14:12 Юрий Никитин. Вещий Олег. Трое из леса возвращаются 3 | |
Юрий НикитинВещий Олег. Трое из леса возвращаются 3
По наущению Совета Тайных - древних магов, управляющих судьбами мира, отравлен князь Рюрик. Тогда его верные воеводы и призывают в Новгород волхва Олега, совсем отошедшего было от мирской жизни в поисках Истины. Олегу Вещему и вершить дело, столь яростно начатое ранее: объединять разрозненные славянские племена и обустраивать Русь. Между тем Тайные уже двинули унгорские орды Альмоша и Арпада на земли славян…Автор: Никитин Юрий Александрович, Гаврилов Дмитрий Анатольевич Издательство: Вече, 2021 г. Серия: Трое из леса возвращаются ISBN: 978-5-4484-2879-1 Страниц: 368 3 Вещий Олег.Я бьюсь за культуру, но я пришёл из варварства… Юрий Никитин, «Святой Грааль-2» Авторы выражают искреннюю благодарность писателю Сергею Александровичу Пивоварову за помощь в работе над историческим материалом и первому из читателей этого романа, Сергею Анатольевичу Требунских, знатоку цикла «Трое из Леса», — за полезные обсуждения. Часть 1 Глава 1 Человека постоянно нужно держать в работе, напомнил он себе напряженно. Иначе снова быстро превращается в зверя. Но человек ленив, больше необходимого трудиться не хочет. Потому нужно было придумать обряды, по которым накопленное добро быстро бы уничтожалось. Класть умершим, сжигать в конце года, разбивать на жертвенном камне, дабы люди вынужденно делали новое, а не спали, как свиньи на печи… то есть в берлоге… Он был так глубоко в мыслях, что не сразу услышал конский топот, храпение взмыленных коней, лязг железа. Затем послышались тяжёлые шаги, чертыхание, сопение. Олег почуял давно забытый запах крепкого мужского пота, ядовитого чеснока, хмельной браги и жареного мяса. Недовольно обернулся. В тесную пещеру вошёл грузный человек, без нужды пригибая голову. Слева на стене горел, не сгорая, смолистый факел. Багровые отблески играли на его шлеме. — Мир тебе, святой пещерник, — сказал он, задыхаясь. — И тебе, Асмунд, — ответил Олег, чуя недоброе. — Но я вижу, нет мира в землях наших… Что стряслось? Он пригласил жестом сесть, Асмунд остался на ногах. От него шёл запах пота и той усталости, которая появляется после долгой скачки по лесным дорогам. — Рюрик погиб. Олег стиснул челюсти. Хоть чуял и предсказал раннюю гибель отважного князя, но хорошие люди умирают всегда преждевременно, а мразь живёт и плодится. — Теперь княжит Игорь? Асмунд хмуро покачал головой: — Святой пещерник… Ты в благочестивых размышлениях не замечаешь бега времени. Если в прошлый раз ты, говорят, просидел в пещере сто лет, то ныне, считай, не жил в ней и пары. Игорь совсем мал. Позволь, я напомню тебе, что стряслось с той поры, как мы расстались… Он всё-таки присел на край каменного ложа, видя, что Олег вовсе не спешит выходить с ним на вольный воздух. Олег молчал долго, на душу снова лёг тяжёлый камень. Тяжёлый и грязный. — И что ты хочешь? — Ты знаешь… Всё, что делал Рюрик, рухнуло… Почти рухнуло. Бояре обрадовались, мятежные вожди племён вот-вот поднимут головы. Уже отказываются платить дань, содержать княжье войско. — И что ты хочешь? — повторил Олег. Асмунд долго отводил глаза. Олег чувствовал, что у воеводы вертится на языке, но это было столь чудовищно, что даже нечувствительный Асмунд не решался выговорить. Святой отшельник уходит от мирских нужд, ибо ищет пути для всех людей. А он опять явился звать его на путь, где одни люди постоянно или даже неизбежно бьются с другими на старых дорогах, которые никуда не ведут. Да, в Олеговых смутных видениях, в которых было больше от его надежд и желаний, чем от того, что случится на самом деле, присутствовала эта могучая славянская держава. Ей надлежало принять удары, послужить щитом, а