступила команда через три часа марша. – Каждый, кроме знаменосцев и эскадронных командиров, подсаживает к себе на круп по егерю!

– Это что-то новенькое! – проворчал Марков. – С какого перепугу нам ещё и егерей возить? Кони утомятся!

– Выполняем приказ! – прокричал, оглядывая линии, Копорский. – Вон гусары тоже егерей сажают. У них тринадцатый, у нас восьмой егерский полк. Для несведущих поясню, что в армии Наполеона целый род войск под названием вольтижёры имеется, от французского voltiger, сиречь «порхать, производить искусные прыжки». Малорослых искусных стрелков там подвозят так же вот на конях ближе к неприятелю, а далее они уже сами в цепи действуют.

Пять сотен самых лёгких низкого роста егерей разместили за спинами драгун. К Тимофею подбежал офицер с горжетом прапорщика.

– Господин подпоручик, возьмёте?! – крикнул он, задрав голову.

– Прыгайте, сударь, – усмехнулся тот и, подав руку, потянул наверх. – Велено было войлок за седлом подстелить, чтобы не сильно филейную часть седоки отбили. Прапорщик, вам на лошади вообще приходилось скакать?

– Ага, в родительском имении, – подтвердил тот, пристраиваясь поудобнее. – Правда, в седле, а не таким вот манером.

– Клабуков Денис, – послышалось за спиной. – Восьмой егерский, первый батальон, вторая рота.

– Держись крепче, Денис, сейчас команду на марш дадут, не слети, – предупредил подпоручик. – Меня Тимофеем зовут. Гончаров Тимофей.

– Очень приятно, сударь! – воскликнул егерь.

– Куда уж приятней, – хмыкнул драгун. – Поглядим, что с вами через пять вёрст марша будет.

– По-олк, в походную колонну по четверо! – разнеслась команда. – Первый эскадрон, пря-ямо! Следом за ним по порядку номеров! Аллюр шагом! Марш!

– Но, Янтарь! – Гончаров тронул поводья. – Взвод, колонной по четыре! Пристраиваемся за мной! Аллюр шагом! Пошли-и!

Приняв вправо, конные колонны, ускоряясь, обогнали топавшую по дороге пехоту. До полевого лагеря неприятеля оставалось пять вёрст. Турки прозевали высадку русского отряда и обнаружили его уже на подходе. На вылетевшую навстречу тысячу сипахов Марков бросил все четыре казачьих полка, в короткой сшибке противник был обращён в бегство.

– Левее принимаем! Аллюр рысью! – дублировал команды полкового командира Копорский.

Обходя обнесённый валом неприятельский лагерь, уланы и драгуны прибавили хода. Вцепившись в спины кавалеристов, тряслись и подпрыгивали на крупах коней застрельщики в зелёных мундирах.

– Стой! – послышалась команда трубачей. – Спешиться! Коноводам принять коней!

– Ох, мать честная! – Прапорщик сполз со спины Янтаря. – Это ж надо какие муки! Как воевать-то теперь?! – Он почесал отбитую часть тела.

– Егеря, все в це-епь! – послышались крики. – Разобрались быстрее! Быстрей! Оружие оглядели!

– Это нас! – вскинулся Клабуков. – Не благодарю, господин подпоручик, это было ужасно! – И, выхватив из ножен саблю, поспешил на поле, где уже вытягивалась длинная цепь.

– Всегда к вашим услугам, сударь! – крикнул ему вслед Гончаров и передал поводья подбежавшему коноводу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Действительно, граф Ланжерон, проживая во время французской революции в Лондоне, писал для французских газет и сочинил несколько пьес и комедий, которые даже играли в театре. Также он вёл дневник в каждую из своих военных кампаний и оставил после себя мемуары.

Чорба – горячий мясной густой суп с пряностями на Балканах.

Как зовут? Какие войска? Где служишь? Кто твой командир? (тур.)

Военные формирования боснийских мусульман XVII–XIX веков в составе османской армии: эфлак – «мушкетёр», пандук – «меткий стрелок».

Валахия. Зима 1810–1811 годов. Русская армия, нанеся ряд поражений туркам у Дуная, тем не менее полного их разгрома добиться не смогла. Война продолжалась, она требовала всё новых и новых людских и материальных затрат. А в это самое время на западных границах империи к Неману уже начали стягиваться дивизии непобедимого Наполеона Бонапарта.

Командир взвода фланкёров Стародубовского драгунского полка подпоручик Гончаров наслаждался в Яссах последними месяцами мира, покоя и любви…

Title Info
Genres	sf_history adv_history popadanec sf_action
Author	Андрей Булычев
Title	Драгун. 1812
Keywords	альтернативная история,военные приключения,путешествия в прошлое,только на Литрес,альтернативная история попаданцы в прошлое
Date	2025
Language	ru
Document Info
Author	Tibioka
Program used	OOoFBTools-3.5 (ExportToFB21), FictionBook Editor Release 2.7.9
Date	24.12.2025 (2025-12-24)
Source URL	http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=73003892&erid=2VfnxyNkZrY&utm_campaign=affiliate&utm_content=ef5f3280&utm_medium=cpa&utm_source=advcake&ffile=1
Source OCR	Текст предоставлен правообладателем
ID	b124cfab-e0a8-11f0-a964-ac1f6b0b2fde
Version	1.0
History	version 1.0 – создание документа – Tibioka

Андрей Булычев
Драгун. 1812

Table of contents

Часть I. Зигзаг судьбы

Глава 1. Горжет подпоручика

Глава 2. В Яссах

Глава 3. На Дунай

Глава 4. Под Базарджиком

Глава 5. Битва у Рущука

Глава 6. В дозоре

Глава 7. Западня, или Слободзейская операция

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

2

3

4

5

6

Андрей БулычевДрагун. 1812

Table of contents

Часть I. Зигзаг судьбы

Глава 1. Горжет подпоручика

Глава 2. В Яссах

Глава 3. На Дунай

Глава 4. Под Базарджиком

Глава 5. Битва у Рущука

Глава 6. В дозоре

Глава 7. Западня, или Слободзейская операция

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

2

3

4

5

6

Андрей Булычев
Драгун. 1812