где и мечом, выполнить особую миссию, без которой все культурные народы будут отброшены снова во тьму, когда грамотный человек снова станет диковиной, а всем будут править меч, когти и зубы… И особая роль отводилась этому человеку, Рюрику. Рюрик погиб, но успел оставить сына. И успел создать малое княжество, которое и не княжество вовсе, а так, зародыш княжества, малое зёрнышко, мельче макового, из которого только через века разовьётся могучая страна, самая диковинная и нелепая, но так необходимая новому миру. Грядущему. Он помнил день, когда принял решение идти за Варяжское море к Руян-острову, отыскать этого отважного воителя и привезти на княжение в славянские земли. Помнил встречу в Новгороде, но уже не различал, что и как дальше, ибо вновь ушёл в пещеры искать Истину. Не стёрся из памяти и тот тяжкий день, когда, повинуясь странному зову, поспешил в Новгород снова, загнал двух коней, пока нёсся к Рюрику, помнил, как спрыгнул с седла прямо на крыльцо, вихрем пронёсся наверх и ворвался в горницу. Рюрик уже сидел на полу в луже крови. В объятиях держал безжизненную Умилу. Её золотая головка склонилась ему на грудь. Выглядело так, будто заснула, но на Олега пахнуло холодом смерти. Он помнил, как Рюрик тогда поднял голову и вонзил в него белые от страдания глаза. Неистовая боль дёргала бледное как смерть лицо. Голос был хриплый от боли: — Вещий… Зачем ты солгал? Олег опустился рядом. Ноги не держали. Голова трещала, от боли едва не лопались глаза. — Я не знаю, — ответил он перехваченным горлом, — почему так получилось… Но я видел ясно твою могучую поросль. — Это была трава на моей могиле, — сказал Рюрик мёртвым голосом. Он всё прижимал к груди жену, будто надеялся передать ей частицу своей жизни. Олег потоптался рядом, боль сжигала теперь и грудь. Один взгляд на смертельно раненного Рюрика — в само сердце, бросал его в пучину огня. Кто сманил Рюрика в жестокую землю славян с его благополучного острова? Тайные, понял он. Тайные не смирились с поражением. Нанесли удар по самому ценному. Убили ребёнка, а когда Умила снова понесла, убили и её незадолго до родов. — Рюрик, — молвил он. — Я знаю, это святотатство тебе сейчас сказать такое… Но ты ещё жив! Ты не умер. — Лучше бы я умер, — прорычат Рюрик. — Лучше бы умер я! — Мне тоже иногда хочется умереть, — ответил Олег тихо, и Рюрик почуял, несмотря на свою боль, страшную тоску в голосе вещего волхва. — Да что там иногда!.. Но я живу, и боль постепенно уходит… Рюрик прервал свирепо: — Моя никогда не уйдёт! Я потерял единственного сына. И единственную жену. Это здесь — у славян — можно заводить сколько угодно жён, а у нас, как у волков, только одну. У меня никогда не будет другой… Такой. Олег тряхнул головой, возвращаясь в мир, где Асмунд сидит напротив и смотрит почти умоляюще, ожидая единственно верного решения. Как будто бывает оно, единственное и верное! Любое решение где-то да аукнется так, что в ушах зазвенит… Рюрика тогда удалось удержать, не дали броситься на меч. Горе князя было столько велико, что днём и ночью от него убирали ножи и кинжалы. Но есть мудрые слова, которые и радуют и печалят одновременно. Всё проходит, сказано в старых мудрых книгах. Всё проходит. Прошло ли горе Рюрика или же затаилось где-то. но во княжьем тереме всё чаще стала появляться Ефанда, самая младшая сестра Умилы, удивительно на ту похожая… Свадебный обряд был скромным, Рюрик словно бы стыдился новой женитьбы. Однако уже через девять месяцев и Ефанда принесла ему сына. Он был копией Игоря, а Рюрик, упрямо сцепив зубы, нарёк его тоже Игорем. Не сказать чтобы много повеселел, на волхва Рюрик смотрел по-прежнему с неприязнью, но к его словам прислушивался. Род всё-таки не прервался. И теперь отборные гридни день и ночь не спускали с мальчика глаз, берегли как зеницу ока. Возможно, новой державе ещё быть… Возможно, от этого корня пойдут князья, светлые князья, великие князья, цари и короли, своими деяниями прославят род Рюрика. Возможно, ему и удастся создать своё королевство по имени Русь, которому быть в веках! Олег вздрогнул, обнаружив, что грузный воевода, не вынеся затянувшегося молчания, нервно поднявшись, снова переступает перед ним с ноги на ногу: — Прости, задумался. Что с Игорем? — Берегут так, что комар не пролетит незамеченным, — подтвердил Асмунд хмуро. Олег быстро взглянул в его широкое честное лицо: — Тебя что-то тревожит ещё? Асмунд замялся: — Да как сказать… Ты вот. пещерник! Тебя беречь, всё бы правильно, но ежели раздразнить, то мозги вышибешь, ноги из задницы повыдёргиваешь. Хоть и грамотный. А Игорь каким воином вырастет, ежели за тремя стенами из копий? Да девки ему нос утирают, подолами накрывают, как только муха залетит в палаты или бурёнка на лугу пукнет!.. Станет или нет умным, ещё неизвестно, но что вырастет трусом — точно. А трус может выжить разве лишь в Царьграде за толстыми стенами, да и там не обязательно. Но точно не здесь, где самые надёжные стены — наши груди, наша доблесть… Олег снова задумался и молчал так долго, что Асмунд уже устал стоять. Наконец Олег вскинул голову. Лицо побледнело, а глаза покраснели, как у карася. Глухим голосом молвил: — Я приду взглянуть. Ничего не обещаю, но… может быть, я ненадолго сяду в кресло правителя. Не князя, нет! Только правителя. Побуду опекуном при младшем Игоре. — Вот это дело, — просиял воевода. — А то куда нам с Рудым? С эдаким рылом и в наместники?! И кто же ещё, как не ты, отче! Пропустив мимо ушей поповское словечко, Олег неловко улыбнулся, но скорее потому, что поймал себя на мысли, как всё повторяется в этом мире. Он уж и забыл, сколько раз вот так, снова и снова выходил из Леса, спускался с гор, поднимался из глубин, возвращался к людям, откладывая поиск Истины до лучших времён. Асмунд тоже не промах. Приехал один, как договаривались. Впрочем, никто, даже Рудый, и не знал, где ныне его логово. Вот коней прихватил на случай, если одну пару загонят… Знал — услышу, дрогну, не устою…» — размышлял Олег, подставляя сухощавое тело живительным струям бойкого ручья. Запасливый провожатый, едва выбрались наружу, задал корм вороным. Затем тут же, на поляне у пещеры, разложил на скатёрке ломти холодной сочной вепрятины и оленины, копчённую на ольховых ветках да прелом дубовом листе дичь, ещё по виду незачерствелые ржаные да ячменные лепёшки, сыры, отдельно поставил миски с грибочками и икрой златопёрой рыбы. Асмунд нетерпеливо облизывался, но продолжил опустошать дорожные мешки. Не забыл и пару запечатанных глиняных кувшинов. Вопрос прервал его приятные приготовления: — Отравленным кинжалом. В спину? Асмунд с удивлением глянул на пещерника, уже облачённого в памятную волчовку, но лишь кивнул. Горло в этот миг свело, будто снова склонился над телом князя. — В худшем я редко ошибаюсь, — нехотя пояснил Олег, укорачивая ножом окладистую бороду. — Там, ещё за морем, мне привиделось это. И Рюрик подозревал, что так может случиться. Но судьба подобна раскидистому древу, а не тростнику. Ветви продолжают расти, возникают, пусть и не сразу, всё новые и новые возможности взобраться по нему. Ничто не предопределено! Рок над нами не властен. — Убийцу изрубили на месте, — отрывисто продолжил Асмунд, изредка посматривая в сторону спутника, как святой отшельник меняется буквально на глазах. — Поторопились. Я не успел остановить людей. А он многое бы мог рассказать. Рюрик жил ещё какое-то время, но яд быстро проник в жилы. Из глазниц да ушей, из носа и рта струилась чёрная жижа. Знахари оказались бессильны. Князь едва успел вымолвить, чтобы сожгли. Так и поступили. Прохрипел, что ему так быстрее будет до Умилы добраться. — Воля его, — отозвался Олег и принялся править длинные огненные волосы, собрав их в кулак на затылке. — Не верю в нелепые случайности. Чтобы такого могучего князя истребить, нужно сильно постараться. Несподручно это одному. И яд такой силы абы кто не приготовит. — Знамо дело, не один был, — согласился Асмунд. — Но кто разберётся? Я не мастак, да и Рудый не из пытливых. А до тебя восемь дней и ночей ходу, и обратно столько же. Потому и нет боле никакой Корелы. Городишко этот злой мы тоже сожгли следом. Убивец оттуда родом. Сын местного вождя. — Поторопились. Чую здесь промысел Тайных. Мало что Рюрика извели, теперь против Ладоги на Новогорода вся эта чудь да «вепсь» восстанет. Не на один год работы — утихомирить. Воевода потупился: — Дружина озверела, едва князь отошёл. Порешили всех до единого, и жён тоже. И кровью вдосталь напоили землю на кургане. А кинжал я сохранил, он восточной работы. Подумал, пригодится. На нём и отрава, и Рюрикова кровь, — молвил Асмунд, протягивая Олегу тряпичный свёрток, перетянутый бечевой. Срезав верёвку, тот осторожно расправил ткань. — Хазарский клинок и надпись на нём хазарская. Какая маленькая рукоять! Ты не находишь? — Да, тут особый нужен хват, — согласился воевода, теребя ус. — Или женская, а то и детская рука… — предположил Олег. — Сколько, говоришь, сынишке того вождя? — Да в слякоть превратили, я ж сказал. Одними топорами. Череп тоже в лепёшку. Там и родная мать бы не признала. Не застал, да и сам бы в тот миг не удержался, — признал Асмунд. — То-то и оно, — пробормотал Олег, двигая ткань так, чтобы кинжал перекатился. — А знаешь ли их письмена? Гляди-ка… — Приходилось разбирать. Асмунд с уважением глянул на святого отшельника. — И что здесь сказано? Корявые черты на железе едва проступали. — Похоже на строку из Гемары, это у них главная книга со времён царя Обадия, — прошептал Олег и продолжил перебирать губами, вспоминая вражью речь. — Виделся с ним? — А то як же, — услышал Асмунд и заметил, как недобро блеснули зелёные очи пещерника. — Ну да немногие из врагов уцелели, если с тобой встречались. Олег промолчал. Свернул тряпицу, перевязал бечевой, вернул воеводе. — Напомни о том, когда будем в Новгороде. — Непременно, — уверил Асмунд, пряча свёрток. — Но позволь всё-таки спросить: ты, Олег, больше ничего тому царю не должен? — Ничего. Когда мы Рюрика сопровождали, в Хазарии уж раз пять сменились шады с тех пор, как расплатился. Надумал я в те поры податься в дервиши, это тоже отшельники, только их пещера — дорога. Так Обадия приказал меня схватить и принести в жертву своему новому богу. — Ну, а дальше? — Как видишь, живой… — Олег улыбнулся. — До стойбища два перехода оставалось. Ремни у них гнилые. Ночью перебил стражу и в степь. Гнались не как за нами тогда, а лишь пять дней. Хотя стрелы степняцкие лёгкие, неровня нашим, думаю, никто из них не оставил потомства. — Тогда поясни, какого Чернобога хазарам понадобилось у нас на северах? — Асмунд кивнул на свёрток. — Не им. Народ подневольный. Но чую, сгинет, как обры. — Это правильно… Ну, прошу отведать, что Велес послал, — пригласил воевода. — Неужто? Сам? — изумился Олег. Но Асмунд не заметил язвительности и объяснил: — К слову пришлось. Так у новгородцев заведено. — Тогда погоди. Уж коли по обычаю, сперва надо и духов места почтить. Пусть идут до обеду, садятся есть и пить вместе с нами. Густая листва — ещё нетронутая жарким серпенем — одобрительно зашелестела, заскрипели вековые сосны. — Мудро! — отозвался Асмунд, откупорил кувшин и плеснул на землю. — Добро! — похвалил Олег. Городские уж и подзабыли, что есть хозяева Леса, обидеть их никак нельзя. Истинных надо задобрить, уговорить, уважить. Им всё видно. И у знающих людей со здешними хозяевами испокон веков договор имеется. С тех самых пор, как привели Волхов с отцом на Север скифов, ныне же зовущихся словенами. Нерушимый! Плохо кончили те, кто негласному тому закону не внял или хозяев чем обидел. Одуряющие запахи плыли над поляной. Словно повинуясь им или заслышав Олегово приглашение, из-за ветвей деревьев да кустарников на скатерть выпорхнули пичуги и принялись за хлеб, юркие белки и бурундуки, шмыгая то тут, то там, норовили подобраться к вину. — Вроде не белые, а всё туда же, — усмехнулся Олег и с жадностью принялся за снедь, Асмунд не отставал от него. С копчёной вепрятиной покончили быстро. Сочные утки тоже не залежались. — И кошаку что-то оставь, — услышал воевода, уплетая за обе щёки. — Какому кошаку? — не понял он. — А вон тому, со смешными кисточками! — Олег кивнул в сторону, Асмунд проследил взглядом и обнаружил в нескольких шагах от них огромную пятнистую рысь. — Обхохочешься! Он тут же потянул из ножен меч, не спуская глаз с лютого зверя. Олег укоризненно покачал головой. Кошак рыкнул, но с места не двинулся. Напротив, сел и почесал за ухом задней лапой, будто бы обутой в лапоть. А потом и вовсе лёг в траву, лениво жмурясь на солнышке, с таким видом, что не больно-то и надо. — Лошади тоже не учуяли, — словно оправдываясь, заметил Асмунд, возвращая меч на прежнее место. — И зверята не разбежались. — У них что-то вроде перемирия, — пояснил пещерник в ответ. — Как в большую засуху. — У кого, у духов? — не понял воевода. — И у них тоже. Олег швырнул рыси телячий окорок. Исполинский кот недоверчиво понюхал требу, но потом, распробовав, ухватил мясо, развернулся и, гордо вздёрнув короткий хвост, прошествовал в чащу с добычей в пасти. — Добрый ты, Олег. Я-то по наивности думал, что после акридов оголодал… Вот и расстарался. — Не обижайся, старина. Зато поедем налегке. — До Болотова поля путь неблизкий. Нет прямоезжей дороги, — пробурчал воевода, собирая остатки провизии в мешок. — К тризне можем не поспеть. — К тризне ли? Ну, а мы по кривой, авось она и выведет… — сообщил Олег, отхлёбывая из кувшина. — Ты кого на хозяйстве оставил? — Уж не Рудого, ясное дело. А старого Молота оставил. Все его уважают, да и Рудый при нём хохмит меньше и не так часто по бабам шляется. — При тебе, значит, во все тяжкие, а при Молоте ни-ни? — Какие тяжкие? — не понял Асмунд. — Ах, да! Но это знать не обязательно… — усмехнулся Олег. — С ним-то всё и прежде ясно было. Ну, а сам что? Так и не остепенился? — Есть одна вдовушка на примете, — Асмунд мечтательно закатил глаза, но вдруг посуровел и добавил: — Но жениться теперь никак нельзя. Кому ж тогда Русь обустраивать? Выдав эту глубокую мысль, воевода глянул на пещерника, но тот лишь сочувственно пожал могучими плечами, вздохнул и принялся сосредоточенно распутывать тетивы, погружённый в думы о своём. — Из брюха тощей коровы, — наконец вымолвил Олег. — Если роса или дождь, такой тетиве всё нипочём. — Ты только начни! А мы всем сердцем! Все, как один… — с тоскою и надеждой взмолился воевода. «А ведь сам вещал: дерево растёт, тянутся во все стороны ветви, возникают всё новые и новые пути взамен прежних. Эх, не Рюрику, по всему теперь видать, а тебе суждено было посадить и взращивать древо это! — размышлял Олег, тронутый простодушием верного Асмунда. — Не подчисти Мрак кое-что в великой книге Рода, может, всё вышло бы совсем иначе. Но с тех пор как волчара приложил к записям лапу, все последующие стали меняться. Уж не Род, мы сами деяниями своими каждый день пишем ту книгу и содержимое её творим сами — каждый миг…» На Волотово поле, что в нескольких верстах от Новгорода, вырыснули за полдень третьего дня. Олегова кривая вывела их к Волховцу, откуда и с брега уж заметен совсем ещё новый, но уже поросший молоденькими деревами курган Гостомысла. А вот и самый древний, великий — Словенов холм. Он был, напротив, гол, ибо медные и бронзовые брони, коими некогда укрыли могилу до самой вершины, и века спустя не пускали большую жизнь на исполинскую груду. Лишь пахучая полынь да ромашник стерегли склоны из года в год. Поодаль, под вековыми соснами вытянулась цепь могильников не столь величественных, но и они сложены заботливыми родичами над останками умерших. Здесь своих мертвецов лишь грели перед дальней дорогой, тела клали прямо на угли, а поверх возносилась песчаная насыпь. Прежде по всей Славии покойников жгли, пепел ссыпался в урну, доставаясь земле, а крылатый Огнебог с погребального костра уносил души в самый ирий. Так сожгли бы некогда и тело Словена. Но, как припоминал Олег, старший сын Словенов Волхов, находник ильмерских земель, первым порешил, что великому ксаю ещё настанет время вернуться на Белый свет, и он, прозрев, выйдет из кургана в роковой час. Погребли без пламени, схоронив вместе с ксаем много полезного… Чтобы, как очнётся, по первости ни в чём бы не нуждался. В этот курган Олег ещё не наведывался. А вон как дело повернулось… Так что, если чего, не взыщи, Словен! По предлетью, едва только могильники освобождались от снега, словене навещали Дедов. Сидели, поминали, делились принесённым с теми, кто, вкусив киселя с сытою и молоком, яиц и ячменных лепёшек, олуя и медов, а то и жертвенной крови, обретал телесность и мог заговорить с потомком, если в том была нужда. Когда же снег сходил полностью, являлись вновь. Выжигали траву, туда же шла прошлогодняя листва и ветки, опавшие за зиму. Могильные холмики озарялись красным, как закат, пламенем крад. Впрочем, все они — поминальные дни — приходились на пору безвременья, предшествуя святам. — Немыслимо для словена разорвать нить обычая, что тянется от деда к внуку, — как недостойно для него обидеть Воду, Лес, Огонь, как невозможно портить Землю и хулить Небо и преступить божественную роту, — наставлял отроков новгородский да алодьский волхв Непробуд. — Нельзя предать саму память предков — от перворождённого до ближнего, отца с матерью. Потому всякий раз мы творим те же обряды Дедов наших, мыслим, как они, и творим им подобно. И прожить надо в миру и ладу с духами — от святы до святы — по исконному установлению… Старейшину Гостомысла новгородцы проводили достойно, пригоршнями возвели могилу. Тот едва дождался Рюрика и среднюю дочь, но вскоре окончил свои дни. Олег хорошо помнил, как, оставив мирские суеты, на полпути к пещере вдруг поворотил коня — почуял скорую Гостомыслову смерть, поспел к погребению. Затем многоопытные Аскольд и Дир, старый Молот и совсем ещё юный Свенельд привели на Ильмень, как и было условлено, поморские да руянские дружины. Словене встретили варягов холодно. Был бы жив Гостомысл, он бы сумел уладить дело. Сперва казалось, и Рюрик сумеет. Свенельда он отправил на восход солнца, разведать дальние подступы к Новгородчине. Дир и Аскольд отпросились на юг, искать добычи в стране ромеев. Но едва пришлых поубавилось, восстал неистовый Вадим. Так ему, Олегу, пришлось снова взяться за лук и стрелы. Вадима со всем родом порешили большой кровью, сторонников его истребили тогда немало. Кто уцелел в сече, подался в Киев, куда вернулся из похода на Царьград отягощенный дарами удачливый Аскольд. Поговаривали, что он взял в жёны младую княжну из рода Кия, а через брак ещё боле возвысился средь местной знати… Когда, отринув забытьё, выбрался из пещер и примчался в Новгород, застав Рюрика над телом Умилы, уже тогда поговаривали, что обласканный ромейскими попами Аскольд, а вслед за ним и Дир, и молодая жена Аскольдова, наречённая Ириною, приняли новую веру. Когда же вои Аскольда, новоявленного Николая, двинулись на смолян и полочан, ходивших под Рюриком, как и словене, всякие сомнения в предательстве отпали. Всё ещё не оправившийся после гибели первенца и жены новгородский князь упустил время. Дружины Асмунда и Рудого на помощь не подоспели. Те Олега молили — встряхнуть враз постаревшего и обессилевшего Рюрика, но от пещерника услышали разве: «Не нянька, пусть выкарабкивается сам!» И князь воспрял, но лишь для того, видать, чтобы получить несколько лет спустя удар хазарским кинжалом… — Как один? — переспросил он Асмунда с явным сомнением, и тот почему-то сразу понял о чём речь, хотя минуло три дня. — Когда воин без дела, а войско без князя, хуже некуда! Куда стае без вожака? — пояснил Асмунд с не ускользнувшей от Олега хитрецой. — Новгород навестим завтра. Негоже туда в потёмках, словно тати… — Да и дружина не поймёт, — согласился Асмунд. Миновав поле, не сговариваясь, пустили скакунов в галоп и в уже спускавшихся на землю сумерках достигли Рюриковой крепостицы. Полуоткрытые врата проехали столь же стремительно, не останавливаясь. Даже не обратили внимания, как один из стражников, что долго возился с исполинским засовом, сперва застыл с открытым ртом, а потом, когда прибывшие уже пронеслись к старому княжьему терему, метнулся куда-то, явно собираясь поделиться неожиданными вестями… В горницу вошли без предупреждения. Дружинник у мощных дубовых дверей, узнав обоих, безропотно посторонился. Молот и Рудый, погружённые в какие-то расчёты у стола, обалдело уставились на прибывших. — Но как? — выдавил наконец из себя Молот. — Мы, конечно, ждали. Но не раньше чем дней через пять. — Кривая дорожка… — усмехнулся Олег. — Иногда короче прямоезжей будет. Ладно, сказывайте, как дошли до жизни такой. — А что тут сказывать! — горько бросил Молот. — От тех, что вслед за Рюриком подались, немного нашего брата осталось. Кого Аскольд с Диром поманили, кто за Свенельдом увязался, иные сложили головы на поле брани. Теперь прохлаждаются в светлом ирии. Кому и двадцати не было, остепенились, — красивые бабы у словен. А как Рюрика не стало, тут и Кривь, и Кось, и Накось подкатили. Если не одно, так сразу другое… А кто из нас княжьему делу учён? — Кто у нас Вещий? — вставил Рудый. — Выходит, заново начинать придётся? — Как будто впервой, — буркнул Асмунд. — И промеж собой мы уже давно о том договорились, — подтвердил Молот. — Правителем! Наместником. Во имя богов! — Князем! Иначе быть не может! — в кои веки возразил Асмунд. Разговор прервал нарастающий гул на улице. — Так не ропщите потом! — вымолвил Олег, стиснув зубы. — Народ волнуется. Надо бы уважить, — предложил Рудый. Олег кивнул. Пока спускались на крыльцо, гул стал всё ощутимее, надсаднее. Он толкнул дверь, та легко подалась… Прилегающая площадь была забита рослыми плечистыми воями и прочим людом. Почитай, вся дружина была уже здесь, привлечённая известием о его возвращении. — Погляди, — подошёл сзади Асмунд. — Сколько испытанных бойцов, и каждый многих стоит. И каждый тебя помнит и верен тебе. А забывчивым я поясню, ежели что не так… Он шагнул вперёд, оказавшись на ступенях чуть ниже Олега, и вырвал из ножен меч. Воздев клинок к небесам, поймав кровавые лучи уходившего за виднокрай светила, Асмунд гаркнул что было сил: — Великому князю слава! — Слава Олегу! — вторили ему седовласый Молот и чубатый Рудый. — Веди нас, княже! Великому князю Олегу слава! — взревела площадь, по-волчьи почуяв вожака, предводителя, силу и власть, снова добрую удачу и скорую добычу.
Рейтинг: 5/1
| |
| Всего комментариев: 0 | |